На следующий день я покинула Миннесоту навсегда. Я собиралась пройти по МТХ.

Была первая неделя июня. Я приехала в Портленд в своем грузовичке «Шевроле» 1979 года, нагруженном дюжиной ящиков, наполненных обезвоженными продуктами и припасами для похода. Предыдущие недели я провела, собирая их, адресуя каждую коробку самой себе и надписывая названия мест, где я никогда в жизни не была. Это были остановки вдоль МТХ с говорящими названиями, такими как «Озеро Эхо» и «Содовые Ручьи», «Водопады Барни» и «Долина Сейед». Я оставила грузовик и коробки у Лизы, своей подруги, в Портленде. Ей предстояло высылать эти коробки мне на протяжении всего лета. Потом села на самолет, летевший в Лос-Анджелес. А оттуда выехала в Мохаве, сговорившись с братом другой своей подруги.

Мы въехали в городок ранним вечером, когда солнце уже зацепило краем го́ры Техачапи, вздымавшиеся на западе в паре десятков километров позади нас. Те самые горы, по которым завтра днем я буду идти. Город Мохаве расположен на высоте примерно 854 метра над уровнем моря. Но мне казалось, будто я нахожусь на самом дне какой-то впадины. Дорожные знаки с вывесками заправочных станций, ресторанов и мотелей здесь поднимались выше самого высокого дерева.

– Можешь высадить меня здесь, – сказала я парню, который привез меня из Лос-Анджелеса, указывая на старомодную неоновую вывеску с надписью «Мотель Уайтс». Над ней полыхали желтым буквы «ТВ», а под ней – слова «есть свободные места», выведенные розовым. По неказистому виду здания я предположила, что это самая дешевая ночлежка в городе. Для меня – то, что надо.

– Спасибо, что подвез, – сказала я, когда мы подрулили к стоянке.

– На здоровье, – ответил он и взглянул на меня. – Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?

– Да, – ответила я с напускной уверенностью. – Я не раз путешествовала одна.

Я вышла из машины с рюкзаком на плечах и двумя огромными пластиковыми пакетами из универмага, полными разных вещей. Я намеревалась вынуть все из пакетов и уложить в рюкзак до отъезда из Портленда, но у меня не хватило на это времени. В результате пришлось так и везти пакеты с собой. А теперь я соберу все это в своем номере.

– Удачи, – сказал мой попутчик.

Я смотрела, как он уезжает. У горячего воздуха был привкус пыли, от сухого ветра волосы лезли в глаза. Парковка была вымощена крохотными белыми камушками, скрепленными цементом. Мотель – длинный ряд дверей и окон, занавешенных потрепанными гардинами. Я закинула на плечи рюкзак и подобрала с земли пакеты. Было так странно сознавать, что это – единственное, что у меня есть. Я внезапно ощутила себя беззащитной, воодушевление мое куда-то слиняло, а ведь я на него рассчитывала. Все последние полгода я представляла себе этот момент, но теперь, когда он настал, – теперь, когда всего десяток миль отделял меня от самого МТХ, – все казалось менее ярким, чем в моем воображении. Как будто я попала в сновидение, все мысли была жидкими и вялыми, и вперед их толкала только моя воля, а не инстинкты. Войди внутрь, пришлось мне приказать самой себе, прежде чем я сумела сделать шаг по направлению к рецепции мотеля. Спроси для себя номер.

– Восемнадцать долларов, – обронила пожилая женщина, которая стояла за конторкой. С грубой выразительностью она смотрела мимо меня, сквозь стеклянную дверь, через которую я прошла мгновением раньше. – Это если вы без спутника. За двоих – больше.

– У меня нет никакого спутника, – проговорила я и вспыхнула: только говоря правду, я чувствовала себя так, будто лгу. – Этот парень просто подвозил меня.

– Что ж, тогда – восемнадцать долларов. Пока, – отозвалась она. – Но если к вам присоединится спутник, придется платить больше.

– Никакой спутник ко мне не присоединится, – проговорила я ровно. Вытащила двадцатидолларовую банкноту из кармана шортов и пустила ее по конторке по направлению к ней. Она забрала мои деньги и протянула мне два доллара сдачи и карточку, которую следовало заполнить, вместе с карандашом, прикрепленным к цепочке с бусинками. – Я пешком, так что не могу заполнить тот раздел, который про машины, – сказала я, указывая пальцем на бланк. Я улыбнулась, но ответной улыбки не дождалась. – И еще… у меня на самом деле нет постоянного адреса. Я сейчас путешествую, так что…

– Впишите адрес места, куда вернетесь, – перебила она.

– Видите ли, в том-то и дело. Я не знаю точно, где буду жить после того, как…

– Тогда адрес ваших родных, – рявкнула она. – Где бы они ни жили.

– Ладно, – согласилась я и вписала адрес Эдди, хотя мои отношения с ним за четыре года, минувшие после смерти матери, стали настолько болезненными и отстраненными, что я больше не могла искренне считать его родственником. У меня не было «дома», несмотря на то что выстроенный нами дом по-прежнему стоял на своем месте. Между нами с Карен и Лейфом существовала неразрывная связь как между братом и сестрами. Но мы редко разговаривали и виделись, каждый жил своей жизнью. Мы с Полом окончательно оформили свой развод месяцем раньше, после душераздирающего года проживания порознь. У меня были любимые подруги, которых я иногда называла своей семьей. Но наши отношения были неформальными и пунктирными, более семейственными на словах, чем на деле. «Кровь гуще, чем водица», – слышала я от мамы, пока росла, – поговорка, которую я всегда оспаривала. На самом деле не имело значения, права она или нет. Из моих сложенных лодочкой ладоней одинаково утекли и та и другая.

– Вот, пожалуйста, – сказала я женщине, пустив бланк по скользкой поверхности конторки к ней, хотя еще пару минут она и не думала поворачиваться. Она смотрела новости, уставившись в экран маленького телевизора, стоявшего позади конторки. Вечерние новости. Что-то о судебном процессе над О. Джей Симпсоном[11].

– Как думаете, он виновен? – спросила она, по-прежнему глядя на экран.

– Похоже на то, но, мне кажется, говорить что-то слишком рано. Еще нет всей информации…

– Да конечно, он это сделал! – выкрикнула она.

Когда она наконец соизволила выдать мне ключ, я прошла через парковку к двери в дальнем конце здания, отперла ее и вошла внутрь, побросав свои вещи на пол и усевшись на мягкую кровать. Я была в пустыне Мохаве, но комната оказалась странно влажной, пахла мокрым ковром и лизолом[12]. Белая металлическая коробка с дырками, стоявшая в углу, с ревом пробудилась к жизни – засорившийся кондиционер несколько минут выплевывал ледяной воздух, а потом выключился с драматическим грохотом, который лишь усугубил мое ощущение неуверенного одиночества.

Я подумывала о том, чтобы пойти прогуляться и найти себе «спутника». Это было так легко сделать. Предыдущие годы превратились в сплошную цепь одно-, двух– и трехразовых пересыпов. Сейчас вся эта близость с людьми, которых я не любила, казалась мне смешной и жалкой. И все же я по-прежнему жаждала простого ощущения тела, прижатого к моему, затмевающего все остальное. Я поднялась с кровати, чтобы стряхнуть эту жажду, остановить бесконечное коловращение мыслей: Я могла бы пойти в бар. Я могла бы позволить какому-нибудь мужчине угостить меня выпивкой. Мы могли бы тут же вернуться сюда.

А прямо за этой жаждой скрывалось побуждение позвонить Полу. Он перестал быть моим мужем, но по-прежнему оставался мне лучшим другом. Как бы я ни отстранялась от него за годы, минувшие после смерти матери, одновременно я с силой опиралась на него. И посреди всех моих, в основном молчаливых, мучений по поводу нашего брака у нас бывали и хорошие времена, мы были – странно – по-настоящему счастливой парой.

Металлическая коробка с дырками в углу снова самопроизвольно включилась, и я подошла к ней, позволив ледяному воздуху обдувать мои голые ноги. Я была в той одежде, которую носила с момента отъезда из Портленда вчера вечером, каждая вещь была новехонькой, с иголочки. Это была моя походная одежда, и я чувствовала себя в ней немного чужой – человеком, которым пока еще не стала. Шерстяные носки под парой кожаных походных ботинок с металлическими застежками. Темно-синие шорты с внушительными карманами, которые застегивались на липучку. Трусы, изготовленные из специальной быстросохнущей ткани, и простая белая футболка поверх спортивного лифчика. Они были в числе множества вещей, на которые я копила деньги всю зиму и весну, отрабатывая как можно больше смен в ресторане, где обслуживала столики. Когда я их покупала, они не казались чужими. Несмотря на мое недавнее погружение в нервную городскую жизнь, меня с легкостью можно причислить к тем, кого называют заядлыми любителями свежего воздуха. В конце концов, в отрочестве я жила в почти первобытных условиях северных лесов Миннесоты. Наши семейные каникулы всегда включали ту или иную форму походов. Такими же были и поездки, которые я предпринимала сама – вместе с Полом, или одна, или с друзьями. Сколько раз я спала на заднем сиденье своего грузовичка, ставила палатку в национальных парках и лесах – не счесть! Но теперь, здесь, имея под рукой только эту одежду, я внезапно почувствовала себя мошенницей. За полгода, прошедшие с тех пор, как я решила отправиться в поход по МТХ, я минимум с десяток раз вела разговоры, в которых объясняла, почему поход – отличная идея и насколько хорошо я подготовлена к тому, чтобы выполнить эту задачу. Но теперь, оказавшись в одиночестве в своем номере в мотеле «Уайтс», я поняла: невозможно отрицать тот факт, что я ступила на зыбкую почву.