Это должен быть он. Не она. Ведь она уже получила огнестрельную рану. Если кого-то должны были ранить, то настал его черед. Тай хмуро поглядел в окно поверх головы Грасиелы.

Маргарита выбирала защитника дочери поспешно, однако выбрала мудро. Она, вероятно, почувствовала бесстрашное упорство Дженни, ее стойкость и собачью верность однажды данному обещанию. И вот Дженни заработала фонарь под глазом, ей разбили губу, прострелили руку и полоснули ножом по животу. А они еще даже не выбрались из Мексики.

Он не сразу осознал, что Грасиела у него за спиной что-то бормочет.

— Что ты говоришь?

— Я молюсь, — сдавленным голоском ответила девочка. — Я говорю Богу, что вовсе не хотела, чтобы у Дженни текла кровь.

— Послушай, — обратился к ней Тай, обняв за плечи и привлекая к себе. — Ты не виновата в том, что произошло с Дженни.

— Но ведь я просила Бога наказать ее, — уткнувшись лицом Таю в жилет, сказала Грасиела.

Разговор внезапно принял опасный оборот. Тай затянулся сигарой в поисках ответа — столь же недолговечного и преходящего, как дым этой сигары, — не уверенный в том, что сумеет претворить этот ответ в слова, нужные и доступные восприятию племянницы. Если бы кто-то задал ему соответствующий вопрос, Тай ответил бы, что он сам верующий человек, но не религиозный. По его представлениям, Бог — это некая искра, заключенная в любом живом существе, художник, рисующий облака на закате и дымку над океаном, скульптор, лепящий человеческую плоть, почву Земли и далекие звезды. То есть Бог — это прежде всего творец. Помимо этого неприемлемы никакие догмы.

Тай в жизни не думал, что ему придется истолковывать понятие Бога ребенку. Любопытно, имеет ли Роберт представление о том, насколько родительские обязанности изменят его жизнь.

— Понимаешь ли, ведь Бог не принимает несправедливых молитв, — начал он, надеясь на лучшее. — Ты хотела, чтобы Он наказал Дженни за убийство твоей матери, а это неверно. И Бог не принял твою молитву.

Грасиела подняла на него глаза.

— Но ведь Дженни была наказана. Ей прострелили руку и ранили ножом.

— Да, я понимаю, сказал Тай, не слишком соображая, что же говорить дальше. — Ну, давай просто предположим, что Бог наказал Дженни потому, что ты его об этом просила… — Так, ну и что дальше? — М-м, но ведь ты сказала Богу, что изменила свое мнение? Ты же изменила, верно?

Не сводя глаз с его лица, Грасиела кивнула с самым серьезным видом.

— Ну вот. Изменила. И Бог сделал так, чтобы ты спасла Дженни жизнь.

— Я спасла Дженни жизнь? — удивленно приподняв брови, спросила Грасиела.

— Она бы истекла кровью и умерла, если бы ты не зашила рану.

Девочка прижалась к нему всем своим горячим и хрупким тельцем — точно так прижималась к нему собачка, которая у него когда-то была. После нескольких минут молчания Грасиела подняла голову.

— Дядя Тай.

— Что? — тихонько произнес Тай, глядя на Дженни поверх головы племянницы.

— Иногда я люблю Дженни, — прошептала Грасиела.

— Я тоже.

Предмет их разговора мирно похрапывал, а порой постанывал во сне. Улыбнувшись, Тай пришел к выводу, что, какой бы мужчина ни испытывал вожделения к Дженни Джонс, он стремился к реальности, а не к фантазии.

— Когда я ее люблю, то чувствую вину перед мамой.

Одной фразой Грасиела снова направила его на опасный путь. Он похлопал девочку по плечу, чтобы смягчить смысл своих слов.

— Детка, ты же знаешь, что Дженни не убивала твою маму. Мама объяснила тебе это, и Дженни объяснила, и я тоже. Перестань обвинять Дженни. Это несправедливо. — О Господи, он довел ее до слез. — Ну послушай, это очень хорошо, что ты любишь Дженни. — Тай снял с шеи платок и вручил его Грасиеле. — Вытри глаза. И нос. Хорошо, что ты любишь Дженни, потому что… — Мысли Тая прыгали, словно плевок на раскаленной сковородке, — так усердно он искал подходящий резон. — Потому что она теперь принадлежит тебе.

— Что? — Грасиела прижала шейный платок Тая к мокрым глазам.

Ну что ж, начал эту игру — действуй дальше. Тай перевел дух.

— Неподалеку от ранчо, на котором живет твой папа, есть большой город, он называется Сан-Франциско. В этом городе много китайцев.

— А кто такие китайцы?

— Это люди, которые приехали из Китая. Из-за моря. Это не важно. Так вот, китайцы верят, что если ты спас кому-то жизнь, то навсегда принимаешь на себя ответственность за этого человека, вроде бы как он становится твоим. — Тай сомневался, что у китайцев и в самом деле есть такое поверье, но где-то он это слышал. — Самое важное, что ты любишь Дженни. Это правильно. Так гораздо лучше, поскольку она теперь принадлежит тебе…

Грасиела спрятала лицо в его платок, и Тай почти слышал, как она думает. Наконец она опустила платок, лицо у нее было хмурое.

— А я принадлежу тебе и Дженни? Ведь вы спасли меня от моих кузенов со змеями.

Это уже была задачка посложнее, и Тай пожалел, что затеял такой разговор.

— Думаю, что да, — не без труда выговорил он, мысленно соединив их всех троих неразрывной цепью; над этим придется еще поломать голову в дальнейшем.

Поезд остановился, чтобы принять пассажиров. Тай купил миску горячего тушеного мяса на ужин, свежего хлеба и наполнил фляжки. Когда поезд тронулся, Грасиела намочила лоскут от своей разорванной ночной рубашки и осторожно вытерла пот у Дженни со лба. Дженни на мгновение очнулась, пробормотала что-то и снова уснула. Тай наблюдал, как девочка поправляет шаль у Дженни на плечах, и думал, что Дженни была права, а он ошибался. Шестилетний ребенок может куда больше, чем он, Тай, предполагал.

Грасиела подняла его руку и устроилась под ней, положив голову Таю на грудь.

— Расскажи мне какую-нибудь историю.

Брови у Тая взлетели к полям шляпы, он смущенно откашлялся.

— Я не знаю никаких историй.

— Расскажи, как ты и мой папа были маленькими мальчиками.

— Ты не захочешь слушать.

Однако он начал рассказывать, сначала неохотно и медленно, подыскивая нужные слова, потом увлекся, повествуя о том, как они с Робертом попытались украсть призового быка дона Антонио Барранкаса и как в результате этого предприятия бык боднул Тая.

— Прямо в зад, — со смехом сообщил Тай. — Я целую неделю не мог сидеть.

Потом он поведал о том, что их мама всегда пекла лишний вишневый пирог, так как знала — мальчишки непременно утащат один. Далее последовал рассказ об их с братом попытке улизнуть через окно из дома, чтобы спать на сеновале. Отец поймал их и здорово выпорол. Он мог бы говорить до полуночи, вспоминая себя и Роберта, но тут заметил, что Грасиела уснула.

Стараясь не разбудить ее, он покуривал сигару и глядел в окно: поезд шел по ночной пустыне. Грасиела — не его дочь, а Дженни — не его женщина. Но ему хорошо было смотреть вот так на них спящих, словно бы они и есть его семья. Он бы руки-ноги поотрывал тому, кто посягнул бы на них.

Впервые в жизни Тай, кажется, начал понимать, почему мужчина отягощает себя семьей.

Дженни с трудом села, моргая от утреннего солнечного света. На скамейке напротив Грасиела еще спала, положив голову Таю на колени, но Тай бодрствовал.

— Доброе утро, — сказала Дженни, поправляя шаль, чтобы прикрыть испачканную кровью блузку. — Ты хоть немного поспал?

— Подремал немного. Как ты себя чувствуешь?

— Вроде бы получше, но этот треклятый поезд ужасно бросает из стороны в сторону. Можно мне немного воды?

Их пальцы встретились, когда Тай передавал Дженни фляжку, и Дженни хмуро поглядела на ковбоя. Потом она намочила лоскут все от той же Грасиелиной рубашки и обтерла лицо и руки.

За окном тянулись выжженные солнцем пески и солончаки пустыни, кое-где бродили маленькие тощие коровенки. «Любопытно, что они там находят пригодного в пищу?» — подумалось Дженни.

Она провела языком по зубам, напилась воды из фляжки и завинтила крышку.

— Пустынные места почти проехали. Скоро увидим фермы и ранчо.