- Ты много куришь, поэтому голова болит, - изрёк Лаврив и опять присосался к какому-то термоядерного цвета лимонаду, который заказал по прибытии в «Мюнхгаузен».

- С чего ты взял, что у меня болит голова? – Костя затянулся сигаретой и прищурил правый глаз, чтобы дым не попадал. Они сидели за самым дальним столиком в тёмном углу, с торшерчиками в форме колокольчиков. Атмосфера вокруг была более чем интимная. Лаврив никак не мог обойтись без этих своих бабских штучек.

- Вижу, у меня мама врач, научила расшифровывать симптомы.

Костя смотрел на Тутти-Фрутти сквозь дымную завесу и не понимал, как это… нечто могло его возбуждать в воображении? Ну ничего общего. Тощий пацан в бабских шмотках, жеманный, слащавый и заносчивый. Только взгляд умный, вот этого нельзя было не заметить и обесценить тоже нельзя, хотя хотелось. Костя редко видел умных людей, по-настоящему умных, что называется, по жизни. Не начитанных ботанов, а таких, чтобы слушали, слышали и могли что-то сказать в ответ интересное.

- А твои симптомы быстро расшифровала?

Лаврив хрюкнул лимонадом и лукаво улыбнулся. Отставил лимонад и аккуратно сложил руки на столе. Костя мельком скользнул взглядом по его пальцам. Они были длинными и тонкими, с двумя плетёными серебряными колечками - на безымянном пальце и мизинце правой руки. Замужем, мать его.

- Мать узнала о моей ориентации после того, как я закончил университет и стал жить с парнем. Предвосхищая твой вопрос, скажу, что мы с матерью до сих пор не нашли общего языка. Она считает, что мне нужно лечиться, а я считаю, что иногда родители могут ошибаться.

- А твой отец?

- Мой отец с младшим братом живёт в Канаде. Ему, в принципе, всё равно, что у меня происходит. Кажется, мать не рассказывала о нашей щекотливой ситуации, но я могу ошибаться. Мы не виделись больше десяти лет.

- И ты считаешь, что оно того стоило? – не мигая, Костя смотрел на абсолютно расслабленного Лаврива, который говорил о своей семье как о героях телесериала. Костя тоже не очень-то ладил с матерью, но так чтобы не общаться… так он не мог. Нужно же иметь в своей жизни хоть одного свидетеля.

- Что ты имеешь в виду? «Оно» - это что?

- Пидарасня вся эта.

Лаврив улыбнулся своей кусачей улыбкой и облизал губы. Ему явно нравилось, что Костя называет вещи своими именами. Даже глазки загорелись, и на щеках расцвёл лёгкий румянец.

- Я живу один раз, и считаю, что если куда-то тянет, то нужно идти. А мама… - он медленно повёл голым загорелым плечом, словно разминая затёкшие мышцы, - все мамы хотят, чтоб их дети были нормальными, то есть держали себя в рамках общепринятой нормы. А ненормальные дети должны лечиться, или хотя бы понимать всю степень своей ненормальности и стыдиться её, прятать. Я десять лет прятался ради неё, а потом решил, что с меня хватит.

- И как же ты понял, что теперь по мальчикам?

Лаврив опять сделал глоток лимонада. Лёд глухо стукнулся о стекло, и Костя вдруг понял, что головная боль прошла, и апатия тоже. Ему было интересно, что скажет Лаврив. Он ждал его ответа, словно он мог помочь и самому Косте.

- Как все. Как любой мальчишка понял, что стал взрослым, и что у организма есть потребности, которые нельзя проигнорировать. Я не ходил в детский садик, в школу пошёл раньше на год, поэтому был самым младшим из потока. Меня не принимали всерьёз. Да я и не стремился к общению, мне это было неинтересно. Моей первой любовью был кондуктор трамвая, - по лицу Лаврива расползлась мечтательная улыбка, абсолютно девчачья улыбка, но Косте она понравилась, потому что была искренней. – Кондуктор был крупный мужчиной, бородатый, с низким голосом и большими руками. Я фантазировал, что он трогает меня этими руками. Потом был мамин знакомый архитектор, который переделывал наш загородный дом. Предельно мужественный, строгий и не воспринимающий меня всерьёз. Мне нравятся люди, которые не воспринимают меня всерьёз.

- А первый? Кто был первым?

- Учти, потом спрашивать буду я, - Лаврив слегка усмехнулся и тряхнул кудряшками, Косте показалось, что он слышит, как они шуршат, едва слышно, как соломенные прутья от порыва ветра. Хотелось провести по ним рукой, потрогать: действительно они такие на ощупь, как кажется. Ему было всё равно, о чём будет спрашивать Лаврив. Костя не считал, что в его жизни есть хоть что-то интересное, кроме той истории, но её даже сам Костя не помнит.

- Без проблем, расскажу всё что сочту нужным. К тому же ты никогда не узнаешь, правда это или около того. Ну так? Твой первый опыт?

- Мамин коллега по работе. Мне было пятнадцать, новогодняя вечеринка, в ванной комнате было тесно, темно и шумела вода. Он специально включил, чтобы не было слышно. К концу выступления Филиппа Киркорова мы уже присоединились к гостям. Это я точно помню, потому что жена маминого коллеги напилась и пела дурным голосом «Лай, лай, Дилайла», пока её муж не угомонил. Они взяли такси и уехали домой. А я всё это время простоял, подпирая косяк и не двигаясь. Мне казалось, что по мне проехал каток. Я думал, что больше никогда никому не позволю прикоснуться к себе. Позволил через месяц. Ему же.

- Сам нарвался, - сказал Костя и тут же прикусил губу. Глаза напротив смеялись тепло и снисходительно. – А сколько ему было лет?

- Он был старше моей матери на три года. У него была жена и двое детей. Мы встречались редко, но мне этого хватало. Потом был учитель физкультуры, с ним было хорошо, но недолго. Жена узнала. Потом ещё кто-то был,… кого-то я любил, с кем-то было удобно.

- А сейчас любишь или удобно? – уголок рта дёрнулся в нервном движении, но Костя сдержал неуместную улыбку. Он примерно представлял, как действовал Лаврив, как соблазнял, как потом бросал. Легко, как надоевшие игрушки. Костя почувствовал это, прочитал на дне глаз.

Лаврив наклонил голову. Кудряшки упали на лоб и закрыли глаза. Костя с трудом сдержался от того, чтобы не убрать локоны, чтобы не мешали, чтобы знать точно.

- Мы уже большие мальчики, Константин Сергеевич, и в понятиях любви-нелюбви нам рассуждать не пристало, - ответил Лаврив, делая глоток нагревшегося уже лимонада. Поморщился. – Я люблю, когда вещи называют своими именами. Мне удобно с Андреем, он обеспечивает ровно ту степень свободы и покоя, которая мне сейчас нужна. Теперь моя очередь задавать вопросы.

Костя сделал приглашающий жест и почувствовал, как быстрее забилось сердце, и губы невольно растянулись в улыбке. Валяй.

13.

- Ты есть не хочешь? – Костя раскрыл меню и просмотрел страницу с первыми блюдами. Аппетит пришёл вовремя. Лаврив был признан абсолютно безопасным и, глядя на него, такого вот, с кольцами на тощих, почему-то покрасневших пальцах, и манерными ужимками профессиональной стервочки, Костя не испытывал ни капли желания. Может быть, стоило раньше поговорить с ним «по душам» или просто присмотреться получше. Спокойно, без истерик и разыгравшихся фантазий. Всё-таки девочка из Лаврива получается весьма непривлекательная, а пацан вообще не получается, даже с натяжкой. Обычный неадекват со своими тараканами. С души свалился тяжеленный камень. О том, что Лаврив специально корчит из себя непривлекательную особу, Костя старался не думать. Пусть всё идёт как идёт.

- А я думал, ты на мне экономишь, - усмехнулся Лаврив и тоже раскрыл меню.

- Мне-то какая разница? Каждый платит сам за себя, - отбрил Костя, не отрываясь от списка гарниров. Он не стал договаривать, что не считает Тутти-Фрутти девушкой, за которой стоит ухаживать. Сам догадается, раз такой гениальный. Да и к тому же на эту тему он уже шутил, повторяться не хотелось.

- Люблю, когда не церемонятся, - с ноткой довольства в голосе ответил Лаврив и подозвал официанта.

Мальчик-официант выслушал заказ с каменно-учтивым выражением на лице и скрылся в кухне. Никого Лаврив не эпатировал своим видом. Никого кроме Кости, в своё время. А у других есть чему поучиться порой!