Вышел он на крыльцо, подбоченясь, оглядел столпившуюся на площади ликующую толпу. Широким жестом пригласил к себе виночерпия, велел ставить всем меды и брагу.
Сам пировал с дружиной до глубокой ночи, слушал угодливые речи бояр. К утру совсем одурел от радости, рубил мечом столы и лавки, звал Святослава на поединок.
Едва увели его дружинники в терем, едва уложили спать. А как коснулся он головой подушки, так и затих, будто умер.
С утра снова лились меды и брага. И так целых три дня. На четвертый день прямо за столом пошла у князя горлом обильная кровь.
8
Зихно очнулся от сильного холода. Руки и ноги его были связаны. Рядом мирно жевали траву стреноженные кони, воины сидели у костра и с любопытством смотрели на него.
Зихно изогнулся и сел. Чернобородый с шишкой на лбу, тот, что ударил его мечом, отошел от костра и опустился перед ним на корточки.
— Ну как? — спросил он.
— И пьяно и сытно, — ответил, с трудом шевеля разбитыми губами, Зихно.
— Ладно ли воев обманывать?
— А ты уж тут и за меч...
— Чуть воев моих не перетопил.
— Кабы знал про брод...
— Так сам же сбрехнул. Грешно это,— покачал головой чернобородый.
— Не тутошный я, — признался Зихно. Мирная беседа с чернобородым немного успокоила его.
— Не тутошный, а брод указал.
— С перепугу.
— Знамо, с перепугу, — улыбнулся чернобородый и, вынув из-за пояса нож, пересек путы. — Вставай, богомаз, да садись к костру. Злате поклонись, это она тебя выручила. А не то изрубил бы в куски, шибко зол я был на тебя...
Только тут Зихно увидел сидящую у огня Злату. На плечи ее был накинут чужой кафтан, из-под высокой шапки змейкой выскользнула русая коса.
Зихно сел к костру. Кто-то сунул ему в руку краюху хлеба, кто-то протянул кружку с крутым кипятком, Зихно отхлебнул из кружки, ожегся, виновато взглянул на внимательно наблюдавших за ним воев.
— Вот, рассказала нам молодица, — сказал, стоя за его спиной, чернобородый, — что ехали вы в Смоленск с купцом Синькою, да попали в беду.
— Хуже и не бывает,— согласился с ним Зихно, на спуская со Златы благодарных глаз.
— Болот здесь вокруг не считано, — заметил один из воев. — Давеча-то и наш чуть не утоп. Едва вытащили.
— А конь пропал, — с грустью сказал другой.
— Вот так и у Синька, — подхватил богомаз.
— Добрый был конь, — будто не слыша его, продолжал воин. — Большая подмога в хозяйстве.
— То верно! — сразу подхватил чернобородый.— Конь в хозяйстве — все равно что баба в избе.
— А нынче что получается, — повернулся к нему воин.— Забрали нас от земли, пустили рыскать по болотам. Чего в болотах-то мы потеряли?
— Не наше это дело, — прогудел над ухом богомаза чернобородый.
— Да как же не наше-то? — всполошился воин.— Детишки-то наши с голоду пухнут.
— Не у тебя одного пухнут. Судьба у нас обчая.
— Судьба обчая, да не все пополам.
— Ишь, чего захотел,— засмеялся чернобородый.— Чего ж князем-то ты не уродился?
— Мамка виноватая.
— Был бы князем, спал на перине.
— Мне и на земле мягко.
— Потому как она нам кормилица.
— А что мужику надо?..
Все замолчали, занятые своими мыслями. Вспоминали воины брошенные семьи, думали об оставшихся в деревнях женах. Нынче им одним управляться с урожаем. А осенью князь приедет за податью.
— Что-то не пойму я, — сказал Зихно, прервав молчание,— Не то пленники мы ваши, не то гости?
— Ишь, чего захотел,— улыбнулся чернобородый.— А как потопли бы мои вои, с кого спрос?
Мужики тоже заулыбались.
— Так бы уж и потопли, — вставила словечко Злата.— Мужик ни в огне не горит, ни в воде не тонет.
— Ловка на язык!
— Догадлива!..
— Хорошая у тебя баба, богомаз.
Злате понравилась похвала, осмелела она и — снова к чернобородому:
— Светает уж. Отпустил бы ты нас, Христа ради. А?
Мужикам понравилась настойчивость девушки.
— И верно, отпусти их, Евтей, — попросил молодой вой.
— Шибко добрый ты, Макушка, — нахмурив брови, сказал чернобородый. — А что, как нынче подадутся они к Святославу?
— Богомаз он...
— На лице нe написано.
— Девка врать не будет...
— Ан и девка с ним.
Евтей упирался — нравилось ему, что его упрашивали. Давно ли стал он десятинником, а уж не простой воин. С него и спрос не такой, как с Макушки. А то ведь после сами же донесут сотнику.
— А смолчите?
— Будто не знаешь...
— Ну, ладно, — решился чернобородый. — Ступайте, страннички, куда путь наладили, да больше мне не попадайтесь.
Злата тотчас же вскинулась у костра, сбросила чужой кафтан и шапку.
— Ой, спасибо тебе, Евтеюшка, — радостно проговорила она и поклонилась чернобородому. Зихно тоже поклонился ему:
— Сколь ни идем, все на пути добрые люди встречаются.
— Попадутся и злые, — предостерег Евтей.
Сказал не задумываясь, да будто в воду глядел. Беда стряслась под Смоленском, когда уж обрадовался богомаз, что все самое трудное осталось позади.
Откуда было знать им, что той же самой дорогой возвращался из-под Друцка в вотчину свою под Смоленск с дружиной и челядью Святославов боярин Нежир? Откуда было знать им, что задумал боярин? Да и сам Нежир ни о чем не ведал, а просто был в хорошем настроении и велел привести к себе схваченных в лесу подозрительных странничков. Попотешиться хотел да и отпустить их с богом, а все бедой обернулось.
Привели странников к боярскому шатру пред очи млеющего от истомы и выпитого вина Нежира. Открыл боярин один глаз, открыл другой: подивился на девку. Стал дразнить Зихно:
— Эка рожа у тебя. Как есть свиное рыло.
— Чай, не воду пить, — пробовал отшутиться Зихно.
Боярин не отставал:
— Балаболка ты, мужик неотесанный.
— Двумя топорами тесали, да оба сломали.
— Уж не скоморох ли ты?
\
— Богомаз.
Обрадовался Нежир:
— Богомаз-то мне как раз нынче и нужен. Церковка у меня при усадьбе. Распишешь?
— Чего ж не расписать, — сказал Зихно. — Дело это мне привычное.
— Вот и ладно.
— А как платить будешь? — поинтересовался Зихно.
— Платить-то? — ухмыльнулся Нежир. — Платить-то буду щедро, не обижу.
— А хлеба?
— И хлеба мои.
— А одежа?
— И одежа.
— А мед?
— Ненасытное твое брюхо, богомаз! — рассердился боярин. — Эй, люди! — крикнул он. — Вяжите этого молодца, да покрепче. С девки тоже глаз не спускайте. Беглые они.
Кинулись на богомаза боярские служки, повалили на землю, скрутили. Злату втолкнули в возок.
— Ну как? — спросил, издеваясь, Нежир.— Может, теперь столкуемся?
— Не подходит тебе моя цена, боярин, — сказал Зихно. — Жаден ты.
— Вот посидишь в порубе, — пообещал Нежир,— станешь сговорчивее...
— Своим товаром я не торгую.
— Не торгуешь, так даром возьму...
— Воля твоя.
— На то я и боярин, — важно сказал Нежир и велел сворачивать шатры.
Держал он свое слово, зря на ветер не бросал: по приезде в Смоленск посадил богомаза в поруб. А Злату отправил на кухню, перед тем наказав отмыть ее хорошенько в баньке да попарить с веничком. Разобрала его, старика, охотка взглянуть на девичье молодое тело.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Прибыл Дато в Олешье — и удивился: картлийских купцов хоть пруд пруди. Куда ни пойдешь, везде слышишь грузинскую речь.
