– Не кашлять. Есть что?

– Журналы там остались, а принес – вот.

Заглянув в пачку сигарет, Боров расплылся в улыбке:

– Путем, не зря за тебя с братвой тер.

– Это только целые, хорошие.

– Зомбачок, чудило, все собирать надо.

– Да мы и собирали, нести не решился – вдруг западло.

– Мля, чтобы вечером все принес, понял? Тут уши без курева пухнут, а он понтовые выбирает. Западло только чинарики, вкурил?

– Понятно, законник Боров. Вечером принесу с журналами. А как у нас с вечера все будет?

– После жратвы загоняют стадо в тот барак – там сейчас последний день дохляки доматывают. Там нары, будешь с Полудурком по ночам дрыхнуть. С восьми до восьми сортировка, жрать утром и после работы вечером, обед ты видел. Срать в сортир за ангаром, не вздумай на улице – прибьют. В бараке спи в шмотье, а то попрут сразу, если кто лезет – в рыло. Если что – там в выгородке кореша дежурные кантуются, я скажу, можешь по делу подойти. Сортировка десять дней, мля, хреново будет, если ты не вывезешь и завалишься.

– Во время работы попить, в сортир?

– Что с собой или найдешь – пей. Сортир – только поссать, и то если норму делаешь. Все, харэ базарить, канаем к Черпу, хавчика нагрузит.

– Благодарю, законник.

Поев и подремав, мы сидим у шалаша. Все собранное я спрятал в строительной куче и тщательно замаскировал. Сейчас проверяю нашу готовность. Одежда – норма, длинные рукава, свободные штаны (строительные на Солдате). Перчатки – матерчатые, резиновые, пара резиновых в карман про запас. Крем – три недодавленных тюбика. Шишки Солдата смазаны противовоспалительной мазью (разобрал латынь с английским), мазь в кармане. Ведерки с ложками – вот. Пакет Черпу и пакет Борову. Кажется, все. Даже ногти подстрижены, целый час бился, ножницы подгибать все время приходилось, зато Солдат до сих пор удивляется. Солнце заходит.

– Что, братишка, пойдем?

– Пои, Сеант.

Четыре тусклых лампы, длиннющие, застеленные грязным замасленным картоном двухэтажные нары. Две каменные печки (понятно, по холодам топятся). Пиная попадающихся под ноги, Боров сосредоточенно шагает к противоположному закрытому входу. Солдат и я поспеваем следом. У закрытых ворот расположилась группа мужиков, заметно выделяющаяся на общем фоне. Жилистые, можно сказать, крепкие, держащиеся вместе, пригнанная, не самая грязная одежда. Да они еще и подстрижены, несколько человек вообще выбриты, у других – аккуратные шкиперские бородки.

– Кэп, базар есть.

От группы неспешно отделился один, остальные внимательно смотрят. А Боров-то явно их опасается.

– Не кашлять, Боров. Что за дело?

– И тебе не кашлять. Это – Зомбак и Полудурок, два кореша. Не ссутся, не срутся, зомбачок вообще вежливый. Короче, пусть кантуются рядом с твоими.

Кэп помолчал, окинул нас пытливым взором.

– Ну, пусть кантуются.

Твердый палец Борова уткнулся мне в грудь.

– Смотри, Зомбак, я за тебя перетер. Будешь должен.

– Я запомнил, законник Боров.

– Ну, не кашляй.

Боров ушел. Взяв Солдата за руку, шагнул к мужикам:

– Доброго вечера вам, уважаемые. Где наше место?

Приглушенно бубнили голоса, кто-то стонал, кто-то обгадился и его с руганью выпинывали с нар, под лампой на листе пластика компания играла в карты. Время от времени в открытые ворота впихивали очередного постояльца – похоже, бандюки качественно прочесывали территорию. Получив на прощание поперек хребта, мужик (большей частью грязный и опустившийся) вставал и флегматично искал себе место. Но рядом с нами как будто пролегала незримая граница – редких желающих встречал жесткий рык одного из двух мрачных парней: «Занято. Вали отсюда». Повторять не приходилось, да и свободных мест хватало – ангар заполнился едва ли на две трети.

Устроившись на нарах, мы перезнакомились, и началась беседа.

У собеседника доброе лицо с пробивающейся светлой щетиной, веснушки, нос бульбочкой и честные, доброжелательные, сочувственно-внимательные глаза – прямо как у подполковника – начальника особого отдела контрразведки флота в моей прошлой жизни. И как минимум двое из якобы дремлющих на самом деле внимательно слушают похожую на допрос беседу.

– И что, кем был, вообще не помнишь?

– Нет. Очнулся здесь, в голове пустота. Говорю, что-то делаю, а откуда – не знаю.

– Ну да, обычная история. А друг твой что-то помнит, имя называет. Интересное: «Сеант». Что за имя?

– Не помню. Если бы братишка (глаза собеседника чуть сощурились) рассказать мог. Я спрашивал – он тоже не помнит, но уверен.

– Да, с железками в голове не поговоришь.

– Какими железками?

– Не знаешь? На затылке, в шишках полоски железные, идут внутрь.

Эта новость выбила из колеи. Контакты в мозг. Бедняга Солдат. Черт, он же добрый, тихий, что такого должен был сделать, чтобы мозги электричеством выжигать? Мрази, крысы лабораторные, добраться бы до вас! Твари, порву, на ломти накромсаю!

– Э, парень, парень, ты че?

Конопатый трясет меня за руку, мертво смявшую угол картонного листа.

– Ничего. Так, подумал.

– Да? Что-то я не завидую тому, о ком ты подумал. Из законников кто достал?

– Нет. Это я так, о другом.

– А что за завязки у тебя с Боровом?

– Он нас Шилу не дал просто так у карьера прибить. Мы мертвого туда оттащили, устали сильно. Он хотел и нас в карьер. А Боров сказал, что не по закону. Вот я ему в благодарность журналы носил, сигареты, когда находили.

– Да, справедливо. Боров вообще не злобный, понимает. А Черпа откуда знаешь?

Оп-па! А про Черпа мы не говорили. Откуда информация? Впрочем, мог из очереди особое отношение к нам углядеть.

– Случайно поговорили. Я ему журналы про путешествия, он нам супа чуть побольше наливает.

– Про путешествия? А ты что, по-английски читаешь?

– Не то, чтобы читаю. Понимаю немного, да там и фотографии понятные, не перепутаешь.

– Нормальный ты парень. Смотрю, со всеми язык общий находишь. И на стертого не похож, соображаешь.

– Заканчивай болтовню, парни. Спать всем.

Это Кэп.

– Ага, спокойной ночи.

Удивленная тишина, хмыканье:

– Спокойной ночи, вежливый ты наш.

Пик, пик, пик. Поднятые в серых рассветных сумерках, мы стоим, выстроенные в кривую очередь к кухонному ангару. Шустро двигаясь вдоль колонны, хмырь с надменно-презрительным выражением на крысиной роже приставляет устройство вроде широкого пульта к левой стороне груди очередного работяги и нажимает кнопку. Пик. Подходит. Так, пластиковый корпус, несколько обрезиненных кнопок и тумблеров, небольшой дисплей. Пик. Ж-ж-ж. Вместо пиканья прижатый к моей груди пульт издал жужжание зуммера.

– Не понял, мля.

Проверил Солдата. Пик. Снова меня. Ж-ж-ж.

– Че там, Крыс (о, угадал я с кличкой)?

– Херня какая-то.

От группы позевывающих бандюков отделился один, подошел.

– Смотри, не распознается. То есть распознается, но не учитывается.

– Слышь, ты сам всоси, че там не так, а то ща Кент разберется. Хули дохляков держим?

Еще пару раз безуспешно нажав кнопку (А ведь это сканер, вроде как считыватель штрих-кода. Только что он должен считывать?), Крыс перекинул тумблер, нажал. Пик.

– Ну, и хули тянул? Проканало?

– Он дохлый.

– Че?

Растерянно глядя на дисплей, Крыс нажал кнопку. Пик. Поднял глаза на меня.

– Этот дохляк дохлый. Жмур он.

– Шизанулся? Гонишь, Крыс, в натуре.

– Я тебе реально говорю, вот, смотри, написано – «Мертв». Дохлый он.

– Крыс, в натуре, чо ты за шнягу мастыришь?

Подошли остальные бандюки. Я лихорадочно прикидываю, что делать и чем мне это может грозить.

– Законник, я не жмур.

– Глохни, дохлятина, хавальник завали.

– Не гони, мля, я въехал: на этого дохляка Боров забивался. Этот, как его… Как тебя?

– Зомбак, законник.

– Точняк, вежливый Зомбак! Жмур, Крыс, гонишь? Точняк, зомбак в натуре!