Сейчас мы живем в судьбоносное время, на наших глазах решается судьба целой планеты. Если мы победим, мы построим новый мир, в котором не нужно будет убивать или умирать, в котором каждый будет каждому как брат или сестра. Если мы проиграем, на Деметре восторжествует рабовладельческий империализм, который уже опутал Гефест метастазами раковой опухоли. Мы не позволим превратить нашу планету в новый Гефест, мы не вправе обрекать наших детей на ужасы существования в нечеловеческих условиях. Мы и только мы определяем будущее наших детей, только мы в ответе за него. Дадим миру шанс!

– Дадим миру шанс! – хором выкрикнули две тысячи глоток.

Рамирес утер пот со лба и вернулся в круг присутствующих на панихиде. Сейчас должны выступить родственники, однокурсники…

– Ты молодец, – прошептала на ухо Полина. – Я договорилась, твою речь покажут по телевидению. Телебашню должны восстановить завтра-послезавтра, и в первом же выпуске новостей покажут твою речь. Там будут двое – Багров и ты, представляешь?! –

Рамирес недовольно поморщился. Вот еще, не хватало превратиться в живую икону. Да, у него хорошо получается произносить речи, но это еще не повод ставить обычного человека, не сделавшего для революции ничего заметного, рядом с настоящим вождем, с тем, кто все задумал и осуществил. Рамирес понимал, что для общего дела будет полезно, если по телевизору покажут хорошую речь, поэтому он ничего не возразил Полине, но сам не почувствовал от ее слов никакого удовлетворения. Он не страдал болезненным честолюбием.

3

Анатолий оказался прав, оборона столицы была совсем никакая. Путешествие до проспекта Акаций прошло без приключений, только один раз Анатолию пришлось загнать “Капибару” в переулок, пережидая, пока пройдет встречная машина. Он был уже готов выставить в окно пулемет, но, к счастью, это не потребовалось – те, кто сидел внутри встречного “Муфлона”, не обратили на них ни малейшего внимания.

Дом 22 по проспекту Акаций представлял собой большой и роскошный элитный бордель. Ибрагим ждал их в одном из отдаленных номеров. Чтобы попасть туда, пришлось использовать целых три электронных ключа, причем последний открыл бронированную дверь, способную выдержать прямое попадание стограммовой гранаты.

Ибрагим выглядел плохо. Он был сильно обожжен, лицо и руки исцарапаны и покрыты засохшими струпьями. Он сильно исхудал, черты лица заострились, Анатолий даже подумал… но нет, сканер подтвердил, что трансформация Ибрагима не выходит за пределы класса С, который на окраинных планетах присваивается всем психически здоровым совершеннолетним людям. И еще Ибрагим зачем-то сбрил все волосы на голове, включая брови и ресницы.

Похоже, мысли Анатолия отразились на его лице, потому что Ибрагим криво ухмыльнулся.

– Ты правильно подумал, – сказал он, – у меня на самом деле класс F. Просто мой процессор надо уметь правильно спрашивать.

– Что случилось? – спросил Анатолий.

– Что-что… революция случилась. Мы думали, у них только одна статуя, но, выходит, были и другие каналы доставки, а мы их проморгали. Все правительственные учреждения уничтожены точечными ударами, и ни один детектор не обнаружил ни одной бомбы. От всего нашего комплекса одна только воронка и осталась.

– Знаю, – кивнул Анатолий, – видел. А потом, когда выжившие собрались у этой воронки, последовал повторный удар.

– Вот даже как, – присвистнул Ибрагим. – А я – то думал, почему это никто не отзывается… Он грязно выругался.

– Что за проблема? – спросил Анатолий.

– Какая проблема?

– Ты сказал Якадзуно, что у тебя какая-то проблема.

– А, это… У меня развивается агранулоцитоз.

– Что развивается?

– Третья стадия лучевой болезни. Антибиотики мне не нужны, организм и сам справится, с моей-то трансформацией… но за мной нужно ухаживать, ближайшую неделю я буду балансировать на грани сознания, да и потом слабость долго еще не пройдет.

– Сколько ты схватил?

– Примерно девятьсот.

– Чего?

– Рентген, чего же еще. Такая доза любого с ног свалит. У меня началась интоксикация, к вечеру я буду лежать и бредить. Посидишь со мной?

– Тут надежное место?

– До первого Иуды. Эта точка упомянута в центральной базе данных. Когда братство до нее доберется, они нас возьмут.

– Тут такая дверь…

– А что дверь? Запустят в вентиляцию какую-нибудь отраву и все. На тебя феназин действует?

– Конечно. А на тебя что, нет?

– На меня нет. Как у тебя дела? Ты тоже похудел.

– Перелом позвоночника. Мы с Якадзуно ехали в ваш комплекс, когда они нанесли повторный удар.

– Да, кстати! Где Якадзуно?

– В соседней комнате. Я думаю, нам пока лучше поговорить наедине. Там еще двое ящеров и одна баба из братства.

– Агент или пленница?

– Пленница. Нас перехватили на въезде в город, бойцы братства сидели в засаде, ее выставили как приманку. Единение, блин, да любовь…

– Любая революция прикрывается красивыми словами. Телевизор не смотрел?

– А что, телевидение заработало?

– Пока только спутниковое. Этот клоун Багров каждый день выступает. Одна демагогия. Как на улицах?

– Спокойно, даже патрулей нет. И люди куда-то попрятались. Мы, пока сюда ехали, только одну машину встретили.

– Сволочи! Накрыли всех, как щенков. Опоздали мы с тобой, Анатолий, совсем чуть-чуть опоздали, но от этого еще обиднее. А знаешь, что самое противное?

– Что?

– Что теперь придется работать на них.

– Как это на них? Почему?

– Потому что ничего другого больше не остается. Сейчас альтернатива такая – либо сильная власть, власть не важно кого, но сильная, либо разброд и шатания, а дальше анархия. А удержать власть сейчас смогут только леннонцы. Если бы я догадался, что они взорвут вокзалы…

У Анатолия похолодело внутри.

– Вокзалы? Все?!

– Они так говорят. Если не врут, помощи ждать неоткуда. Пока долетит корабль, пока роботы разберутся, в чем дело, пока пришлют второй корабль, да и пришлют ли… Нет, по всему выходит, что братство обосновалось здесь надолго.

– А если…

– Что если? Устроить тотальный террор? Перебить всех их лидеров? Тогда добро пожаловать в анархию. Да еще и ящеры эти… кстати, что за ящеры с тобой?

– Фесезл Левосе и Говелойс… гм… Ратников. Ибрагим расхохотался.

– Когда это ты успел? Что ты им сделал, что тебе раба подарили?

– Поучаствовал в ритуальном поединке. Только Говелойс не раб, а полноценный сэшэву.

– Сэшвуэ, – поправил Ибрагим, – да еще с манией величия. Говелойс – легендарный ухуфлайм ловия, жил примерно тысячу лет назад, прославился тем, что лично настрогал две тысячи детей, а потом поменял государственную религию. Это он ввел у них культ священной пары – Сушва и Фэрв.

– А Езойлава Овуэ?

– Это для женщин. Так, значит, замочил ящера, получил раба и… что?

– Они доставили меня в Олимп на лодке.

– Ты на лодке сюда приехал?!

– Нет, лодка затонула. Я же говорю, нас перехватили на въезде в город. Был бой, лодка затонула, но зато мы захватили “Капибару”, пулемет, пистолет и еще бабу в плен.

– Что за баба?

– Я же говорил, пленница, студентка. Сдуру вступила в братство, записалась добровольцем в патруль, а ее тут же использовали в качестве приманки для нас. Ей еще повезло.

– Оружие взяла в руки впервые в жизни?

– Естественно. Так что, остаешься здесь или тебя увезти?

– Куда?

– Да хотя бы к ящерам. Будет у них еще один езой.'… как его…

– Езойлакл вело, – подсказал Ибрагим. – От скромности ты не умрешь. Можно и к ящерам… только зачем?

– Как зачем? А куда еще деваться? Не сдаваться же!

– А почему бы и не сдаться? Ты пойми, в долгосрочной перспективе другого выхода все равно нет. Ну отсидимся мы у ящеров, а дальше что? Варианта осталось только два – власть братства или анархия. Знать бы еще, кто за братством стоит…

– Разве твоя контора не знает… не знала?