Продавщицы в отделе работали посменно, менялись каждые полдня. Обе довольно быстро стали узнавать своего постоянного посетителя, улыбались и даже успевали обменяться с Евгением короткими фразами – о погоде, о кино. Дородная тетя Нина обычно сокрушалась по поводу того, каким худым и изможденным выглядит молодой человек. Совсем юная Вера этого вопроса не касалась, но так и норовила и соку налить побольше, и пирожок для него выбрать покрупнее. Сейчас, глядя на то, как она, обслуживая очередного покупателя, тонкими пальчиками пытается удержать над граненым стаканом скользкий от потеков и довольно тяжелый «баллон», Евгений размышлял, имеет ли он право посодействовать универсаму в приобретении установки для розлива напитков.

Для вечера народу в магазине было немного, а в кафетерии и вовсе три-четыре покупателя, не больше. Возле соседнего столика-грибка медленно цедил абрикосовый нектар строитель в теплой рабочей спецовке, пытливо и даже бесцеремонно разглядывающий женщину из очереди. Любопытства ради Угорь присмотрелся к объекту столь пристального внимания – да, весьма и весьма симпатична. На актрису Фирсову похожа, ту, которая очень много снималась в послевоенных фильмах. Похожа настолько, что можно было запросто предположить какие-то родственные связи: женщина могла оказаться племянницей или даже дочерью известной актрисы. Евгений хмыкнул – вряд ли строителю что-то светит. Во-первых, достаточно взглянуть на дорогое пальто и изысканные английские сапожки. Во-вторых, этот изгиб бровей, эта горделивая посадка головы, этот романтично-отрешенный взгляд… Нет, тут без шансов! Впрочем… Интересно прикинуть возможные варианты развития событий – оперативник даже на отдыхе продолжает работать. Со скептической улыбкой Евгений поднял с пола свою тень и шагнул в Сумрак.

Шагнул – и остолбенел.

Женщина была ведьмой, и она прямо здесь и сейчас совершала преступление. Умело и аккуратно, мелкими «глоточками», словно молочный коктейль через трубочку, она тянула жизненные силы из стоящего перед нею в очереди мужчины. Так аккуратно, что мужчина даже не забеспокоился, хотя должен был почувствовать слабость и головокружение. Так умело, что даже Сумрак не волновался, иначе дозорный ощутил бы хоть слабое, но существующее перераспределение энергии в непосредственной близости от себя. Она никуда не торопилась, она не бездумно хапала халявные порции у всех окружающих – она, будто клещ, присосалась к единственной жертве и, судя по отсутствию охотничьего азарта в оттенках ауры, намеревалась пользоваться выбранным источником продолжительное время. Она ничего не боялась. Вообще ни грамма. И это взбесило оперативника больше всего.

– Ночной Дозор! – рявкнул он, сплетая правой рукой атакующее заклинание. – Немедленно выйти из Сумрака!

Реакция воровки оказалась странной – она не подчинилась требованию, не попыталась сбежать, не нанесла удар… Она даже не прервала свою трапезу! Обернулась на окрик, хищно оскалилась, зашипела – и все. Долбанув по отделу заклятием отторжения (похоже, придется насильственным образом вытаскивать преступницу в реальный мир, и совсем не обязательно, чтобы свидетелями этому стали продавщица и припозднившиеся покупатели, которые теперь вообще не обратят внимания, что бы ни происходило), дозорный двинулся к ведьме, с угрозой поигрывая подвешенными к ладоням «фризом» и классическим файерболом. В ответ на повторный приказ покинуть Сумрак она утробно заворчала, разворачиваясь к Евгению всем корпусом и принимая какую-то нелепую борцовскую стойку. На мгновение это смутило дозорного – так собака защищает свою косточку, но еще ни разу на веку оперативника браконьер Темный не пытался защитить свою добычу. Придержав файербол, Угорь вдарил более гуманным «фризом» – заклятием локальной заморозки времени.

А потом начался позор, о котором и вспоминать стыдно.

Незадолго до Нового года морозы набрали такую лютую силу, что на поселковом собрании было решено отменить занятия в школе (в ясли и детский садик детишки уже неделю не ходили). Колхозное правление, вдрызг переругавшись меж собою, все же постановило отпустить на вынужденные каникулы работников гаража и пилорамы – что толку выходить на работу каждое утро, если ни одну машину завести нет никакой возможности? Да что гараж – в добротных сибирских домах едва спасались от стужи, и хоть дважды за ночь Денисов вставал, чтобы подбросить в печь дров, вода в умывальнике к утру все равно замерзала.

Деревня в эти дни будто вымерла. Поутру еще можно было увидеть кого-нибудь из конторских, бойко и хрустко топающих валенками по заснеженным дорожкам, рысцой спешащих из домашнего тепла в тепло кабинета, а днем такая прозрачная, гулкая тишина придавливала все окрест, что скрипнет калитка на другом конце Светлого Клина – слышно, треснет полено в голландке у соседей – слышно.

В такие дни хорошо запереться дома и, напившись чаю, сладко щурясь от ползущего из-под печной заслонки жаркого марева, сонно листать пожелтевшие страницы читаной-перечитаной книжки про Холмса и Уотсона… Однако служба есть служба, и участковый оперуполномоченный по-прежнему дважды в день выбирался в стужу и гулкую тишину Светлого Клина – узнать новости, убедиться в том, что все в порядке на вверенной территории.

Возле конторы, почти напротив милицейского кабинета, председатель только-только закончил впрягать в сани печального каурого Грома с кудрявой от инея мордой, и Денисов не смог пройти мимо.

– Значит, Витьку своего ты бережешь, а колхозного коня – нет? – сквозь зубы спросил он.

– Я пробовал Витьку запрягать – брыкается! – также сквозь зубы ответил председатель.

В подобной манере разговора не было взаимной злобы или вражды, просто если открывать рот шире – можно хапнуть такую порцию холодного воздуха, что уже через час сляжешь с температурой.

– И куда ж ты в такую погодку собрался, Семен Семеныч?

– А у меня, Федор Кузьмич, сейчас только две заглавные проблемы. – Председатель, круглый и грузный от десятка слоев одежды под тулупом, с трудом взгромоздился на сани. – Первая – это как бы утеплить ферму, чтобы коровы не начали доиться сливочным пломбиром. Отопление не справляется, весь жар под крышу поднимается, а внизу сосульки растут. – Председатель сделал паузу, нахмурился, еще ниже надвинул на лоб пыжиковый треух. – Вторая – как людей из леса забрать.

Денисов тревожно прислушался. Передвижной лесопункт второй месяц работал за рекой. Еще неделю назад над холмом в десяти километрах от села рассерженными комарами жужжали бензопилы, взрыкивали трелевочные трактора, а если ветер дул с той стороны, то, стоя у заснеженной глади реки, можно было расслышать и остерегающие окрики мотористов, и треск валящихся кедров. Несколько дней назад бригада, споро вгрызающаяся в тайгу, перевалила через холм, и все звуки, производимые лесопунктом, исчезли. И не понять – то ли холм эти звуки скрывает, то ли и там мороз поработал над техникой.

– Ты, Семен Семеныч, не волнуйся! – попытался подбодрить председателя участковый. – Ребята молодые, сообразительные. И еды у них достаточно, и дизельный генератор есть. Совсем невмоготу станет – так у них там тайга, не чистое поле: запалят на вырубке всем кострам костер, не замерзнут…

– То-то и оно, что молодые, – с сомнением в голосе возразил председатель. – Комсомольцы, да еще и под руководством Бухарова. Если б сейчас другая бригада работала – уже дома, наверное, отдыхали бы. А бухаровцы – они же в первую очередь о перевыполнении плана думают, а не о том, почему председатель за ними транспорт не шлет! А что я пошлю? Сани? Так ведь не пройдут по вырубкам!

– Ну так снаряди вестового. На лыжах пятнадцать верст за полдня отмахать можно. Им же главное получить команду сворачиваться, верно? А обратно и пешком добегут.

– Так и собираюсь сделать. Вот если и сегодня с трактором не выйдет – пошлю Красилова на лыжах. Он сейчас с твоим Колькой как раз над трактором колдует – пытаются мотор отогреть.

– А Колька тут с какого боку? – озадачился участковый. – Ему в своем «Светлом пути» делать нечего?