Мамук помрачнел. Он по-своему любил своего нового хозяина и обиделся за него. Как же так — вернуться из Булгара с убытком! Если другие купцы узнают, что Ярун вернулся из Булгара с убытком, никто больше не захочет ехать в Булгар...
Никитке Ярун сказал:
— Ты же пойдешь со мной. Запоминай все, что увидишь и услышишь.
И Ахмед повел их в гору узенькими, круто поднимающимися улочками... Хаир Бюлюк был дома. Гости осторожно вошли во двор. За калиткой оказался просторный сад, в глубине сада прямо из-под земли била светлая водяная струя.
Навстречу им вышел широкоплечий мужчина. Маленькие карие глазки под густыми насупленными бровями ощупали сначала Яруна, потом Никитку.
— Пусть мой дом будет вашим домом,— обратился он к ним по-русски.— Как здоровье почтенного Абубекра?
С тех пор как Абубекр распродал лодии и удалился от торговли, прошло десять лет. Хорошо, что он не забыл своих старых друзей.
— Абубекр просил передать, что он здоров и желает того же тебе, досточтимый Хаир Бюлюк,— произнес Ярун.
Хаир Бюлюк улыбнулся, взгляд его потеплел. Сойдясь вместе, два купца всегда найдут, о чем им поговорить. Хаир Бюлюк тоже ходил с товарами в Константипополь и Хорезм. Был он и в Новгороде, и во Владимире.
— Русские умеют торговать,— польстил он гостю.— А с чем прибыл новгородский купец на этот раз? Хорош ли товар? Как идет? Не в убыток ли торг?..
Ярун терпеливо отвечал на его вопросы, все время думая, однако, как приступить к главному. Выручил его Ахмед. Склонившись в сторону Хаир Бюлюка, он вдруг горячо и быстро заговорил с ним по-булгарски. Лицо хозяина помрачнело.
— Так вот с чем прислал вас ко мне почтенный Абубекр.
Хаир Бюлюк долго молчал, задумавшись, потом сказал:
— Хорошо. Абубекру я обязан жизнью, и просьба его для меня священна.
Он попросил гостей подождать, а сам ушел. Отсутствовал он недолго. Когда вернулся, в руках его была небольшая шкатулка, украшенная узорами из белой кости. Хаир Бюлюк с торжественной медлительностью открыл шкатулку и извлек из нее темный пергаментный свиток, перевязанный шелковой ленточкой.
— Свиток этот,— пояснил он,— достался мне от моего отца, а отцу моему передал его старый Мамель Ювар. Мамель Ювар ходил к Океану, дошел до земли веси и перед смертью подробно описал свой путь. Вот это описание. Я пользовался им и тоже ходил к Океану. Но и я не дошел до Большой воды, потому что мои люди заболели и потребовали возвращения в Булгар. У них ослабели ноги и стали выпадать зубы. К тому же начинались сильные холода, и мы боялись, что реки замерзнут. А если замерзнут реки, придется зимовать в лесу среди диких зверей... Мы вернулись. Больше я не ходил к Океану.
Хаир Бюлюк замолк, медленно покачал головой.
— Я не могу отдать тебе этот свиток,— сказал он,— но если ты наберешься терпения, то переведу его тебе, и ты поймешь, какой длинный путь лежит к Большой воде.
Слегка покашляв, Хаир Бюлюк прочитал:
— «Это я, Мамель Ювар, купец, ходивший к ромеям, косогам и ясам посетивший Константинополь, Трапезунд, Хорезм и земли, лежащие на закат солнца от Новгорода, говорю вам, читающим этот свиток: не легок был мой путь к Океану, дурное расположение звезд и невзгоды вынудили меня вернуться назад, а вернувшись, я возблагодарил милосердного пророка, сохранившего мне жизнь.
Я отправился на трех больших лодиях с десятью верными моими слугами и товарищами, а вернулся один, схоронив всех в чужой холодной земле (да будут благословенны их имена!).
Путь на Океан лежит через земли булгар. Много дней плыл я по Каме, которая вытекает из реки Неми. Сначала в Каму пала река Вятка, а выше Вятки Ик-река. В сорока верстах от Ик-реки пала в Каму река Белая Воложка, а выше Белой Воложки — река Чусовая. А в Чусовую-реку пала Сылва-река. Так называли их старожилы. А еще выше, говорили они, в горах пала в Чусовую река Серебряная, а от реки Серебряной потекла река Талга в реку Туру. Долго плыл я по Каме от реки Серебряной до Моложеи, в которую пала река Березовая. А еще выше Березовой пала река Вишера, а Вишера вытекла из Каменки, из гор, недалёко от Печоры-реки. Говорят, река Печора вытекает из Большой горы,— этого я не знаю и утверждать не могу.
Продолжая свой путь, мы перетащили лодии свои волоком и поплыли вниз по Печоре, время от времени приставая к берегам в надежде встретить местных жителей. Но никто не выходил к нашим стоянкам. На пеньках в лесу мы оставляли товары для обмена, а наутро рядом с нашими товарами находили шкурки соболей и черных лисиц. Мы забирали меха, и тогда местные жители забирали наш товар. Так мы торговали с весью, не видя никого в лицо.
А потом пришла большая беда. Люди уходили на охоту и не возвращались. Исчезла дичь. Подули холодные ветры, лодии вмерзли в лед. У нас не было пищи, и тут началась страшная болезнь, которая поразила меня и всех моих спутников...
Однажды я впал в забытье, а когда очнулся, то увидел, что нахожусь в шатре один. У потухшего костра тоже не было ни души. Я долго кричал и звал своих друзей, хотя давно уже понял, что они далеко и мой голос не дойдет до них...
Так я остался один, а впереди еще была суровая зима.
В те дни, когда солнце лишь на миг показывается над землей, чтобы в следующий миг снова скрыться за белой стеной непролазного леса, я не раз проклинал себя за свое безрассудство...»
Долго еще читал Хаир Бюлюк пергаментный свиток. Потом в полной тишине свернул его, неторопливо перевязал шелковой лентой и положил в шкатулку.
— Так написал Мамель Ювар,— произнес он после долгого молчания,— человек, ходивший к Океану...
— Но он не достиг его! — воскликнул Ярун.
— На все воля аллаха,— потупил глаза Хаир Бюлюк.
Никитка в изумлении покачал головой,— он никогда не думал, что земля столь велика. Великим казался ему путь от Владимира до Булгара, еще больше был путь до Царь-града. Далеко от Руси лежит Хорезм. Но к Океану еще не ходил никто.
— Вот видишь, Никитка, сколь много чудес на земле,— говорил Ярун, когда они возвращались домой,— И прикинь-ко, неужто и русский человек не дойдет до Большой воды? Неужто я так и помру, не поглядев Океана?!
Тут только Никитка понял: так вот какая дума взяла в полон неугомонного Яруна, так вот почему велел он Мамуку закупать мечи!
— Аль и впрямь решил повидать Большой воды, дядько Ярун? — спросил он купца упавшим голосом.
— А что, булгар будем дожидаться? Мы-то, чай, и сами с усами,— удивился Ярун.— Не гляди на меня так. Тебе с Мамуком возвращаться во Владимир. Левонтию передай: моя задумка верная.— И, помолчав, добавил: — Попомни меня, Никитка: ляжет наша земля до самого Океана. А спросят, кто же первым этакую даль, прошел,— ответим: мы, русские...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Шли через Москву на Чернигов, на Киев и далее, к берегам Русского моря, длинные купеческие обозы. На разбитых колеях тряслись повозки, груженные всяким добром, сидели на мешках разморенные жарой возницы, лениво взмахивали кнутами, не давая задремать лошаденкам; по обочине в репейнике и уже потемневшей от знойных ветров траве скакали вои — стерегли дорогой товар. В дороге всякое может стрястись. Оттого и купцы, и их подручные тоже были в кольчугах и при топорах...
Воловик обогнал один такой обоз на Пекше, потом второй — на Киржаче. На Киржаче он попоил коня, сам искупался в прохладной воде. Пока конь пощипывал травку в густом прибрежном кустарнике, повалялся на горячем речном песке, погрел онемевшие от долгой езды бока.
Отдохнув и одевшись в еще не просохшую от густого пота однорядку, Воловик нащупал на груди тугую ладанку. Не потерять бы ненароком: в ладанке письмо Ярополка к московскому огнищанину Петряте.
— Ладанку храни пуще жизни,— напутствовал князь Воловика.— Передашь Петряте из рук в руки... Сделаешь все, как велено,— награжу, не сделаешь — сниму голову. Слово мое княжеское, верное...
«Трудно служить у молодою князя,— думал Воловик.— С утра не знаешь, что у него на уме. То сидит у оконца в гриднице, зевает, крестит рот, то сзывает бояр, пьет с ними и веселится. О дружине забыл; о своих, владимирских, не радеет, все больше вокруг ростовские да рязанские...»
