– Заткнись!

Тот, кто стрелял, в мгновение оказался у столика, схватил телефон, по которому только что разговаривал Ахметов, когда был жив. Но набрать номер не успел – второй схватил его за грудки.

– Ты что сделал, ублюдок!? Мы так не договаривались! За что ты его убил?!

– Отпусти…

– Ты что творишь, скотина, ты рехнулся?

Пытаясь высвободиться, он ударил своего товарища кулаком в лицо, но тот был выше, сильнее и ударил в ответ так, что тот полетел назад, сшибив столик и разбив вазу.

– Ты чего?!

– Он погубит все дело!

– Заткнись, придурок! – сказал убийца, поднимаясь с пола. – Ты знаешь, с кем он разговаривал?! Знаешь?!

– Какая разница?! За что ты его убил?!

– Не «за что», а «почему». Он дал сигнал тревоги, идиот!

– Какой сигнал тревоги?!

– Не знаю! Но дал! Ты думаешь, у товарища министра нет скрытой кнопки?!

– Но мы ничего не слышали.

– Дай телефон.

Тот, кто совершил убийство, работал по квартирмейстерской части, то есть в военной разведке, а потому знал, что говорит. И для двоих других его мнение по таким вопросам было все же важным.

Убийца взял телефон, посмотрел на список входящих вызовов, конечно же, запомнив номера, потом набрал перевызов последнего номера. Мелодичный сигнал – занято. С этого телефона прямо сейчас куда-то звонили.

– Что?

– Ничего. Это не коммутатор министерства. Это вообще частный номер.

– И что?!

– Он сказал, что звонили по делам. Если по делам, почему не через коммутатор министерства?..

– Господи, кто-то взял свой телефон и позвонил. И ты из-за этого убил человека?

– Да заткнешься ты или нет?

Он и сам был ни в чем не уверен. Но признаться в этом не мог. Просмотрев список предыдущих вызовов, кое-что понял.

– Вот. Почему телефон не определен? Человек звонил по работе – номер не определен. И это при том, что включен определитель.

– Уходим? – то ли спросил, то ли предложил третий.

– Нет. Надо посмотреть, кто приедет. Если группа физзащиты – уходим. А если кто-то другой – разберемся. Найди ружье.

– Какое ружье?

– Посмотри. Может быть. Я, кажется, видел там сейф.

Молчун вышел в соседнюю комнату.

– Помоги…

Вместе они устроили Ахметова в кресле-каталке так, что он казался живым. Пуля не разбила стекло, и со стороны казалось, что все нормально.

– Эй!

Молчун вышел из соседней комнаты с «фокстерьером» двенадцатого калибра в руках – обычный выбор для загородных домов. Пять патронов в магазине, сменный ствол – короткий и длинный, на птицу. Для самообороны тоже пойдет – все-таки двенадцатый калибр.

В другой руке были патроны.

– Пятерка, – несколько извиняющимся тоном сказал молчун. – На уток.

Пятерка – всего лишь дробь, причем мелкая. Для охоты на людей нужна картечь. Но ничего другого не было.

– Заряжай и пошли…

На съезде с диаметра я свернул на Гатчину. По нынешним меркам – считай, пригород. Обсаженные деревьями аллеи, парки, дорогие дачи венецианского, баварского, арабского стилей. Недорогих тут уже давно не осталось, недорогие отступали все дальше и дальше…

Ахметов, Ахметов…

Что-то мы расслабились. Стали жить не то что красиво – беззаботно. Если брать двадцатые – у любого, самого захудалого, чиновника был револьвер. И каждую субботу такой вот Акакий Акакиевич ходил в тир, щурился, морщился от дыма и грохота – и стрелял. Потому что студенты – эсеры и коммунисты, эти милые цветы жизни, порывистые и честные, горящие свободой, – ни много ни мало объявили государству войну. Юная бестужевская[3] барышня могла, улыбаясь, вытащить из муфточки револьвер и высадить тебе весь барабан в живот, в то время как ты лихорадочно думал, как познакомиться. Это за то, что ее кавалера вчера повесили на Лисьем Мосту за террор. В террор уходили столь же возвышенно-торжественно, как раньше на первый бал в Зимний ехали. Офицеров стреляли, как куропаток, боевики из бывших рабочих, и офицеры стреляли в ответ, маевки расстреливали из новомодных тогда «томпсонов», и совсем не по приказу государства. А сейчас ничего этого давно нет, беспокоит лишь исламский террор, да редкие (но, к сожалению меткие) выходки фанатиков. И вот люди, даже работающие в системе безопасности, начинали забывать, что их работа – это не игра интеллектуалов, и любой человек должен иметь возможность мгновенно и эффективно защититься от простого и грубого физического насилия. А Ахметов это забыл, несмотря на то, что работал, как говорят господа полицейские, «на земле»…

Дачи здесь стояли на улицах, улицы носили имена, дачи были номерными. Дача Ахметова, судя по номеру – третий, – стояла у самого начала улицы. Я нашел эту улицу, начал на нее поворачивать, и в этот момент фары высветили у деревьев слева нечто такое, что мне совсем не понравилось. Не понравилось настолько, что я остановил машину и толкнул дверь, воздавая хвалу Господу, что не забыл отстегнуть ремень безопасности. В следующее мгновение в ночи оглушительно загромыхало, осыпалось стекло и по кузову забарабанила дробь…

Я оказался на земле и в весьма выгодной ситуации: фары «БМВ» слепили стрелка, не давая ему увидеть результат своей стрельбы – он просто стрелял по водительскому месту, потом по пассажирскому. Но он быстро исправился, выстрелив дважды по фарам и погасив их – тем самым он поставил нас уже в равные условия. Впрочем, не совсем – он себя уже выдал стрельбой, а вот я – еще нет…

Из «беретты» я выстрелил семь раз по тому месту, откуда стрелял дробовик, перекатился и вскочил на ноги. В ответ кто-то открыл огонь из пистолета с глушителем, три пули пробили то место, где я только что был у машины, затем неизвестный начал бить наугад, простреливая все возможные точки, где я мог быть, – и одна пуля почти попала в меня.

Увидев, как из соседней улицы выкатывается машина, я… бросился бежать. Идиотов нет, что тут произошло – уже понятно, а сколько тут этих… что у них есть – не знаю, и знать не хочу. Но знаю, что сесть играть с шулерами и их колодой – верный проигрыш…

Эх, Ахметов…

Добежал до забора, перевалился через него с ходу – ищи ветра в поле. Брехали собаки, начали зажигаться окна… думаю, охота окончена. Мне в одну сторону, господа, а вам пока в другую…

Прощайте… человек, известный как Иванов. Тогда – я этого не знал.

– Что здесь?! – Выскочивший из машины водитель держал в руках пистолет.

Второй – тот, который и совершил убийство, – тащил к машине тело на плечах, выбивался из сил, но тащил.

– Помоги!

Они свалили тело на заднее сиденье, перепачкавшись кровью. Мертв… четыре пули попали в цель, одна – аккурат в переносицу.

– Поехали, живо!

Водитель, ни слова не говоря, сел на свое место, выжал газ. Машина покатилась по тихой улочке, ускоряясь.

– Направо. И не гони так.

– Что, ко всем чертям, произошло?

– Не знаю.

– Не знаешь?!

– Один человек. Возможно, я его подстрелил. Скорее всего – Воронцов.

– Воронцов?!

– Не ори так. Больше некому. Хорошо то, что он один. Останови.

Они остановились около огромного мусорного контейнера, из тех, которые используются для строительных отходов. Мусоровозы ездили сюда не каждый день, так что контейнеры для мусора тут были именно такими.

– Помоги.

– Ты… рехнулся… – водитель понял, что собирается делать убийца. Тот бросил вытаскивать с заднего сиденья убитого, молча подошел к водителю, хлестнул по щеке. Понятия дворянской чести этим как-то незаметно озверевшим, утратившим человеческое людям были совершенно неведомы, хотя платой за пощечину была дуэль.

– Ты достал меня своими причитаниями! Что ты как баба?! Как будто в Кабуле не убивал!

– Я духов убивал! А ты своих уже мочишь!

– Я его не убивал! Он уже мертв! И ты знаешь, кто его убил. Хуже не будет!

– Ты собираешься выбросить…

– Да, б…ь, собираюсь! А ты думал – как?! Ты думал, что можно сделать такое дело, не замарав своих красивых перчаток?! Во! – Убийца весьма профессионально показал «дулю», принятую в простонародье фигуру из трех пальцев. – Анархисты, когда им надо было, своих только так мочили и в сортире хоронили.