Около восьми часов вечера гостей во дворце императрицы стали приглашать к фигурному столу, накрытому в зале для приемов. После того как все заняли полагавшиеся места, Бирон, герцог Курляндский, вывел в зал императрицу, которая прошлась вместе с ним вокруг стола, а затем удалилась ужинать в свои покои. «Ужин был долог. После него был сожжен фейерверк, великолепный и совершенно удавшийся. Во время его большая приемная зала была так скоро очищена, что можно было начать бал тотчас же по окончанию фейерверка. По заведенному обычаю, я открыл бал с принцессою Елизаветою. Царица и принцесса остались там до полуночи. Желания ея величества были так удачно выполнены, что бал продолжался до пяти часов утра», – сообщал в одном из своих писем маркиз де ла Шетарди.
Во время правления Анны Иоанновны русский двор стал одним из самых блестящих в Европе. Постепенно просто безумная роскошь уступала место все большему проявлению вкуса во всех сторонах жизни высшего общества; от манеры одеваться до убранства дворцов. По словам Манштейна, на это понадобились годы, но затем «все было хорошо устроено».
По воспоминаниям современников, высший свет буквально сиял от обилия драгоценностей, украшавших платья, столы, экипажи и даже ливреи лакеев. Императрица была вынуждена даже издать указ, запрещавший ношение золота и серебра на одежде, но разрешавший донашивать вещи, где подобные украшения были уже использованы.
Зимний день 27 февраля 1742 года первопрестольная столица встречала коронационный кортеж дочери Петра Великого Елизаветы. Десятки убранных золотом, парчой, бархатом экипажей двигались через украшенные триумфальные арки но улицам Москвы, на стенах домов пестрели вывешенные из окон персидские и турецкие ковры. Полки с развевающимися знаменами, огромные толпы народа, оглушенные звоном колоколов всех «сорока сороков» московских церквей, пушечными салютами, беглым ружейным огнем, криками «виват», ржанием лошадей, завороженно смотрели на движущуюся процессию. В течение двух дней воздух Москвы дрожал от колокольного звона, а по ночам вспыхивала иллюминация на московских домах. Почти два месяца продолжались балы, карнавалы и другие церемониальные торжества. 25 апреля 1742 года наступила кульминация празднества – коронация в Успенском соборе Кремля Елизаветы Петровны. «Царство женщин» на русском престоле продолжалось.
Красоту и грацию Елизаветы Петровны отмечали многие ее современники. Еще в 1728 году испанский герцог де Лириа писал о 18-летней царевне: «Принцесса Елизавета такая красавица, каких я редко видел. У нее удивительный цвет лица, прекрасные глаза, превосходная шея и несравненный стан. Она высокого роста, чрезвычайно жива, хорошо танцует и ездит верхом без малейшего страха. Она не лишена ума, грациозна и очень кокетлива». Будущая императрица Екатерина Великая, впервые увидевшая Елизавету Петровну, когда последней исполнилось тридцать четыре года, отмечала в своих записках: «Поистине нельзя было тогда видеть первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя очень полная, но ничуть от этого не терявшая и не испытывавшая ни малейшего стеснения во всех своих движениях; голова была очень красива. Она танцевала в совершенстве и отмечалась особой грацией во всем, что делала, одинаково в мужском (костюме) и женском наряде. Хотелось бы все смотреть, не сводя с нее глаз, и только с сожалением их можно было оторвать от нее, так как не находилось никакого предмета, который бы с ней сравнялся».
Еще в ранней юности, при жизни отца, Елизавета Петровна покоряла современников умением танцевать. Добавим к этому, что дочери Петра Великого был присущ отменный вкус в умении одеваться и причесываться: «В обществе она является не иначе как в придворном костюме из редкой и дорогой ткани самого нежного цвета, иногда белой с серебром. Голова ее всегда обременена бриллиантами, а волосы обыкновенно зачесаны назад и собраны наверху, где связаны розовой лентой с длинными развевающимися концами. Она, вероятно, придает этому головному убору значение диадемы, потому что присваивает себе исключительное право его носить. Ни одна женщина в империи не смеет причесываться так, как она».
Нужно ли говорить, что, обладая всеми этими качествами, Елизавета Петровна необычайно любила устраивать балы-маскарады, слава о которых разнеслась по всей Европе.
Елизавета любила праздники страстно! Из Парижа ей прислали описание всех церемоний, празднеств и банкетов, которыми изобиловала свадьба дофина с инфантой Испанской; из Дрездена рисунки, программы, объявления тех торжеств, которыми во время правления роскошного Августа II сопровождалось бракосочетание сына его, царствующего в то время короля Польского.
Все увеселения делились на разные категории, причем каждый раз строго определялось, в каких костюмах должны быть дамы и кавалеры. Так, на «публичные праздники для дворянства», куда допускались купечество и представители других классов общества, дамы должны были являться «в доминах с баутами» и «быть на самых малых фижмах, то есть чтоб обширностью были малые». Строго запрещалось привозить с собою малолетних и употреблять в убранстве хрусталь и мишуру. Дозволялось являться в приличных масках и платьях маскарадных, «токмо кроме пилигримского, арлекинских и не пристойных деревенских». Кроме того, мужчинам строжайше запрещалось иметь при себе оружие.
Особенно популярны были при русском дворе маскарады, которые устраивались два раза в неделю: одни для двора и тех лиц, кого императрица приглашала лично, другие для шести первых классов и «знатного шляхетства».
Каковы бы ни были условия маскарадов, являться на них следовало обязательно. Отказ расценивался как оскорбление августейшей особы или как вызов. При этом условия не всегда приходились по нраву гостям. Так, в 1744 году императрица приказала явиться на маскарад мужчинам без масок в огромных юбках на фижмах и причесанными по последней дамской моде. Дамы, соответственно, облачились в мужские костюмы. Такие переодевания приносили удовольствие, пожалуй, лишь самой императрице, которая была ослепительно хороша в костюме кавалера. Настроение остальных присутствовавших было далеко не праздничным. «На этих маскарадах мужчины были вообще злы, как собаки, и женщины постоянно рисковали тем, что их опрокинут эти чудовищные колоссы, некоторые очень неловко справлялись со своими громадными фижмами и непрестанно нас задевали, ибо стоило только немного забыться, чтобы очутиться между ними, так как по обыкновению дам тянуло невольно к фижмам».
На одном из таких балов-маскарадов с будущей российской государыней Екатериной произошел весьма курьезный случай. Ее партнер в полонезе камер-юнкер Сиверс, довольно высокого роста, был в фижмах, которые дала ему императрица и от которых он поэтому не имел права отказаться. Во время танца, подавая на повороте руку своей партнерше, Сиверс опрокинул своими фижмами находившуюся сзади графиню Гендрикову, и та, падая, толкнула Екатерину Алексеевну. В результате Екатерина упала прямо под фижмы Сиверса, окончательно запутавшегося в своем длинном платье. Все трое оказались на полу, не имея возможности подняться без посторонней помощи[3].
При всем этом на «маскированных балах» церемониал выполнялся весьма строго, что зачастую делало подобные собрания излишне чопорными, а веселость – искусственной. В танцах принимали участие не все приглашенные. Большинство гостей выступали в роли зрителей и в обыкновенных платьях наблюдали за танцующими.
Превратимся и мы в зрителей одного из маскарадов, устроенного во время торжеств по случаю венчания великой княгини Екатерины Алексеевны с герцогом Голштинским, будущим императором Петром III. Маскарад был целиком построен на исполнении четырех кадрилей. Это означает, что четыре группы танцующих, по двенадцать пар каждая, в разноцветных домино исполняли танец в той части зала, которая была заранее отведена для каждой группы. Кадрили не могут смешиваться, о чем танцоров предупреждали при входе в зал. Каждая кадриль отличалась от других цветом бальных туалетов – тоже определенным заранее. Первую группу танцующих пар возглавлял великий князь Петр Федорович; домино этой группы розового и серебряного цветов. Вторую кадриль открывала великая княгиня Екатерина Алексеевна с маршалом Ласси; их цвета – белый и золотой. Во главе третьей группы танцующих шествовала мать великой княгини Голштин-Готторпская принцесса Иоганна-Елизавета в бледно-голубом с серебром (цвета ее кадрили). Наконец, четвертая кадриль – дяди Екатерины Алексеевны, принца епископа Любекского, – в желтом с серебром.
