На свою беду, повстречал он Гаверчи. Тот выслеживал не его, а водяных собачек, которые завелись в озере Кешт и досаждали жителям окрестных деревень. За истребление этой напасти была назначена недурная премия, вот Гаверчи и приехал деньги зарабатывать.

Дальше все было, как в охотничьей байке. Сидит он, значит, в засаде, ждет, когда побегут мимо озерные твари, прикинувшиеся собаками. Известно было, что всего их шестеро, и в своем истинном облике они выглядят как двухвостые рыбы с зубастыми рыльцами и бледными костистыми ручками, напоминающими младенческие, а когда обернутся – ни дать ни взять стая беспородных шавок.

С помощью ворожбы и примет, составляющих профессиональную тайну охотников на оборотней, Гаверчи определил, когда эти бестии в очередной раз покинут озеро Кешт, зарядил ружья и засел в кустах, сбоку от зарастающей бурьяном тропы.

Жанровая картинка, будто на савамской лаковой шкатулке: зеленый пейзаж на золотом фоне, пышно взбитые кучевые облака, край озера в обрамлении рыжей и ярко-зеленой осоки, среди усыпанного красными ягодами кустарника притаился охотник с темным сосредоточенным лицом, в высоких сапогах и богатом охотничьем костюме.

Гаверчи занял позицию подальше от воды: он ведь не маг и не жрец, а простой охотник, и заступи он за незримую черту, ограничивающую владения озерных тварей – ему несдобровать. Те куда-то умчались всей стаей, а он дожидался, когда они побегут обратно, они часто бегали по этой тропе.

Появление одинокого прохожего заставило Гаверчи мысленно выругаться: что за дурня сюда принесло, спугнет ведь собачек! Дурень выглядел истощенным и больным и пошатывался, как пьяный. А уж урод-то какой… Приглядевшись, охотник насторожился: нет, ребята, это вам не просто урод!

– Эй, уважаемый, куда направляешься? – высунувшись из кустов, поинтересовался Гаверчи.

Прохожий вздрогнул и в первый момент чуть не пустился наутек. Похоже, у него просто не хватило сил убежать, поэтому он остался на месте, опасливо повернул голову.

«Шея, как у ощипанной курицы!» – подумал охотник.

Осклабившись, странный тип прошамкал:

– Здравствуй, мужик!.. Пойдем, мужик, в колодец! Кушать будем, много-много кушать… Живая душа, хорошо, пойдем кушать!

И потянулся к «живой душе» трясущимися руками, которые лишь издали могли сойти за человеческие, не переставая бормотать:

– Живая душа, тепленькая душа… Кушать-кушать-кушать…

А Гаверчи, не будь дурак, как хрястнет его прикладом по темени – он и упал замертво.

После контрольного выстрела в голову охотник вывернул карманы грязного отсыревшего пальто и обнаружил там дырявый кошелек с двумя потемневшими серебряными рикелями, жирную улитку, удостоверение на имя полноправного гражданина Ялзира Корцубуга, инженера из Министерства Дорог и Мостов, командированного в Кештахар.

При виде документа Гаверчи прошиб холодный пот: это что же – человека убил?.. Что теперь будет, и что ему теперь делать?.. Но тут он разглядел, что документ сильно попорченный, размокший, чернила расплылись и выцвели, а дата выдачи – прошлый век. Инженера Корцубуга давно нет на свете, сожрал его окаянный хозяин колодца со всеми потрохами, амбициями, привязанностями, мечтами… Одно удостоверение осталось.

– Вот же гнусная тварь! – посмотрев на свою жертву, в сердцах сплюнул Гаверчи.

Потом развернул брезентовый мешок, затолкал туда убитого монстра, взвалил на спину и потащил к машине, оставленной за чередой лесистых пригорков.

Кештахарский пожиратель душ давно не давал о себе знать, и о нем благополучно забыли, так что в тамошнем полицейском управлении все опешили, когда Гаверчи заявился с мешком, вывалил на пол труп и потребовал гарантированную законом государственную награду.

Все, что ему причиталось, он получил – и почетный титул Истребителя, и премию, и поощрительное ежегодное пособие, хотя злые языки поговаривали, что дохляк из кештахарского колодца не стоил таких расходов.

В Хасетане Гаверчи, как и многие из его коллег, вел дела со скупщиками краденого: сбывал им сокровища убитых тварей, которые по закону полагалось сдавать в имперскую казну. Государство платит охотнику пятнадцать процентов от стоимости выморочного имущества, а скупщики отстегивают больше.

Клетчаб Луджереф тоже кое-что у Гаверчи прикупил: всякие замысловатые безделушки, чтобы морочить головы тупакам, и одну действительно ценную вещь – волшебное зеркало-перевертыш. С помощью такого зеркала можно украсть чужое лицо, а у того человека останется твое лицо. Незаменимое средство, если надобно скрыться и замести следы. Плохо только, что зеркала эти одноразовые – после использования разлетаются вдребезги. Клетчаб берег свое приобретение как зеницу ока. Бывало, что подворачивалась возможность продать вещицу за немалые деньги, и он размышлял, колебался, прикидывал, взвешивал, но каждый раз передумывал: а вдруг когда-нибудь самому пригодится? И однажды пригодилось.

Помощница Гаверчи, некая Марго, была иммигранткой из сопредельного мира. Примечательно, при каких обстоятельствах ее оттуда вытащили.

Вместе с компанией других таких же сорвиголов ее понесло в горы, а там непогода, метель, снежные завалы – их отрезало, и никаких шансов на спасение. Как раз в это время жрецы тех Пятерых, чьи имена известны лишь посвященным, ибо обладают необоримой магической силой, тех, кого называют Девятируким, Прародительницей, Ящероголовым, Лунноглазой и Безмолвным, собрались на конференцию в Храме Примирившихся Богов. Каким образом они заглядывают в сопредельные миры – сие неведомо даже таким пройдохам, как Клетчаб Луджереф. Главное, что кто-то из них туда заглянул – и увидел теплую (вернее, пока еще теплую) компанию на заснеженном склоне.

Обычно иммигрантов берут большими партиями, а тут всего-то полтора десятка человек, зато ребята молодые, здоровые, отчаянные, и перетащить их к себе можно запросто, не напрягаясь. Это Луджереф понимал: почему не хапнуть, если само в руки идет? Жрецы призвали Пятерых, те вняли зову и, объединив усилия, открыли проход в сопредельный мир, так что полуобмороженных «альпинистов», как они себя называли, спасли. Случилось это лет за семь-восемь до той истории в Хасетане.

Другой такой оторвы, как Марго, Иллихейская Империя еще не видела. В новом мире Марго понравилось: по ее словам, здесь она могла жить так, как ей всегда хотелось, а там, у себя, это было нельзя.

Еще она говорила, что дома хорошо училась и вообще была «спортсменкой, комсомолкой, красавицей». Ну, спортсменкой – это понятно, что такое «комсомолка», Луджереф тоже потом узнал, а что касается «красавицы»… Брр, надо быть Гаверчи, чтобы на нее польститься!

Вообще-то, у Гаверчи имелся свой резон: ему нередко приходилось выслеживать добычу в дикой местности, вдали от цивилизации и от женщин, а взяв в помощницы Марго, он получил и напарника, и любовницу в одном лице. У себя в сопредельном мире она «сделала мастера спорта по дзюдо и брала призы на соревнованиях по биатлону» – то есть, говоря человеческим языком, без непонятных словечек и выкрутасов, была мастером боевых искусств. Гаверчи ее поднатаскал, и охотница из нее получилась что надо. Если б она не давала всем без разбору, ей цены бы не было.

Луджереф поджидал ее на восточной веранде «Морского быка», потягивая жгучие и солоноватые «Слезы покинутой русалки». Крепкий смолисто-пряный букет, словно волшебный фильтр, делал окружающий мир более привлекательным и, что самое главное, делал выносимой наконец-то появившуюся Марго.

На ней был облегающий костюм из черной замши с вышитыми золотыми драконами, усеянный также позолоченными заклепками в виде звездочек. Под расстегнутой курткой – ничего, кроме лифчика из сверкающей парчи, который едва вмещал роскошную грудь. Марго сама придумала этот наряд, поскольку считала, что именно так должна выглядеть охотница на оборотней: «как на картинке». Где она, интересно, видела такие картинки? Впрочем, в полевых условиях, когда они с Гаверчи мотались по болотам да по буеракам, она, конечно, одевалась иначе.