Все это убегало навсегда. Или наоборот: никуда оно не денется, останется на месте, это Ник сбежит туда, откуда не возвращаются. Время от времени он сглатывал горький комок. Он сам так решил и поворачивать назад не собирался, но что-то в нем протестовало против принятого решения.

Поезд состоял всего-то из четырех вагонов, и тащил их дряхлый паровозик, судя по его виду, заставший на троне еще прадедушку нынешнего императора. Вагоны были ему под стать: лак на рассохшихся фанерных панелях потрескался и облез, медная окантовка окон покрылась патиной, привинченные к полу деревянные кресла с полукруглыми спинками пошатывались и так скрипели, что порой заглушали перестук колес.

На конечной станции Ник выскочил на перрон, как только поезд остановился, и почти бегом, не оглядываясь, направился в ту сторону, где вздымались бурые, белесые и желтовато-серые горы Пятнистого отрога. Он знал, что враги увяжутся за ним, и не хотел получить напоследок еще одну порцию издевательств.

Если он первым пересечет рубеж – он, наверное, и умрет первым? Какое это имеет значение…

Местность постепенно повышалась, плохая каменистая дорога, петляющая меж огородов, шла в гору. Среди грядок стояли раскрашенные домики – попадались и совсем ветхие, и новенькие, но сразу видно, что в них не живут, только ночуют, приехав на три-четыре дня. Настоящих деревенских усадеб тут не больше десятка.

Ощущалась ли в этом местечке какая-нибудь особенная угнетающая атмосфера – на этот вопрос Ник не смог бы ответить. В первый раз он побывал там с экскурсией, одногруппники оживленно болтали, обменивались впечатлениями – не та обстановка, чтобы уловить настроение местности. А во второй раз он был слишком подавлен и чувствовал себя, как приговоренный к смерти, это опять же неподходящее состояние для того, чтобы составить верное представление об окружающей среде.

Позади, в отдалении, знакомые голоса – значит, шайка у него на хвосте.

Огороды сменились зарослями бурьяна. С размахом, в человеческий рост… Это не то место, куда приводил их экскурсовод, но разницы нет, главное – оказаться по ту сторону рубежа.

В заросли уходит тропинка. Ник пошел по ней, раздвигая высоченные шершавые стебли, и скоро наткнулся на изгородь из жердей. А вот и столб с табличкой:

ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН!

ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!!!

К югу от изгороди такого разгула сорняков не было. Полого поднимался вверх каменистый склон, поросший робкими пучками травы да еще кустарником с красными и лиловыми ягодами, похожими на малину, а дальше виднелась на фоне яркого голубого неба неожиданно близкая гора.

Кто-то шел по тропинке. Не они, кто-то другой. Ник инстинктивно отступил.

Старик с клюкой и корзиной. Потрепанная тужурка, залатанные на коленях штаны, очки с обмотанной нитками дужкой и толстыми зелеными стеклами. Он двигался неспешно, с одышкой. Наверное, появился с боковой тропинки, поэтому Ник не заметил его раньше.

Дотащившись до изгороди, старик прислонил клюку к столбу, поставил корзину на землю, подергал одну жердь, другую… Вытащил их, с кряхтением протиснулся в лаз, прихватив с собой корзину и клюку.

По ту сторону рубежа он первым делом низко поклонился и что-то произнес – Ник разобрал обрывки фразы: «с милостивого разрешения господина этих мест» и «на варенье».

После этого коротенького ритуала дед начал обирать с ближайшего куста ягоды. Земля не разверзлась, никакие монстры не набежали.

«Здесь совсем как у нас, – подумал Ник с легким разочарованием. – Была бы дырка в заборе…»

За бурьяном послышались громкие возгласы, дурашливый гогот. Ник двинулся вбок, стараясь производить как можно больше шума, даже напевая вслух прерывающимся голосом. Пусть эти подонки его услышат и пойдут за ним. Надо увести их подальше от старика: тот вряд ли сможет дать отпор, и поблизости никого нет.

Продравшись через заросли, весь исцарапанный, он неожиданно очутился на пустыре. Кое-где торчали камни в полтора человеческих роста, белесые, словно кто-то пытался их побелить. По другую сторону рубежа было то же самое. В дебрях злобно матерились, все ближе и ближе.

Ник без труда перемахнул через пошатнувшуюся изгородь. Ничего не произошло. Он находился на территории пожирателя душ (если верить учебнику – самого могущественного в Иллихее пожирателя душ), и хоть бы что… Но ведь тот не обязан нападать сразу? В конце концов, он один, а владения у него громадные, целый горный хребет со всеми отрогами.

Вспомнив старика, Ник тоже слегка поклонился, как самурай в японском фильме, и тихонько пробормотал: «Я пришел сюда, чтобы умереть».

Фильм он видел в Москве, в видеосалоне. Холодная прокуренная комнатушка на первом этаже какого-то общежития, консоль с телевизором, три десятка стульев. Это в самом начале его скитаний, когда он еще не был таким грязным, как под конец, и один из вахтеров, афганец Гена, разрешал ему ночевать в вестибюле на продавленном диванчике. В придачу Ник бесплатно смотрел видео, устроившись в углу полутемной комнаты, прямо на полу. Он тогда всяких западных фильмов насмотрелся, но продолжалось это две-три недели, потом Гена куда-то исчез, а другие вахтеры не пускали во вверенную им обшарпанную общагу постороннего оборванца.

Из зарослей долетали шорохи и ругань. Верхушки сорных трав покачивались – колючие малиновые шары, зеленые копья, растрепанные султаны шелковистого серого пуха.

Ник начал подниматься в гору, мимо нагретых полуденным солнцем белесых обломков. Слепящее до рези в глазах голубое небо надвигалось на него, как локомотив.

Из этого странного полуоцепенелого состояния (он чувствовал, что обречен, но думать об этом было почти не больно, ведь он сам так решил) его вывели крики позади:

– Вон он!.. Ты, козел, стой!..

Ник побежал. Он добился, чего хотел, – заставил их пересечь рубеж, и теперь они не отвяжутся, а ему придется выдержать погоню. До тех пор, пока не появится монстр.

«Где он? Жрать, что ли, не хочет? На лекции говорили, здесь шагу нельзя ступить, чтобы он об этом не узнал…»

Чем дальше, тем больше попадалось каменных обломков, приходилось петлять среди них, склон то повышался, то вдруг понижался, кое-где пышно разросся колючий кустарник.

Скоро Ник заблудился, но это не имело значения, он ведь и не собирался возвращаться обратно. Шайка заблудилась вместе с ним. Если его все-таки настигнут – по крайней мере, он станет их последней жертвой, других не будет. Но ему, кажется, удалось оторваться, их голоса доносились издали, а потом и вовсе смолкли. Ник остановился и осмотрелся.

Небо все так же сияет, но птицы, еще недавно там кружившие, все до одной куда-то подевались. Со всех сторон торчат словно облитые известкой скалы – можно подумать, из земли вылезли чьи-то гигантские позвонки. Они заслоняют перспективу, поэтому здесь не сориентируешься.

Мертвая тишина. Ни птиц, ни ящериц, ни насекомых, хотя еще четверть часа назад они были. Куда вся эта живность поисчезала? Застывший, окаменевший мир.

Ник ощущал нарастающее тягостное напряжение. Как будто над ним нависло что-то громадное, опасное… Как будто его нервы все сильнее натягиваются, а потом один за другим начнут рваться.

– Ты заблудился?

Звук человеческого голоса заставил его вздрогнуть, хотя вопрос был задан без угрозы, дружелюбным тоном.

Ник повернулся.

Человек стоял в нескольких шагах от него, в тени скалы. Высокий, в рубашке и штанах с еле различимой вышивкой. Одежда неброская, серовато-коричневая, под цвет здешнего ландшафта. Лицо затенено широкими полями низко надвинутой шляпы, и что на нем за выражение – не разберешь, только глаза блестят, словно из полумрака. Губы слегка раздвинуты в усмешке.

– Ты заблудился? – он повторил вопрос по-русски.

– Нет. То есть да…

«Если говорит по-нашему – значит, из иммиграционной службы. Что он здесь делает? Ловит таких, как я, нарушителей?»

Сначала дед с корзиной, теперь этот парень в шляпе… Многовато здесь болтается народа для запретной территории!