- Думаешь, я не пробовал покинуть город?!

- Не знаю, почему я могу делать тени снова людьми!

- Да, ты так же выглядела, когда я тебя спас.

- Понятия не имею, в чем заключается ритуал, но в какой-то деревне на севере Брэнвуда безымянные как-то провернули нечто подобное. Когда туда прибыл Беар Брэнвуд с дружиной, он приказал убить всех жителей и сжечь дотла окрестности. Белые инквизиторы месяц святили землю на пепелище. После того случая все воины лорда стали седыми, а сам сир Беар не мог больше выговорить ни слова.

Беседа с Кэт помогла ему немного успокоиться и не обращать внимания на то, во что превратился город.

Они шли вдоль улицы Висельников. Одноэтажные каменные дома теснились один на другом, неровные, ставшие какими-то зловещими в сгустившемся полумраке.

На небольшом пустыре высилась виселица. Три петли сейчас пустовали, на четвертой покачивался мертвец.

Бальс Хмурый задолжал деньги многим людям и не смог вернуть долг вовремя. Его взяли под стражу, должник умудрился сдуру заехать кулаком старшине караула. Бальса избили до полусмерти, забрали то немногое, чем он владел, и бросили в каменный мешок. Тогда он попросил смилостивиться над ним у священника, главы здешней церкви, Майлза Торсэна. Когда тот наказал ему молиться и поститься месяц в тюрьме, Бальс послал священника по матери, за что был предан анафеме и повешен в тот же день.

Историю о незадачливом должнике знали во всех харчевнях, пересказывая ее и так и этак, но неизменно заканчивая:

"...и тогда Бальс взял монаха за грудки и закричал:

- Мне не есть и не пить месяц?! Я хочу выйти отсюда сейчас, тогда могу хоть век поститься!

- Да будет так, сын мой.

Торсэн выпустил Бальса, провел до виселицы и сказал:

- Я выполнил свое обещание, теперь ты выполнишь свое".

А когда кто-нибудь спрашивал, что же случилось с Бальсом после, ему говорили, что он до сих пор постится на виселице.

Майлз действительно вознамерился заставить труп висеть весь срок. Повешенный стал местным пугалом, достопримечательностью, на которую глазели местные зеваки. Вскоре тело сгнило, и улица Висельников засмердела мертвечиной. Горожане просили Майлза снять Бальса и предать земле, но инквизитор не торопился выполнять их просьбы.

Бледная, чуть видимая петля смыкалась над клубком серой мглы, раздающейся в стороны, ветвящейся подобно дереву. Тени свили гнездо на виселице, протянулись вдоль помоста, протягивая щупальца к застывшим призраками горожанам. Они росли, простирая непроницаемую квинтэссенцию ночи, распространяя ее по всей улице. Все, чего они касались, поглощалось тенью, становилось с ней одним куском мрака.

Горожане шептались, в их неразборчивом бормотании слышались жалобы, ругань и проклятия. Когда же со стороны виселицы раздался скрип, издаваемый раскачивавшимся телом и вслед за тем тихий, злобный смешок нервы Лотта не выдержали, и он бросился прочь.

- Становится хуже, - заметила Кэт.

Наполненная бормочущими призраками улица осталась позади. Они остановились возле здания ратуши, чтобы перевести дух.

Массивное строение с выдающимся вперед полукруглым фасадом почти полностью скрылось во мраке. Каменные святые на торцах здания превратились в безобразные горгульи, на колоннах спиралями вились дымные змеи.

Лотт был полностью с ней согласен.

Тени вытягивались вперед, поглощая строения, попавших под действие чар людей, лепя из них свою собственную конструкцию, как это делает гончар с комком сырой глины.

Когда до площади Святого Джерома оставалось не больше десяти минут пешим ходом, они наткнулись на мальчика.

Выйдя из-за угла ветхого приютного дома - вытянутого в длину барака с покосившейся крышей, они зажмурились от непривычно яркого света. Тысячи теней тонкими струйками вились вокруг отчетливо видимого пространства. Будь у них зубы, мерзкие твари уже прогрызли себе дорогу внутрь.

Щурясь, они пошли к источнику света. Когда до его слуха донеслось поскрипывание колес проезжающих телег, смеющиеся девичьи и немного огрубевшие, предлагающие свежую рыбу, мужские голоса, Лотт почувствовал, что его пробирает озноб. Казалось, что здесь все по-старому. Люди торговали, ссорились, шутили... Жили.

Но жили где-то там, за завесой темноты, в каком-то другом далеком королевстве.

Всего лишь щепотка порошка, подумал Лотт, стирая пот со лба. Одна понюшка и станет легче. Одна сраная понюшка и пусть весь мир станет тенью.

- Лотт, - тихо позвала Кэт.

Он обратил на нее внимание. Желтоглазая находилась около какого-то предмета. Лотт приблизился и оцепенел, не зная как на это реагировать.

В этом светлом месте, единственном, во всем Гэстхолле лежал брошенный, словно тюк с ненужными вещами, маленький мальчик лет трех на вид. Лежал, едва шевелясь, перебирая пухленькими ножками, пытаясь не то встать, не то отползти в сторону.

А под ним не спеша расплывалось красное пятно. Светлая кровь заливала ладно утрамбованную городскую дорогу, скапливалась в желобке, выдолбленном для стока дождевой воды.

Кэт бросилась к мальчику, попыталась зажать перерезанное горло тонкими пальцами. Кровь сочилась сквозь них, вымазывая желтоглазую тошнотворно алым оттенком. Мальчик бился в ее объятиях, пытаясь оттолкнуть от себя, но сил у него оставалось все меньше, глаза стекленели, а губы беззвучно шептали "Мама, мама".

Когда ребенок перестал биться и обмяк, Кэт бережно положила его и сложила ручки на груди мальчика.

- Почему он взял с собой детей, - глухо произнесла она. - Почему не взрослых?

Потому что дети не окажут сопротивления, хотел было сказать Лотт, но промолчал. Было что-то такое в ее взгляде, почти человеческое. Он чувствовал - еще немного и он начнет ее жалеть.

- Убьем ублюдка, - пообещал он. Это все чем он мог ее утешить.

Свет начал тускнеть, гаснуть прямо на глазах. В яркий круг просочились тени, рвя на части свободное пространство. Темная змейка коснулась мертвого мальчика, и его силуэт побледнел, став почти прозрачным.

- Пошли, - сказал Лотт.

Он протянул руку и помог Кэт подняться.

Она все оборачивалась назад до тех пор, пока они не прошли торговые ряды.

Странное дело, подумал Лотт, желтоглазые способны на такую штуку как сострадание. Может они и не так плохи, как о них говорят?

Вдали показалась колокольня. Высокий шпиль здания возвышался над малорослыми домишками, будто стремясь проткнуть собой небеса. Говорили, флюгер на колокольню приказал поставить сам Элевтерий - прежний архигэллиот. Позолоченный перст указывал, куда следует дуть ветру, и тот послушно выполнял приказ.

Сейчас перст не был виден, даже сама башня казалась нереальной. Лотт мог бы поклясться, что видит, как темные тени вьются вокруг черепичной крыши - создавалось впечатление, что колокольня чадит и в ней вот-вот займется пожар.

- Площадь в той стороне, - Лотт указал в сторону колокольни. - Мы близко.

Улицы неровными зигзагами расходились от площади Святого Джерома. Саму церковь, украшавшую площадь, невозможно было заметить издалека, пока не пройдешь последний изгиб улицы.

Кэт обернулась и вскрикнула. Желтоглазая невольно прижалась к нему поближе, на что Лотт лишь хмыкнул.

Он тоже оглянулся.

За ними по пятам стелились тени. Тысячи фигур, неисчислимое множество контуров и форм. Улицы полностью исчезли, поглощенные иссиня-черной тьмой.

Тени перестали сторожить хозяев, понял Лотт. Они хотят сожрать их вместе с потрохами.

Они не прошли и двух домов, как стелившаяся позади них подобно покрывалу темнота попыталась напасть.

Над ним нависла базальтовая масса, открыв бездонный зев. Из нутра гадины вылетело щупальце, захлестнуло руку Кэт, подтягивая чахоточную к пасти. Желтоглазая попыталась вырваться, но еще больше увязла в тягучей мгле.

Лотт хлестнул по тьме подсвечником, словно мечом. Серебро заискрилось, брызнуло мириадами блеклых искр и тени отступили.

Словно Святой Иероним, подумал Лотт. Только тому противостояли орды голодных северян, да и в руке был не подсвечник, а деревянная ложка, благодаря неколебимой вере всегда полная постной каши.