Именно оно, до самого последнего момента, даже 21 июня, противилось мерам по приведению войск приграничных округов в полную боевую готовность.
Это продолжалось и тогда, когда Сталин начал сомневаться. Когда веское слово военных, доложенное «со знанием дела», могло убедить его переступить черту.
Это продолжалось и тогда, когда Сталин уже сам начал убеждаться в том, что происходит нечто угрожающее.
Ведь решение о вызове Воронцова из Берлина в Москву состоялось, судя по всему, ранее 21 июня.
Тогда Жукову, чтобы убедить Сталина в необходимости отреагировать на угрозу, не требовалось уже никаких усилий.
А они прилагали усилия к обратному.
Именно они держали его за руки, а не он их.
Ясно, конечно, что никто не мог держать Сталина за руки насильно, против его воли. Но вот держать его своим авторитетом… своими знаниями… своим профессионализмом…
К которым Сталин, что бы ни утверждали о нём обратного, конечно же, прислушивался.
Произошло, видимо, что-то аналогичное вот чему.
А.С. Яковлев. «Цель жизни».
…Мне запомнилось, что начальник НИИ ВВС Филин настойчиво выступал за широкое строительство четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков ПЕ-8. Сталин возражал: он считал, что нужно строить двухмоторные бомбардировщики ПЕ-2 и числом побольше. Филин настаивал, его поддержали некоторые другие. В конце концов Сталин уступил, сказав:
— Ну, пусть будет по-вашему, хотя вы меня и не убедили.
ПЕ-8 поставили в серию на одном заводе параллельно с ПЕ-2. Вскоре, уже в ходе войны, к этому вопросу вернулись. ПЕ-8 был снят с производства, и завод перешел целиком на строительство ПЕ-2. Война требовала большого количества легких тактических фронтовых бомбардировщиков, какими и были ПЕ-2…
Иначе говоря, единогласное мнение профессионалов могло заставить Сталина согласиться с чем-то даже при условии его собственных сомнений в правильности их позиции. Тем более такое могло произойти в случае, если это самое единогласное мнение казалось Сталину убедительным.
* * *
Вечером 21 июня 1941 года на совещании присутствовал еще один человек, чье появление на сцене именно в этот момент не менее красноречиво говорит о позиции Сталина в этот день.
Но сначала об остальных участниках совещания.
Напомню, что в нем участвовали, помимо Сталина и Молотова: Тимошенко, Кузнецов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Сафонов.
О первых трех я уже говорил. Остались еще четыре человека
Берия.
Берия — это, в данном случае, граница, пограничные войска, которые ему подчинялись, как наркому внутренних дел.
Это еще и разведка. Но тогда логичным было бы присутствие и Меркулова, наркома государственной безопасности. Ведь именно ему подчинялся Иностранный отдел НКГБ (внешняя разведка). А его не было в кабинете.
Значит, погранвойска.
Здесь есть еще один нюанс, о котором мало кто знает. Дело в том, что погранвойска занимались охраной границ не только с помощью следопытов и собак, но и с помощью разведки (в том числе, агентурной) на сопредельной территории. Географически глубина ее проникновения лимитировалась и была сравнительно небольшой, но она охватывала именно те места, где сейчас сосредотачивалась германская армия.
Складываем присутствие в одном кабинете Воронцова и Берии.
Вознесенский и Маленков.
Присутствие обоих для нас ничего не дает. Оба могли присутствовать при обсуждении любых вопросов, как военных, так и гражданских.
Первый — председатель Госплана СССР. Он мог обсуждать как вопросы текущей экономики, так и вопросы мобилизации промышленности.
Второй — секретарь ЦК и член Главного Военного Совета. Маленков был тогда, правда, по сути, представителем партии в Вооруженных силах. Именно на него в тот момент опирался Сталин при общении с военными. Адмирал Кузнецов вспоминал, что, когда он звонил в кабинет Сталина, чтобы сообщить о нападении немецкой авиации, трубку в конце концов снял (в отсутствие Сталина) именно Маленков.
Значит, это его Сталин оставил дежурить в ночь с 21 на 22 июня.
Однако, повторю, их присутствие на совещании нам ни о чем не говорит.
И последний участник совещания.
Сафонов.
Я о таком, признаться, раньше не слышал. Был Григорий Николаевич Сафонов, в ту пору заместитель Прокурора Союза СССР.
Только, что ему было делать в таком составе участвующих?
И почему не присутствовал тогда Прокурор Союза Бочков?
Дело в том, что в журнале посетителей Сталина Поскребышев указывал фамилии без инициалов.
Я усомнился, тот ли это Сафонов?
Оказывается, не тот.
Смотрим в «Малиновке» именной указатель.
«Сафонов — в 1941 г. начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР».
Вот так.
Дело в том, что это только на первый взгляд приведение войск в полную боевую готовность является простым делом. На самом деле еще в мирное время был разработан целый комплекс мер, автоматически запускавшихся вместе с полной боеготовностью армии. Важной их составляющей являлись мобилизационные мероприятия.
То есть, если речь шла о приведении войск в полную боевую готовность, неизбежно всплывали бы и вопросы мобилизационного характера.
Что и доказывает присутствие здесь Сафонова.
Но оно же одновременно доказывает и другое важное обстоятельство.
Оно доказывает позицию Сталина по этому вопросу.
Заметьте. Вместо Сафонова мог ведь присутствовать начальник Мобилизационного управления Наркомата Обороны.
Тогда можно было бы реконструировать события таким образом.
Тимошенко и Жуков уговаривают Сталина привести войска в полную боевую готовность. Сталин сопротивляется (тогда наличие мобработника в его кабинете неуместно).
Предположим, военные нажимают и вынуждают, наконец, Сталина выслушать их.
Тогда вместе с ними вполне мог оказаться в кабинете и их подчиненный, отвечающий за вопросы мобилизации.
Но произошло другое.
Сафонов возглавлял мобилизационно-плановый отдел Комитета Обороны при СНК СССР.
Председателем СНК был Сталин.
Другими словами, Сафонов был подчиненным не Тимошенко, а Сталина.
И ни Тимошенко, ни Жуков не могли приказать Сафонову присутствовать на этом совещании.
Еще раз повторю, что всех их свел в своем кабинете Сталин. Сам. Единолично. По своему усмотрению.
И Воронцова. И Сафонова.
По-моему, этот факт может говорить только об одном.
О том, что именно Сталин, а не командование РККА явился инициатором приведения войск приграничных округов в полную боевую готовность.
Напоследок приведу отрывок из воспоминаний адмирала Кузнецова о начале войны:
…Опять звоню дежурному:
— Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие самолеты бомбят Севастополь. Это же война!
— Доложу кому следует, — отвечает дежурный. Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:
— Вы понимаете, что докладываете? — Это Г.М.Маленков.
— Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война.
Казалось, что тут тратить время на разговоры! Надо действовать немедленно: война уже началась!
Г.М.Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Кто-то из Кремля звонил в Севастополь, перепроверял мое сообщение…
…Разговор с Маленковым показал, что надежда избежать войны жила еще и тогда, когда нападение уже совершилось и на огромных пространствах нашей Родины лилась кровь. Видимо, и указания, данные Наркому обороны, передавались поэтому на места без особой спешки, и округа не успели их получить до нападения гитлеровцев… (Выделено мной — В.Ч.)
Вот это, пожалуй, точно.
Без нажима, без особого акцентирования, бегло так, скороговоркой Кузнецов указывает на самое главное.
Военное командование (именно военное), видимо, до последнего момента не верило в возможность нападения немцев.
