Картина менялась буквально на глазах. Кое‑где начали вырастать стены. Только что была земля, но прошло несколько машин – и вместо земли – пол из разноцветных плит.

– Неужели на постройке никого нет? – спросил Синяев.

– Не знаю, как в данном случае, – тветил Линьг. – Обычно, если проектировал человек, то он и руководит работой, хотя это и не обязательно. Если же проектировала фитьзели[15], то она и наблюдает за другими машинами.

– Фитьзели проектирует самостоятельно?

– Да, ведь это завод, и, очевидно, самый обычный.

– И все строительство закончится без участия человека?

– Нет. Внутреннюю отделку и установку механизмов произведут люди. Конечно, с помощью специальных машин. Автоматически возводится только само здание. По проекту.

– Но кто‑то должен следить за соответствием проекта выполнению.

– Это делает фитьзели. В нее заложен проект, и она не допустит ни малейшего отклонения. Все машины, – Линьг показал на экран, – подчинены одной и выполняют ее указания точнее и лучше, чем могли бы это делать люди.

– Они очень разумны, – сказала Дьеньи. – И хорошо понимают друг друга.

– Полное торжество кибернетики, – заметил Синяев.

– Постройка идет непрерывно? – спросил Широков.

– Конечно, днем и ночью. Машинам отдых не нужен.

НА ЭКРАНЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

– Вероятно, мы не сможем увидеть полевые работы? – спросил Синяев. – Насколько я понимаю, на Каллисто овощи и фрукты не синтезируются, а выращиваются в естественных условиях.

– Да, – ответил Линьг, – на полях нет экранов. Но общая картина этих работ напомнила бы вам только что виденное строительство. Разве что на полях значительно меньше машин.

– А почему?

– Да только потому, – засмеялся инженер, – что каллистяне любят работать в поле или в саду. Нам это доставляет удовольствие. Поэтому многое из того, что может делать машина, мы делаем своими руками.

– Кстати, – спросил Широков, – есть у вас небольшие города с сельскохозяйственным населением?

– Есть, конечно. Но большинство городов расположено по берегам океана. До любого пункта внутри материка можно долететь за короткое время. Морской воздух полезнее для человека. Но многие живут вдали от моря. Вкусы людей бесконечно разнообразны.

– А можно связаться с кем‑нибудь из таких?

– Наверное, можно. Экраны есть в любом доме, где бы он ни находился. Я сейчас узнаю.

– Я могу предложить, – сказала Дьеньи, – соединиться с братом моего отца – Льинем Диегонем. Он живет в самом центре этого материка, среди большого леса.

– Очень хорошо, – сказал Широков. – Мы будем рады познакомиться с вашим родственником, Дьеньи. Он кто? Я имею в виду специальность.

– Художник и скульптор. Это человек, любящий одиночество, но он будет рад увидеть вас.

Она наклонилась к экрану, нажала кнопку и произнесла имя.

Экран оказался занят.

– Он скоро освободится, – сказала Дьеньи. – Мой дядя не любит долго разговаривать. К вам это не относится, – прибавила она. – Все каллистяне с удовольствием будут говорить с вами.

– Объясните мне одну вещь, – сказал Синяев. – Я помню, что на Каллисто не может быть двух человек, носящих одинаковые имена и фамилии. Но ваша мать, Дьеньи, носит то же имя и ту же фамилию, что и ваша тетка. Как это понять?

– Вы ошибаетесь. Фамилия моей матери – Ельянь.

– Но она сказала, что имена могут повторяться, а фамилии никогда. Но я вижу, что людей, носящих фамилию Диегонь, очень много.

– Она имела в виду совпадение имен и фамилий. Этого никогда не бывает, разве что после смерти кого‑нибудь другой родственник получит то же имя.

– Женщины никогда не меняют фамилий?

– Ни женщины, ни мужчины. Зачем это? Какой в этом смысл?

– У нас дело обстоит иначе.

– Я знаю. Но пора повторить вызов.

Экран Льиня Диегоня был уже свободен. Перед ними появилась комната в доме каллистянского «отшельника». Перед экраном стоял человек, удивительно похожий на Рьига Диегоня. Тот же рост, те же черты лица. Если бы Широков и Синяев не знали, кто стоит перед ними, они легко могли ошибиться и принять его за своего старого друга.

– Извините нас, – сказал Широков, – за то, что мы нарушили ваш покой. Но Дьеньи сказала, что вы не будете сердиться на нас.

– И в этом она совершенно права, – ответил Льинь Диегонь. – Вы доставили мне огромное удовольствие. Думаю, что вас побудило к этому желание увидеть человека, живущего вдали от городов, и Дьеньи указала на меня.

– Вы угадали.

– У меня только один экран. Кроме этой комнаты, вы ничего не сможете увидеть. А эта комната, – он указал рукой вокруг, – ничем не примечательна. Это моя мастерская.

Он мог бы не говорить этого. Обстановка ясно показывала характер занятий ее владельца. Всюду стояли скульптуры – законченные и находящиеся еще в работе. На стенах висели маски, совсем как в мастерской земного ваятеля. Было много картин. По тому, что они могли видеть, Широков и Синяев поняли, что Льинь Диегонь художник‑пейзажист.

– Впрочем, – прибавил хозяин, – дом не представляет для вас никакого интереса. Он мало чем отличается от домов Атилли. Меньше размеры.

– Вероятно, мы оторвали вас от работы? – спросил Широков, заметив, что руки Диегоня испачканы красками.

– Это не имеет значения. – Он подвинул к экрану кресло и сел. – Если у вас есть вопросы, я готов отвечать вам.

– Вы сказали, что дом ничем не отличается от домов Атилли. Но вы, вероятно, не имели в виду, например, доставки продуктов? – спросил Синяев.

– Каких продуктов?

– Питания. Завтраки, обеды, ужины.

– Почему же? Все это мне доставляется так же, как и вам.

– Откуда?

– Из ближайшего города. Только мне приходится ждать немного дольше.

– Какое расстояние до ближайшего города?

– Не знаю точно. Километров восемьсот.

– Доставка производится на олити?

– Нет. Так же, как вам, по обычной автоматической сети. Я вижу, вас смущает расстояние. Это не имеет значения. Когда я построил этот дом, мне провели все, что нужно для доставки питания, морской воды для бассейна и всего, что мне может понадобиться. Летать в город у меня нет времени. Доставляющие механизмы достаточно мощны, расстояние их не смущает.

– Нет, – сказал Синяев, – я думал о другом. Но это не важно. Чем вы занимаетесь в свободное время?

– У меня есть большой сад. Я работаю в нем. Физический труд – хороший отдых.

– С помощью машин?

– У меня их нет.

– Ваш сад велик?

Льинь Диегонь назвал цифру, соответствующую квадратному километру.

– Такая площадь должна отнимать много времени. Например, поливка…

– Этим мне незачем заниматься. Когда саду нужна поливка, я сообщаю на станцию, и мне дают дождь.

– Я забыл об этом, – сказал Синяев. – Но уход за деревьями?

– Справляюсь, – коротко ответил каллистянин.

– А уборка урожая?

– Ее производят другие. Фрукты увозят.

– Кто?

– Не знаю. Мое дело сообщить, что время уборки наступило, а кто прилетит за фруктами, – зачем мне это знать?

Диегонь говорил как будто недовольным тоном. Можно было подумать, что вопросы ему неприятны. Но ни Широкову, ни Синяеву такая мысль даже не пришла в голову. Они очень хорошо знали, что если бы Диегонь не хотел говорить с ними, то сказал бы об этом не задумываясь.

– Как вы работаете? – спросил Широков. – Я говорю о вашей основной работе.

Как по волшебству, выражение лица хозяина изменилось при этом вопросе. Он оживился, и в тоне ответа уже нельзя было заподозрить скуки.

– Вероятно, вы подразумеваете не как, а над чем я работаю? Вот смотрите!

Он подошел к чему‑то, стоявшему посередине мастерской, и откинул темное покрывало.

– Обычно я не показываю свою работу до ее завершения. Но вам могу показать.

Это была огромная картина, но выполненная не кистью, а резцом по материалу, похожему на мрамор бледно‑розового цвета. Скульптура изображала лес на берегу реки. Очевидно, Диегонь пользовался красками или чем‑то другим, потому что вода в реке была окрашена в естественный цвет и так прозрачна, что можно было видеть камни на дне. Деревья были еще едва намечены. Мастерство исполнения было высоким.