Несколько дней Андрей приходил на работу часа на два раньше. До обеда успевал написать все, что нужно было сдать в следующий номер. Нина Сергеевна только всплескивала руками.

— Андрюшенька! Ты не иначе как на двухсменку перешел!

И беспрекословно отпускала его после обеда. Андрей или уезжал в район, или оставался в поселке. Он ходил от одного жителя к другому, спрашивал, слушал ответы, если они были, — некоторые люди, только узнав, о чем идет речь, сразу замолкали, будто становились немыми. Но были и другие. Они смотрели ему прямо в лицо и говорили без утайки. Чем больше Андрей слушал таких людей, тем яснее перед ним вырисовывалось истинное лицо Петра Сергеевича Козырина. Не того, которого он видел в кабинете или встречал иногда на совещаниях, а другого, хитрого, изворотливого, умело сплетающего невидную, но очень крепкую паутину. В нее попадали самые разные люди. Не было только тех, кто не нужен Козырину. Неясным поначалу оставалось одно — благодаря кому или чему на такую вершину поднялся Козырин? Но вставал один факт, за ним другой, и они неизменно указывали на конкретного человека. Однако Андрей боялся верить этим фактам — такими дикими они казались. И, не поверив до конца им, а точнее — самому себе, он отодвинул все эти факты в сторону, потому что как-то нелепо было видеть в своей записной книжке рядом с фамилией Козырина фамилию Воронихина.

Голос Мартыновой, директора универмага, был неузнаваем:

— Беда! Петр Сергеич, беда!

— Замолчи.

— Беда, Петр Сергеич!

— Я кому сказал — замолчи. Замолчи и положи трубку. Иди ко мне и приведи себя в порядок.

Всхлип, швырканье размокшего носа и короткие, режущие слух телефонные гудки.

Козырин бросил трубку, достал чистый, аккуратно отглаженный носовой платок и брезгливо, старательно вытер руки, каждый палец отдельно, словно залез ими во что-то грязное и вонючее. Он всегда испытывал почти физическую брезгливость, если люди, с которыми ему приходилось иметь дело, теряли голову начинали хлюпать носом и в конце концов впадали в истерику. Сам Козырин в любых случаях оставался внешне невозмутимым, а думал хладнокровно и расчетливо. Наведя порядок на своем большом рабочем столе, он щелкнул кнопкой селектора:

— Катя, со мной никого не соединяй и никого не впускай, кроме Мартыновой. Поняла?

Пока вытирал руки, складывал бумаги и отдавал указание секретарше, успел прикинуть добрый десяток всяких вариантов. И все были неплохи. Но нужно еще знать главное — чем вызван заполошный звонок? «Не будем торопиться, подождем».

В настежь распахнутое окно залетал ветерок, пахнущий отцветающей сиренью, шевелил длинную белую занавеску, она покачивалась и упруго выгибалась, легко, едва ощутимо касаясь лица Козырина. Он смотрел через занавеску на центральную крутояровскую улицу и ждал, когда на узком тротуарчике, обсаженном с обеих сторон тополями, появится высокая стройная фигура директора универмага Мартыновой. Вот сейчас она величаво выплывет из-за дальнего тополя и, твердо, решительно шагая, так, что стук каблуков по асфальту услышится даже здесь, в кабинете, пройдет мимо раскрытого настежь окна, торжественно пронесет горделиво поднятую голову с высокой прической. Козырин приготовился увидеть знакомую картину, но, когда показалась Мартынова, он вздрогнул от удивления. Мартынова почти бежала, то и дело оглядываясь назад, прическа сбилась набок, а под глазами темнели разводы подмокшей туши.

«Дура! Мокрая курица! Тьфу!» — ругнулся про себя Козырин и, захлопнув створки, отошел от окна.

Мартынова совсем потеряла голову, но у нее еще хватило ума плотно закрыть за собой дверь кабинета и только после этого негромко взвыть:

— Петр Сергеич, беда!

— Вот вода в графине, садись попей. Пей, пей. А теперь подойди к зеркалу и приведи себя в порядок. Высморкаться не забудь.

И снова у него появилось желание достать белый отглаженный платок и старательно вытереть руки, каждый палец в отдельности.

Кое-как Мартынова поправила прическу, вытерла тушь под глазами и села сбоку стола, стараясь держать себя в руках, но голос дрожал и пресекался.

— Петр Сергеич…

— Это я уже слышал. Короче.

— В ювелирном отделе… Ну, как у нас договоренность была по золоту…

Пришел из редакции… этот, в очках, Рябушкин. И сразу — дайте документы.

Девочка растерялась, расплакалась, ну и сказала, что мы золото… перед наценкой… и теперь… В общем, заставил ее объяснительную написать, забрал и ушел.

— А ты где была?

— Я? В кабинете была.

— Тупица. Ты должна была стоять у отдела.

— Что нам теперь будет?

— Это от тебя зависит. Золото убрали?

— Убрали сразу же.

— Иди на место. Ничего не случилось. Поняла? Продавщица должна молчать, как рыбешка. Все.

Мартынова ушла. Козырин молча сидел за столом, пощипывая аккуратно подстриженные усы и сводя над переносицей брови. Думал.

…Домой Рябушкин всегда ходил через сосновый лесок, чтоб хорошенько подышать после работы свежим воздухом. Ходьба обычно его успокаивала, вызывала неспешные мысли. Но сегодня старый порядок был нарушен. Рябушкин торопился, едва не бежал, напружиненный, возбужденный, еще не веря нежданно свалившейся на него удаче.

В универмаг он зашел совершенно случайно. Впрочем, он давно искал такую случайность и верил, что в конце концов найдет ее. Проходя мимо ювелирного отдела, из чистого любопытства глянул на застекленный прилавок.

Давно уже обещал жене сделать подарок — купить какое-нибудь кольцо. Но жена, а она работала в районном финансовом отделе, говорила, что после наценки давно не поступало золота. Разговор происходил вчера вечером, а сегодня, глянув на прилавок, он увидел там кольца и перстни на разный вкус. Как хорошая охотничья собака, почуяв добычу и боясь спугнуть ее, Рябушкин вышел из универмага, позвонил жене — нет, поступления золота не было, если бы было, она бы знала. Тогда откуда появилось? По всей вероятности, было куплено раньше, а после наценки его снова выложили на прилавок. Торгуют, а деньги, уже с процентами, кладут себе в карман. Кассового аппарата в универмаге нет, деньги берет продавщица. Как проверить? Очень просто: если золото продается законным путем, должны быть документы, а если незаконно… Рябушкин вернулся в универмаг. Документов, как он и ожидал, не оказалось…

Напугать молоденькую продавщицу удостоверением и взять с нее объяснительную было делом нескольких минут. Теперь Рябушкин предвкушал тот момент, когда встретится с Козыриным.

Тропинка в последний раз мелькнула на опушке между раскидистыми соснами и выскочила на дорогу, потерялась на ней, а снова обозначилась только перед воротами рябушкинского дома, серой строчкой прошивая густую зеленую траву. На непримятой траве, в цвет, стояла зеленая «Волга». Рябушкин беззвучно ахнул и прибавил шагу. Он хорошо знал, что «Волга» принадлежит Козырину.

Хозяин сидел за рулем, полузакрыв глаза. Рябушкин подошел, остановился. Козырин спокойно открыл глаза, спокойно посмотрел на него, неторопливо вышел из машины, потянулся.

— Здравствуй, друг сердешный, как самочувствие?

— Почти прекрасное, Петр Сергеевич.

— А-а, ну как же! Как же. На такое дело напал, прямо на золотую жилу. Руки чешутся? Да?

— И давно уже. Вам об этом хорошо известно, Петр Сергеевич. Особенно после одного телефонного разговора. — Рябушкин не удержался и открыто улыбнулся.

— Реванш? Ну что, товарищ Рябушкин, давай напрямую. Как я понимаю, объяснительная тебе нужна не для законности, а для того, чтобы ее повыгодней мне продать. Какая цена? Что ты хочешь купить у меня? Машину, барахло какое?

Рябушкин рассмеялся ему прямо в лицо:

— Ваша профессия, Петр Сергеевич, сказывается во всем. Но вы не учли одного — барахло мне не нужно. Я к нему равнодушен, как к средствам передвижения. А получить хочу моральное удовлетворение.

— Слушай, давай попроще.

Вот она, долгожданная минута! Козырин приехал на переговоры и теперь уже ре будет отчитывать Рябушкина, как тогда, по телефону, он теперь уже в зависимости от него. И придет время, Козырин полностью, живой и тепленький, окажется в цепких Рябушкинских руках. «И уж тогда мы развернемся, — думал о себе Рябушкин во множественном числе. — Уж тогда мы повластвуем всласть!»