Я – ритм сердцебиения земли.

Моря бы без меня заледенели,

Сердца людей в тоске изнемогли.

Я – только звук, манящий и невнятный,

Я – вечной жизни свет и торжество.

Я к вам приду и покорю внезапно,

Ведь я одна прекраснее всего.

Молитва

Он мне не муж и не любимый,

И нет родства у нас в крови,

Но Ты, Господь, Кем жизнь хранима,

Пути его благослови.

Ты проведи его по кручам

И сохрани от новых бед.

Пусть эта жизнь нас не разлу́чит,

Не разведёт нас белый свет.

«Одинокое, пёстрое племя поэтов…»

Одинокое, пёстрое племя поэтов

В этом суетном мире затеряно где – то.

Их услышат, оценят, увы, единицы,

И сотрутся чернила с заветной страницы.

Пусть избранников Божиих в мире немного,

Им в счастливую Вечность открыта дорога.

Анастасия Ангелярова

Молитва

Я сильная и всё перетерплю,

Сжимая сердце твёрдою рукою.

Но, Господи, в душе Тебя молю:

Ответь, что сделалось теперь со мною?!

И почему от горя так кричу

Ночами лунными в пустой квартире

И видеть никого я не хочу?

Одна на этом свете… в целом мире!

Опять Тебя я, Господи, молю.

Лишь на один вопрос, прошу, ответь:

За что его так сильно я люблю,

Что за него готова умереть?!

«Я думала, и вправду полюбил…»

Я думала, и вправду полюбил,

А он хотел лишь развлекаться.

И с парой лёгких белоснежных крыл

Пришлось недавно мне расстаться.

…А я летела ввысь влюблённой птицей

И растворялась в пене облаков.

Но мне пришлось на землю опуститься,

Когда покрылась льдом моя любовь.

Нет, не хочу я верить, будто чувства

Нас заставляют по земле ходить

И отнимают высшее искусство —

В бескрайности небес легко парить.

Я знаю, что Господь подарит вновь

Мне пару крыльев белоснежных,

И унесёт взаимная любовь

Меня во всепрощающую нежность.

Искандера Кондрашова

Уходящим – покой

Уходящим – покой, а идущим – удачи.

И теперь нас с тобой только небо оплачет…

Jam

Осталось лишь беззвучно плакать,

Когда уйдёшь в полночный час.

Дорог иного мира слякоть

Навеки разделяет нас.

Я тихо сяду в изголовье,

Даря последние мечты,

Немою, каменной Любовью

Оберегать твои черты.

Но ты уходишь по ступеням

К пещерам вечных дивных снов,

А в тишине так дли́нны тени,

И веет льдом прощальных слов…

После Войны Гнева

Ты помнишь, брат, как точно по часам

Прощались с миром – странным и любимым,

И павшие недавно к небесам

Всё восходили белым травным дымом,

Ждало успокоенье на века,

Виденья зыбко проплывали мимо,

И в море отражались облака,

Но мир менялся так необратимо?

Ты помнишь ли безвыходность усилий,

Как яростно все наши дни текли?

Под парусом лебяжьих белых крыльев

Нас уводили в Вечность корабли…

Любовь Щипанова

«Даждь нам днесь…»

Валентина уже устала, а не присесть: гостей ждёт. Стол накрыт, в квартире всё блестит, и запахи такие густо – вкусные, что хоть ложкой черпай. Осталось сделать салат. Смотрит она в окно: мужа отправила за горячими напитками – в этом их пол разбирается лучше. Вон пошагал по улице, что пролегла на месте бывших огородов её родной деревни Гремячево. Город подмял все окрестности, даже названий не осталось. Один только Николо – Угрешский монастырь утёсом светлым стоит среди незатейливых многоэтажек. Ведь сколько порушили всего, а он уцелел и возродился. Значит, на нужном месте стоит и о важном напоминает.

День сегодня праздничный – Пасха! И гости придут самые дорогие: дети и внуки, сёстры и брат. Вот Валя и волнуется. Так… Теперь последнее. Вчера вроде бы решила сделать модный ныне салат цезарь, да лиловый вилочек цикория в магазине прямо из – под рук выхватила какая – то фифа, а без него это не цезарь, а подделка – она такое едала. Важно преподносят, а делать – то не умеют, в Италии не были. Она тоже не была, но будьте спокойны: знает, что кладут в этот салат.

А ведь как просто было раньше! Нарубила тазик оливье по – советски – с варёной колбасой – и все довольны. Теперь же исхитряются, чем бы гостей удивить, хотя за стол садятся есть, а не удивляться.

Вот её бабушка Катерина Николаевна – Царствие ей Небесное – говорила, что на столе главное – хлеб да соль. И права была! А уж как пекла! – сравнить не с кем. Всё Валино детство – это сладкие воспоминания о её кухонном творчестве. Умение готовить и гостей принять у Вали тоже от неё. На столе главное сегодня – кулич. Подошла она, приподняла хрусткий рушник, вдохнула запах, и закружили душу воспоминания…

На Новый Год сидели они, внуки, кучей малой за отдельным от взрослых столом и лакомились вкуснейшей кулебякой со сладким чаем. Наевшись, бежали на улицу, гроздью наваливались на большие дровяные сани, катились с горы, с раската падали в снег, визжа от счастья. Детское – то счастье малое, независтливое, простое: сыта, любят тебя – вот и довольна.

А придёт масленица – всем табором к бабушке на блины. На столе мёд, сметана, варенье всякое. Катерина Николаевна несёт стопку блинов, тонких, как кружево. У Валюши такие не получаются. Сидят бабка с дедом и смотрят, как внуки, краснощёкие с мороза, метут всё дочиста. Дед, усмехаясь, поварчивает: «Пореже, пореже… Это вам не каша…»

Пасха – особый разговор. К ней готовились целую Страстную неделю. Сначала бабушка делала из молока творог, затем в марлевом кульке уминала его в старинную липовую пасочницу и ставила на холод в сени, наказав всем следить, чтоб там кошка не шастала. Следом красили яйца. Тут строго – только в луковой шелухе. По – другому бабушка не признавала, брезговала. Наконец в пятницу ставилось тесто на куличи – целое ведро. Вот оно творчество – то где! Катерина Николаевна так и говорила: «Затворила я тесто!»

Тут она начинала волноваться ужасно, потому что пекла не один – два кулича, а каждому в семье по куличу. Сначала сажали в духовку главный дедов кулич, с которым надо было идти в церковь, а потом – каждой дочери, каждому внуку или внучке. Пекли в разных старых кастрюльках и кружках, а самому маленькому – Лёньке – в консервной баночке. Собирались и толклись в крохотной кухоньке все

– её семя. Сердиться грешно было, и бабушка просто старалась куда – нибудь всех выпроводить. Ща – ас! Каждый ждал свой кулич, чтобы его украсить и самому поставить на хрусткие вышитые петухами полотенца под киот, перед которым горела лампадка. Всё это происходило в непередаваемом торжественно – почтительном состоянии души, и даже чистка форм на крылечке поздним вечером казалась полной чего – то сокровенного. А в субботу утром бабушка в плюшевой жакетке и кружевной шали, наплевав на «совецку власть, что против веры», ставила главный кулич, пасху и яички в сумку и шла в церковь. Путь неблизкий – за Москву – реку в село Беседы. Там в храме батюшка и святил их.

В воскресенье чистое и нарядное её потомство важно ело свои куличи и пило чай с пасхой. Все терпеливо ждали, когда дед начнёт дарить внучатам денежки – копеечки, конечно, но это были уже их копеечки. И не засть! Сами с усами – разберёмся!

Потом начиналось лето, а с ним – знаменитые бабушкины пироги с луком и яйцами, щавелевые с крапивой щи, шипучий ядрёный квас с пухлыми изюминками и, наконец, само варенье – делание с огромным количеством пенок, липких пальцев, подзатыльников… И так до первой квашеной капусты, белой и маслянистой, твёрдого пупыристого солёного огурца, скользкого маслёнка, ухи из судака, словленного зятем, пельменей, которые лепили всей семьёй.