А в остальном моё путешествие было вполне удовлетворительным – болота возле реки сменились вполне проходимыми сухими тропами, вытоптанными в густых зарослях разнотравья, громадных грибов и цветов. Постоянно попадались кусты какого-то растения, на которых висели жёлтые с красным боком плоды, размером с кулак, вкусом напоминающие сразу и орехи, и яблоки – их плотная сахаристая мякоть прекрасно утоляла голод. Да и голод-то был для меня понятием отдалённым – я почти не хотел есть. Вернее так – есть я начинал хотеть примерно во второй половине дня, а с утра был вполне бодр, весел и полон сил.
Заметил – что это действовало только тогда, когда ложился спать прямо на земле, если же забирался на ветку, просыпался голодным, злым, уставшим – проверено.
Раненая рука меня больше не беспокоила, более того – рана затянулась и на её месте остался только небольшой шрам. Объяснить я это не мог, поэтому задвинул размышления о случившемся в самый дальний закоулок моего ошеломленного мозга.
На третий день я стал ощущать чьё-то присутствие – вот не вижу никого впрямую, но – мелькнёт тень на периферии зрения, затихнут кричащие птицы, или наоборот разорутся – как я читал, это признак того, что меня кто-то преследует, зверь или человек. Если бы это были люди – скорее всего я бы уже лежал связанный, или вообще валялся со стрелой в спине, но…до сих пор ничего такого не случилось. Значит, звери?
Однако – это были люди.
Уже под вечер, когда я перелез через толстый ствол упавшего дерева, возле куста со знакомыми сочными жёлто-красными плодами, увидел несколько людей, практических голых, только на причинном месте был приделан какой-то сосуд – вроде выдолбленной сушёной тыквы. Мне сразу вспомнились земные аборигены из джунглей – они носили что-то подобное, и чем сосуд был больше, тем важнее был воин. Мне кажется, что это соответствует желанию некоторых мелких людей купить автомобиль как можно большего размера – джип, величиной с дом, к примеру – чем это не современный сосуд на причинном месте? Сколько раз я наблюдал, как тип в таком джипе медленно-медленно переползает рельсы, возвышающиеся над мостовой аж на сантиметр. Для него джип не средство преодоления пространства и бездорожья, а вот такой написьник – и чем он больше, тем важнее и значительнее чувствует себя этот «хозяин жизни». И теперь скажите – далеко ли мы ушли от голых дикарей?
Так вот – дикари были голыми, в написьниках, лица разрисованы белой краской – ну что у них такая тяга к белой краске в джунглях?! Ах да! – вспомнил я – белый цвет у многих народов означает, что хозяин разрисованного лица имеет отношение к отправке на тот свет – белый цвет, цвет траура, цвет загробного мира. Убийца, одним словом.
Эге-ге…не нравится мне их цвет…не хочу я на тот свет. Что там говорил Аркан? Не делать резких движений, не угрожать, не нападать!
Кстати сказать – аборигены стояли вполне спокойно и не выказывали никаких признаков агрессии – стоят себе и смотрят на меня, как на бегающего во дворе щенка. Один из них отделился от группы и плавными движениями, так, что не хрустнула ни одна хворостинка на земле, подошёл ко мне.
Минуты три мы рассматривали друг друга – абориген был черноволосым, сероглазым, довольно смуглым – там, где не было белой краски, пропорционального сложения – худощавый, как и все тут, не толстый, и самое главное – ниже меня на полголовы. Он осмотрел меня с ног до головы, осторожно протянул руку и пощупал мои плечи, которые были шире его плеч чуть не в два раза. А может и в два.
То, что он нащупал, ему, видимо, понравилось, и абориген повернулся к своим товарищам и сказал что-то на странном щёлкающем, будто птичьем языке, напоминавшем токование глухаря. Подумалось – а ведь он ко мне спиной повернулся. Значит, доверяет? Доверяет – не доверяет. По крайней мере врагом не считает, как я понял. И это уже хорошо…
Абориген повернулся ко мне и что-то прощёлкал на своём языке. Я подумал, и ответил – на языке рабовладельцев:
– Я не понимаю!
Абориген подумал, кивнул, и на ломаном имперском сказал:
– Идти со мной. Нет больно. Нет смерть. Гость.
Я кивнул головой, абориген довольно улыбнулся – выглядело это довольно странно – белая маска разошлась в сторону, как у персонажа театра Кабуки, и зашагал по незаметной тропе.
Я последовал за ним, остальные аборигены позади меня. Всем телом ощущалось их присутствие за спиной, а мысли о том, что в любой момент могу лишиться жизни, не способствовали спокойствию духа. Впрочем, по здравому размышлению, у меня было гораздо больше шансов получить нож в спину от моих современников, чем вот от таких дикарей. В их понятиях всегда было слово «табу», по отношению к гостям – гостя нельзя убивать, нельзя его есть, обижать – если он соблюдает законы племени и тоже не нарушает табу.
Вообще-то это скользкая и непредсказуемая штука – что есть табу, а что не табу? А как добиться, чтобы тебя признали гостем? Ведь есть ещё такое понятие как «чужак», и во многих языках «чужак» и «враг» обозначаются одним словом.
Вспомнилось, как в мордовских лесах, не так уж задолго до революции, местные жители привязали к дереву и оставили в лесу в жертву богу леса – Киреметю случайно попавшего к ним чужого – даже какое-то расследование царских властей было по этому поводу. А ведь всего прошло с тех пор полторы сотни лет…что такое полторы сотни лет по сравнению с сотнями миллионов лет?
Эти мысли бились в голове, когда я смотрел в смуглую спину идущего впереди аборигена, ведущего меня по тропинке – с интересом отметил, что москиты его тоже не едят, и сделал зарубку в голове – спрошу попозже, как они этого добиваются.
Шли мы около двух часов – я понял, что каким-то образом в своих блужданиях я практически вышел на деревню аборигенов, спрятавшуюся в густых джунглях.
В ней было около сорока хижин, по меркам древнего мира – довольно-таки большое племя. Грубо прикинул – если в каждой хижине человек пять обитателей – двести человек народа. Нет, гораздо больше – это взрослых человек пять, а сколько детей? Значит – раза в три, минимум, больше, если со стариками и детьми.
Много это, или мало? Для Земли – мало, для Машрума. а что для Машрума? Я ведь его ни черта не знаю. Хватит делать предположения, надо выкинуть из головы лишние мысли, и пока что просто выживать, насколько мне это позволят делать.
Никогда не думал, что со мной могут приключиться такие дикие события, и ещё, нечто странное со мной происходит – с тех пор, как я попал в этот мир, у меня как будто бы выключили обычные для человека чувства – основным из которых является страх. Нет, не выключили – притупили. Я боюсь, да, но, почему-то, мне не верится, что меня могут убить…так, что ли…опять не так!
Не могу этого передать словами – вот могут убить, да, я это понимаю, не хочу этого, но этакого всепоглощающего ужаса, подавляющего волю и заставляющего вместо борьбы усесться на землю и принять свою гибель с тупой покорностью, у меня нет. Наоборот, у меня откуда-то взялась ТАКАЯ безумная, дикая бесшабашность, что сам себе удивляюсь. Берсерк, да и только!
И ещё – пробило на юмор. Иногда хочется просто дико хохотать над тем, что со мной происходит. Может я слегка спятил во время переноса на Машрум? Если так – то это хорошее сумасшествие. В этом мире надо быть немного безумным…чтобы выжить.
Мой провожатый резко остановился, так, что я чуть не воткнулся ему в спину, обернулся, бросил:
– Вот эта хижина идти. Тебя ждать Хранитель. Говорить правда, не бояться. Друзья.
Он ободряюще улыбнулся, и неожиданно подмигнул правым глазам – мол, не тушуйся! Этот жест был таким неожиданным и земным, что я остолбенел и захлопал глазами – вот тебе и дикари! Наличие ноутбука и мобильника ещё не предполагает цивилизованности, а краска на лице и копьё в руках не означает глупости.
Почему-то, когда мы видим человека из цивилизации уровня первобытно-общинного строя, сразу считаем, что они что-то вроде эдаких имбецилов, которые и понять-то ничего не смогут из того, что им наговорит гениальный человек из будущего. Однако стоит помнить, что эти люди выжили, и с успехом выживают без каких либо машин и приспособлений, там, где современный человек продержится хорошо если сутки. После пребывания в этом мире я уже немного излечился от комплекса «большого брата», но некоторые вещи всё ещё меня удивляли.
