Коляска дернулась, и Ласточка, выбрасывая вперед мощные передние ноги, помчала их к Лубянке.

— Почему ты мне поверил? — чуть погодя, спросила у мальчишки Геля.

— А откудова бы вам про Калиныча знать? Про него и наши с оглядкой шепчутся…

— А кто такой этот Калиныч?

— Упырь он распоследний, вот кто, — неохотно ответил Щур. — Держит нищенскую артель, да непростую. Сплошь калеки убогие. Только детишкам, кто с изъяном, завсегда больше подают. Вот Калиныч и скупает ребятню малолетнюю у всяких, кому лишний рот не прокормить. Да и крадет, ежели случай подвернется. А после уродует по-всякому.

— Ужас, — ахнула Геля. — Это что же, они вроде компрачикосов, как у Гюго?

Лишенная интернета и телевизора, она была просто вынуждена прочесть несколько романов из книжного шкафа Аглаи Тихоновны. И вот теперь ужасные выдумки француза обернулись реальностью в Москве!

— Не знаю, что за гюго такое, но ежели бабка Калинычу ребятенка продала, я ей самолично компрачикосов наваляю! Не погляжу, что старая. Горло вырву.

— Горазд ты грозиться, — не сдержалась девочка. — То меня обещал избить, теперь вот вдруг бабулю дорогую.

Извозчик честно гнал свою Ласточку, так что коляску мотало из стороны в сторону.

— За руку держитесь, а то выкинет еще, — Щур вздохнул и сам просунул Гелину ладонь под свой локоть. — Простите, Аполлинария Васильевна, что не стал вас слухать. Вся душа от ваших слов перевернулась. Бабка — единственная моя сродственница, а ежели брешет она, остаюсь я круглым сиротой. А сиротой я уже был, паскудное это дело… Вот и не сдюжил.

— Ладно, проехали, — кивнула Геля, глядя в сторону, — у меня папа точно так же. Сначала орет, а после разбирается.

— Приехали, баре-господа, вот он, Проточный, — объявил извозчик. — До каких хоромов прикажете доставить? До Волчатника али, может, до Аржановой крепости?

— Тута сойдем. — Щур спрыгнул на землю, подал Геле руку. Едва девочка покинула коляску, извозчик хлестнул лошадку и был таков. Видимо, этот Проточный имел столь же милую репутацию, как Хитровка.

Глава 29

У самого дома Геля шепнула:

— Осторожно! Тут у них специальный бандит стоит. На этом… на шухере, вот!

— Обнакновенное дело, — зашептал в ответ Щур, — да я один тайный подходец знаю. Упырь этот ничем не брезгует. Краденое скупает, деньги в рост дает. Были мы у него как-то с Ваней Полубесом… Только тихо. Чтоб даже дышали через раз, барышня хорошая…

— Буду как ниндзя во тьме, — пообещала она.

— Чего?

— В смысле — как мышка, — торопливо поправилась Геля.

Они обошли дом по большой дуге, прокрались во двор с другой стороны. Щур отодвинул какую-то доску и помог девочке забраться в подвал.

Геле показалось, что она ослепла, — так темно там было. Щур же, бесшумно спустившийся следом, ориентировался в темноте не хуже настоящей крысы.

Не прошло и пяти минут, как он уже вталкивал Гелю в какое-то тесное, насквозь пропахшее нафталином помещение. После беспросветной тьмы подвала полоска света, пробивающаяся из-за противоположной двери, резанула по глазам. Геля зажмурилась, в носу отчаянно защекотало, и тут Щур зажал ей ладонью рот.

Как раз вовремя — она все-таки чихнула.

Щур подержал ее так еще немножко, потом медленно отпустил и приложил палец к губам. Геля осторожно огляделась. Они сидели в шкафу! В настоящем шкафу — сверху свисали какие-то тряпки (они-то и воняли нафталином), только задней стенки у него не было, зато, судя по всему, он загораживал дверь, ведущую в подвал.

Шкаф был крепкий, дубовый. Снаружи вроде бы кто-то разговаривал, но слышно было плохо. Щур уже припал глазом к щелке. Геля пихнула его в бок, чтоб подвинулся, — ну, ей же тоже интересно! — и пристроилась рядом, присев на корточки. Можно сказать, заняла место в партере.

Картинка ей открылась идиллическая — с потолка низко свисала лампа в уютном, с бахромой, абажурчике. На столе, крытом истертой гобеленовой скатертью, высверкивал серебряный самовар (куда побогаче, чем у Рындиных). Мелания Афанасьевна, сдвинув на лоб свои жуткие очки, хлюпала чаем из блюдечка. Напротив сидел благообразный седой старик с длиннющей бородой — ни дать ни взять, Дед Мороз на отдыхе — и кормил из бутылочки, как давеча Щур, ту самую малышку. Ну, просто в гостях у сказки, блин.

— …сам видишь — дела мои пошатнулись, — отдуваясь, сказала Павловская, — так накинул бы за девку хоть полтинничек.

— Где ж я тебе напасусь полтинничков? — возмутился старик. — И сотнягу-то тебе плачу токмо по дружбе. Мне этих младенцев тащут и тащут, складывать уже некуда. И то, подумать — верный кусок хлеба на всю жизнь, эдак дите свое пристроить каждый рад.

— Благодетель ты, Калистрат Калиныч, — насмешливо скривила губы статская советница.

— Благодетель и есть! — загорячился дед. — Ты б знала, во сколько мне обходится один пащенок! Корми его, гляди за ним! Так ведь дохнут еще, паскуды, что твои мухи! Из пяти хорошо ежели одного до нужной кондиции довести выходит!

— Ну, за девку бы все же накинул, — не сдавалась Павловская, — девка-то тебе большой барыш сулит!

— Твоя правда. Девку-уродку завсегда жальчее, — согласился Калиныч и вздохнул. — Ох, больно уж тоща. Откормить сперва придется, а уж потом я за нее возьмусь. — Он умильно почмокал малютке и продолжил мирным голосом, словно речь шла о самых обыкновенных вещах: — Сперва горбик ей набью — чтоб и на спине, и на грудине. А после ножку еще подвыверну — хроменькая горбунья будет, это ж загляденье! Каменное сердце дрогнет, мошна сама собой развяжется…

Над головой у Гели грохнуло. Это Щур саданул кулаком по двери и с криком:

— Ах ты, старый упырь! — вывалился из шкафа.

Калиныч вскочил, но мальчишка уже выхватил у него из рук ребенка.

— Ну, здравствуй, мил человек, — старик, как видно, был не из пугливых. — Кто таков, обзовись, покуда я псов своих не кликнул.

— Не поверишь. Двоюродный внучонок самой госпожи статской советницы, — с издевкой представился Щур. — Что вылупилась, бабуся моя слепенькая? Никак не рада мне?

Павловская остолбенело таращилась на мальчишку, так и держа блюдечко в растопыренных пальцах.

— Кончилась твоя комедь, гадюка. И гляди, на Хитровку сунешься — своим скажу. Из рогаток расстреляют… — Щур хотел еще что-то добавить, но Калиныч пронзительно свистнул, и началась невообразимая кутерьма.

Входная дверь распахнулась, в комнату ворвалось какое-то страшилище — горбатое, с длинными, как у гориллы, руками и ужасно изуродованным лицом (вместо носа — черная нашлепка, лоб и щеки покрыты жуткими язвами).

— Маз, паскуда, что ж ты гостей не встренул? — рявкнул старик.

Маз растопырил руки и двинулся на них. Щур с силой пнул ногой стул Павловской. Статская советница тяжело завалилась набок, потянув за собой скатерть. Самовар опрокинулся, на Калиныча хлынул кипяток, белобородый взвыл и закрутился на месте.

Щур сунул младенца Геле, подтолкнув ее обратно к шкафу, а сам колобком бросился под ноги Мазу. Горбун рухнул на старика, а мальчишка, подхватившись, еще и накинул на них скатерть.

В дверь все лезли чудовища, одно страшнее другого.

— Дите держи, не выпускай! — Щур, запрыгнув в шкаф вслед за Гелей, поволок ее по темному подвальному коридору. Она бежала, стараясь поднимать ноги повыше, чтобы не споткнуться.

Пару раз свернув, беглецы выскочили куда-то, где невыносимо пахло кошками и кислой капустой. Щур распахнул покосившуюся дверь и резко отпихнул Гелю в сторону.

В дверном проеме стоял человек:

— Что за хипеж, браток? Облава?

Щур вместо ответа боднул его головой в живот. Человек согнулся пополам, а мальчишка, подхватив Гелю, бросился бежать по улице.

Позади слышались какие-то крики, но они мчались со всех ног, не пытаясь спрятаться, — малышка на руках у Гели орала как резаная. Выбежали на широкую, хорошо освещенную улицу — у обочины стояло несколько пролеток.

— До Солянки за целковый! — на бегу выкрикнул Щур.

— Давай ко мне! — самый расторопный из возниц махнул им рукой, а остальные снова задремали на козлах.