– Ей здорово повезло с этим велосипедистом…

На помощь! Я знаю, к чему она ведет.

– Ты вот даже и не думаешь о замужестве, а? – Она поддевает меня с классическими нотками ехидной венецианки в голосе. – У тебя аллергия на белое платье.

– Ты не думаешь, что с моим цветом кожи оно бы ужасно смотрелось? – пытаюсь свести все к шутке.

– Филиппо был таким хорошим парнем, – продолжает она настойчиво, вздыхая и возводя глаза к небу. Как и все мамы, она была очарована идеальным женихом дочери.

– Да ты с ним всего три раза разговаривала!

– Ну и что с того? Немного надо было, чтобы понять, что он приличный человек.

Боже, она говорит о нем так, будто он умер! Уже возвела его в ранг святых. Потом смотрит мне прямо в глаза и сбрасывает одну из своих бомб:

– Но тебе хорошие парни никогда не нравились… вот в чем дело.

– Ну если уж на то пошло, то это я им не нравлюсь, – отвечаю с готовностью.

Мы уже миллион раз это обсуждали, я отточила все дежурные фразы этого сценария. Но в глубине души не могу не признать ее правоту: к сожалению, я тоже отношусь к числу женщин, предпочитающих мерзавцев. Как бы мне хотелось надавать себе пощечин за это!

– Мы с отцом так за тебя переживаем, – говорит мама внезапно смягчившимся тоном. – Ты приехала сюда и даже не показываешься, не бываешь с нами…

– Мама, ты же знаешь, что у меня не было ни минутки свободной: надо было организовать девичник для Гайи и все остальное… Ну а теперь-то я здесь, – пытаюсь оправдаться.

– Я надеюсь, ты останешься на обед.

Это скорее не приглашение, а просьба.

– Ну конечно! – Я улыбаюсь еще шире и щиплю ее за щеку. – Но только ради запеканки, чтобы ты знала!

– Ах, неблагодарная дочь! – Она качает головой, притворяясь, будто сердится. На самом деле мне удалось заставить ее улыбнуться.

– Ладно, еще немножко останусь ради тебя, но только совсем чуть-чуть, – уточняю, чмокая ее в щеку. Надеюсь, что этим я ее задобрила и наконец-то иду в свою прежнюю комнату посмотреть на платье.

Мое Versace там, вывешено снаружи на створке шкафа и пахнет чем-то приятным. Бетта, как всегда, прекрасно поработала! Чем больше я на него смотрю, тем больше оно мне нравится. Может быть, из-за этого ярко-голубого оттенка или потому, что мне нравятся платья без бретелек и длина чуть выше колена идеальна – закрывает целлюлит на бедрах (это мой пунктик)… Смотрю на него сейчас, и оно кажется мне утонченным и элегантным в своей простоте. Снимаю платье с вешалки и прикладываю на себя. Потом бросаю взгляд на свое отражение в зеркале на стене. Я в него влезу? У меня ужасное впечатление, что платье подсело, но, возможно, это просто эффект старого зеркала. Остается надеяться, что все будет хорошо, потому что, если я не смогу застегнуть молнию на спине, это печально. Я решила (точнее, Гайя решила за меня и это) дополнить наряд сумочкой-клатчем и лиловыми peeptoe, которые нынче находятся в гардеробной моей венецианской квартиры.

Стараясь не помять, кладу платье на кровать. Когда поворачиваюсь, мне не удается избежать встречи с моим отражением в зеркале. Разглядываю себя, на сей раз с большим вниманием, с головы до ног. На самом деле видок у меня тот еще… Пожалуй, надо прислушаться к маме и ее беспокойству. Ночи, проведенные вне дома, нерегулярное питание и излишек алкогольных коктейлей наградили меня мешками под глазами и серым цветом лица. И потом, в центре лба, промеж бровей, появилась глубокая морщина, будто вырезанная постоянной, режущей болью. «Нет таких забот, которые не могут быть изгнаны хорошим массажем лица и подходящим кремом», – говорит всегда Гайя. Я никогда в это особо не верила, но, наверное, пришел момент проверить.

– Элена, иди обедать! – доносится пронзительный мамин голос из коридора. – Все готово!

– Иду! – кричу и спешу на кухню.

Приветствую отца, только что вернувшегося из сообщества «ARCI»[13] и уже сидящего на своем месте, готового наброситься на содержимое тарелки, и тоже присаживаюсь. Стол накрыт как для свадебного банкета. От одного вида всех этих яств у меня уже слюнки текут, но мне в голову тут же приходит мысль, что из-за лишних ста граммов я могу не застегнуть платье. Мамина запеканка улыбается мне с тарелки, аппетитная и подлая, угрожая добавить мне складки жира. Я сразу же сдаюсь, без сожаления берясь за вилку. Когда я еще увижу такие деликатесы в ожидающие меня грустные деньки в Риме?

Съев обед, достойный императора, я помогаю маме прибраться в кухне, а затем присоединяюсь к отцу в гостиной.

Рисуясь, он рассказывает мне о своей последней роли в спектакле любительской театральной группы, где он занят. Я киваю, силясь удержать внимание – мне и на самом деле хотелось бы увидеть его на сцене, – но когда отец заканчивает свой рассказ, между нами наступает тяжелая тишина, и я не нахожу чем ее заполнить. Он вздыхает и, глядя прямо перед собой, с застенчивостью и неловкостью отцов своего поколения (нежных и немного грубоватых) спрашивает меня: «Элена, скажи мне правду, у тебя действительно все в порядке?»

– Конечно, – отвечаю я, слегка неуверенно, но надеясь внушить доверие. – Почему нет?

– Не знаю. – Он задумчиво покачивает головой. – С тех пор как ты порвала с тем парнем, Филиппо… – делает паузу, будто стесняясь произносить это имя, – ты стала такой закрытой, неуловимой. Я просто немного волнуюсь за тебя. Мне хотелось бы знать, что у тебя на уме.

– Ну, мне не кажется, что я не такая, как обычно, – отвечаю, закрываясь в себе на двойной запор.

– Ведь ты ничего нам больше не рассказываешь о себе, – продолжает он. – А прежде ты всегда всё рассказывала, хотя бы маме.

По всему видно, что он предпринимает сейчас немалое усилие, отходя от своей привычной роли в нашей семье – роли неразговорчивого и сдержанного отца, который продолжает оставаться за кулисами и отправляет на разведку маму. Тот факт, что отец так обеспокоен и даже говорит мне это напрямую, тоже заставляет меня начинать волноваться: я действительно так ужасно выгляжу в глазах моих родителей? На мгновение чувствую искушение поплакать у него на плече и высказать всю ту боль, которую мне не удалось выплеснуть до настоящего момента. Но я не в состоянии. Я чувствую себя как под анестезией. Мне даже не хочется пытаться.

– Папа, у меня все хорошо, – продолжаю свою игру с самой успокаивающей улыбкой в мире. – Наши отношения закончились, и это было моим решением. Точка.

Как я могу объяснить ему, что страдаю не из-за Филиппо?

– Да, Элена, но ты не выглядишь безмятежной, – настаивает папа, он ищет на моем лице правдивый ответ, который я не даю ему на словах. – У тебя на лице написано, что что-то не так.

– Конечно, у меня был непростой период, но все меняется к лучшему, могу тебя уверить, – я стараюсь принять серьезный вид, и притом позитивный и оптимистический, надеясь, что его это убедит.

– Ну хорошо, – отступает он в конце концов.

Однако на самом деле явно ничего хорошего. Он не поверил, но предпочел не мучить меня этим спектаклем, жалким для обоих. Как же я тебя люблю за это, папа!

– В любом случае, чтобы тебе ни понадобилось, ты всегда можешь положиться на нас с мамой.

Да, я знаю. Но существует боль, которую никто не в состоянии облегчить, даже люди, которые любят тебя больше всего на свете. Нужно просто дождаться, чтобы она прошла, а тем временем продолжать жить.

– Сыграем в брисколу?[14] – предлагаю я и, беру колоду со стола. Папа обожает карты и с детства заставлял меня играть бесконечные партии: это всегда нас объединяло, и сейчас я надеюсь, что совместная игра отвлечет его.

– Ну давай, если хочешь, – отвечает отец со вздохом. Он понимает, что это отвлекающий маневр и позволяет мне сделать его.

Перемешивая карты, слышу звонок айфона.