Я повернул к себе несчастное лицо Нора, вгляделся в удивительные глаза, снова менявшие свой цвет — на этот раз в глубоко-фиолетовый. Интересно, никому наверху не приходило в голову, что это тоже вариант мутации? Или приходило?

— Ты кому-то еще об этом говорил?

Нор мотнул головой.

— Только Гренделю.

— Ну и хорошо, — я наклонился, коснулся губами кончика его носа. — И не надо никому больше. Ты ведь сейчас здесь, а не там. Ты с нами, а наверху от тебя отказались. Ты — один из нас, понимаешь? Ничего больше нет. Никого нет. Ты и я — и все.

Я не знал, как его утешить. Вернее, знал, но не был уверен, что Нор воспримет это правильно. Мы ведь так серьезно начали разговаривать — и вдруг секс. Но мой опыт говорил, что именно секс — лучший способ забыть обо всем.

Я сел на стол, сдвинув в сторону кучу хлама, который Нор вытащил из шкафа. Коробки с порнокристаллами, совершенно забытый мной пакет с брагой. Ерунда, абсолютно никому больше не нужная, потому что все это были суррогаты, а у меня в руках находилась реальность: маленькая, отчаянно сопевшая, теплая и бесконечно дорогая.

Подтянул Нора и, устроив его у себя между коленей, провел пальцем по лбу, тонкому носу с горбинкой, пухлым губам и подбородку с упрямой ямочкой.

— Надо было выкинуть всю эту дрянь.

— Я не был уверен, — Нор обхватил меня руками за пояс, прижался, положил голову на плечо. — Вдруг бы ты рассердился.

— Вот еще, — я потерся щекой об его висок. — Ты же теперь здесь хозяин, как и я. Имеешь право наводить порядок по своему усмотрению.

— Правда? — я почувствовал, как Нор улыбается. — Тогда мы это сейчас отправим в утилизатор.

— Обязательно, — подтвердил я. — Все в утилизатор, только не сейчас, а потом.

Я погладил его по теплой спине, спустился вниз, к круглому крепкому заду, осторожно сжал.

— Ты как? Я у Блича взял кое-что… Можно помазать, если болит.

Но, кажется, у Нора ничего уже не болело — по крайней мере, я не чувствовал. Или болело совсем чуть-чуть, потому что он легонько толкнулся в меня бедрами. А губами прижался к моей шее.

От этого прикосновения кровь бросилась в лицо, и рассудок, тяжело вздохнув, уступил место вожделению. Я еще успел удивиться, откуда оно вылезло, это слово — вожделение. Старомодное, глупое и лишь отчасти отражающее нахлынувшие эмоции.

Нор опустил руку вниз, положил ее мне между ног, слегка сжал и хихикнул.

— Дверь надо запереть, — прошептал я, пытаясь поймать его губы. — А то вдруг опять кого-нибудь принесет. А нам никого не надо, да?

Нор прятал лицо то у меня на шее, то на плече, мимолетно касаясь губами везде где только можно, и в конце концов я не выдержал. Соскочил со стола, подхватил Нора за пояс, поднял и закинул на плечо. Два крепких кулака тут же забарабанили по моей спине, но я несильно шлепнул мелкого по заду, сделал три шага до двери и заблокировал замок.

Придерживая брыкающегося Нора за ноги, дошел до кровати и свалил его на постель. Опустился рядом, заглянул в блестящие глаза. А затем решительно потянулся к пуговицам на его рубашке.

Нор тоже уцепился за застежки моего комбинезона, но я наклонился, поцеловал тонкую переносицу и прошептал:

— Подожди…

Он послушно опустил руки, я поцеловал его еще раз и принялся неторопливо раздевать. Через несколько минут брюки, рубашка, носки, ботинки — все полетело на чисто вымытый пол. Нор лежал передо мной обнаженный и цеплялся пальцами за одеяло.

Я положил ладони на его щеки — нежные, покрытые легким пушком, повел вниз, оглаживая шею, плечи — уже широкие, но еще не набравшие мужской силы. Приласкал грудь, пощекотал соски с маленькими смуглыми ареолами, снова повел ладони вниз — к талии, подрагивающему животу, узким бедрам. И дальше — по ногам к худым лодыжкам и плотно сжатым пальцам, которые от моих прикосновений растопырились в разные стороны и снова поджались.

Я взял его за щиколотку, поцеловал розовую пятку, лизнул стопу. Нор хихикнул и снова растопырил пальцы. Я поцеловал каждый по очереди и вновь повел ладони — уже вверх, задевая короткие темные волоски на икрах, к худым коленкам, и дальше, дальше — пока мои руки не оказались у Нора в паху.

Подпихнул яички большими пальцами чуть вверх, поцеловал одно, затем второе. Поднял голову и встретился взглядом с Нором. Он тяжело дышал, облизывал верхнюю губу и комкал одеяло.

— Ты такой красивый. Удивительный. Лежи тихонько, хорошо?

Нор кивнул и закрыл глаза. Я все еще был в комбинезоне, но не спешил раздеваться. Это придавало остроту ощущениям — обнаженность одного и одетость другого. Я опять наклонился и принялся ласкать Нора.

Он был чистенький, и кожа его пахла жидким мылом, желанием и легким юношеским потом, проступившим в складках паха. Замечательный запах, от которого мутилось в голове. И такой же восхитительный вкус.

Я не увидел ни одной трещинки, мимолетно этому подивился, поцеловал прямо туда, в темные пигментированные морщинки. Нор ахнул и задрал согнутые ноги вверх, коленками к животу, разрешая мне все на свете.

Я вытащил из кармашка тюбик с любрикантом, свинтил крышку, выдавил теплый гель на пальцы и начал втирать его круговыми движениями в анус, наслаждаясь стонами и лихорадочным шепотом: «Быстрее, пожалуйста, еще…».

Там, внутри, все было горячее и отчаянно пульсирующее, мягкое и в то же время плотное, податливое и при этом упругое. Если бы я хоть на минуту позволил себе отдаться собственным ощущениям — то и сам бы кончил, только представив, что двигаю в Норе не пальцами, а членом.

И еще мне безумно нравилось, как малыш кричал при оргазме. Как подрагивало его тело. Как жадно сжимались мышцы, стискивая мои пальцы. Я пил его глоток за глотком, пока Нор не иссяк, не раскинул бессильно ноги и не задышал ровнее. Но даже после этого я не выпустил его сразу, обласкав языком обмякшую головку и пройдясь под крайней плотью.

И только когда Нор утомленно вытянулся на одеяле, я приподнялся и начал расстегивать скользкими пальцами липучки комбинезона и дурацкие пуговицы, путаясь пальцами в узких петлях.

44

Похоже, теперь было можно. И я, все еще дрожа, потянулся к Вену — помочь разобраться с пуговицами. Особенно неприятными они были на рукавах — их приходилось расстегивать двумя руками, придерживая плотную манжету, в то время как хотелось уже стягивать рубашку, открывая тело, дотрагиваться и целовать. Тем более, Вен зря времени не терял, и пока я возился с его манжетами, скользил языком по шее сзади, отчего я покрывался мурашками. А когда он легонько прикусил меня за загривок, я, кажется, вообще зарычал от нетерпения, сдернул проклятый рукав, выбросил рубашку и извернулся. Штаны испугались моей бесповоротности в стремлении от них избавиться и сдались не в пример быстрее.

Месяц назад я бы убил любого, посмей он проделать со мной нечто подобное. А с Веном только хихикал и брыкался, как мальчишка. Но я все равно должен был отплатить. Просто обязан. За то, как он со мной обращался. Как бесцеремонно взвалил на плечо и шлепнул по заду. Как бросил на постель. Как из неистово-страстного сделался вдруг нежно-осторожным, словно я стал до ужаса хрупким. Как не разрешил к себе притрагиваться, а сам забрался везде где можно… вернее, где нельзя — никому, кроме него. Как целую вечность мучил неспешной лаской, еле прикасаясь и вынудив просить. Как потом заставил кончить, сам даже не раздевшись. За то, как я кричал — я! кричал! — и за то, как мне все это нравилось.

Я категорически не намерен был такое спускать. И забывать, как даже после оргазма можно чувствовать себя неудовлетворенным и жаждать еще. Того, что вчера казалось немыслимым и неприличным. Того, что неожиданно сосредоточилось в мужчине, рядом с которым у меня замирало сердце. «Ничего больше нет. Никого нет. Ты и я — и все».

Только за эти слова я готов был отправиться в открытый космос ловить сачком мелкие звезды, если Вена позабавит моя выходка.

Он не боялся меня и не отталкивал, кем бы я ни был — пусть даже убийцей или сыном Адмирала. Несколько дней назад я бы снова про себя назвал его балбесом, который не беспокоится о собственной безопасности. Сейчас же мне до тех самых не пойманных пока звезд хотелось закрыть глаза, прижаться и поверить, что и в самом деле никого больше нет.