– Барышева, ты не телеграфный столб, не обязана стоять, как вкопанная. Присоединяйся.

Ох, лучше бы я не открывала глаз! В лицо ухмылялся жуткий, обмотанный лохмотьями кожи скелет. Неужели это была Зизи? Краем глаза я заметила, как еще один мертвец вытаскивает в коридор неподвижную, бесчувственную Акулиничеву. Больше в комнате никого не было. В обморок я не упала. Наоборот, проявив потрясающую резвость, выскочила на улицу. Погони не было, но я бежала так, будто следом гнались все демоны ада.

Прогулка без верхней одежды не осталась безнаказанной – к утру моя температура подскочила, как курс доллара во время очередного кризиса. А вечером первого января мне позвонила Танька Панкратова. Лежа с градусником под мышкой и холодным полотенцем на лбу, я слушала знакомый голос, звучавший в трубке. Нет, это не было бредом, несмотря на жар и головную боль, я отчетливо понимала логику происходящего. Я знала, что, вернувшись в школу, обязательно повстречаюсь со всеми, кто сгинул этим летом и в новогоднюю ночь. Мы станем болтать, шутить, списывать друг у друга уроки, и только волны сковывающего сердце холода будут напоминать об истиной сущности окружавших меня чудовищ. Случилось страшное, произошла подмена, и теперь среди людей разгуливали оборотни, скрывающие свои подлинные лица под масками обычных подростков.

Столбик ртути продолжал ползти вверх, и странная легкость постепенно овладевала телом. Взору открылся сводчатый коридор, я шла по нему уже целую вечность, зная, что этому пути не будет конца. Изредка мимо меня проплывали бесплотные фигуры, они переговаривались на непонятном языке, который уже много столетий не звучал на нашей Земле. И я перестала быть собою, превратилась в мошку, которая тонула в меде, нет, не в меде – в застывающей солнечной смоле, в янтаре… Потом время остановилось…

Болезнь оказалась долгой и тяжелой. Четыре дня меня изводил жар, а потом, весь остаток каникул преследовали такая слабость и лень, что невозможно было даже смотреть телевизор. Укрывшись с головой одеялом, я размышляла о своей горькой доле. Впрочем, довольно скоро я поняла, что от таких сетований хочется плакать, а следовательно, усиливается насморк, и решила направить мысли в конструктивное русло. Надо было придумать какой – нибудь план. Окажись на моем месте Логинова, она бы не стала ныть – стиснув зубы, взялась бы за дело. И кое – что мне удалось придумать. Особой уверенности, что план сработает, не было, но он все же позволял действовать, а не в полной покорности дожидаться, когда очередная неприятность постучится в дверь.

Слегка покачиваясь после болезни, я отправилась к проклятому дому осуществлять свой замысел. Путешествовать в одиночестве по темным развалинам было довольно жутко. Опасаться приходилось не гостей из потустороннего мира, к ним я уже привыкла, а бродяг, оккупировавших пустующее здание. Притворившись маленькой серой мышкой, я на цыпочках проскользнула в башню.

На город опустились глубокие сумерки, и в шестиугольной комнате можно было различить только относительно светлые проемы окон. Желтоватый круг скользнул по стене – в слабом свете фонарика глаза графини Вольской казались живыми. Я расстелила на полу листок с алфавитом, достала из кармана десертное блюдечко и свечу. В этом и заключался мой план – провести спиритический сеанс в самом центре геопатогенной зоны, у пресловутого Прохода, через который вползают в наш мир злобные нежити и демоны ада. Здесь, на этой проклятой земле, кто – то должен был обязательно откликнуться на мой призыв – сама София Вольская или другой призрак, неважно. Кто бы ни появился, я хотела получить ответы на все загадки. План мог показаться очень опасным, но я давно привыкла к безнаказанности, обретая спасение всякий раз, когда других ждала неминуемая гибель. Вытянутые пальцы зависли над блюдцем, ровно горела свеча, было холодно и очень тихо.

– Любой свободный дух, который меня слышит, приди сюда! – Выдержав долгую паузу, я спросила: – Дух, ты здесь?

Ничто не выдавало присутствие посланца из загробного мира. Похоже, призраки предпочитали появляться нежданно-негаданно, избегая пышных, заранее подготовленных встреч. Что ж, если поторопиться, еще можно успеть к ужину. Но думать о возвращении домой оказалось рановато – на меня смотрели, пристально, в упор. Взгляд женщины, изображенной на портрете, был встревоженным, она силилась что – то сказать. Внезапно я поняла желание Софии…

Парафин струился по свече, превращаясь в небольшую, быстро застывающую на холоде лужицу. Я отодрала прилипшую к бумаге свечу, встала, подошла к портрету. На секундочку зажмурилась, а потом решительно начертила в воздухе таинственный знак. Рука моя давно опустилась, а огненный лабиринт продолжал сиять, заслоняя лицо графини. Огненные линии будто притягивали мрак, и он становился все гуще и гуще. Я почти ослепла и, не выдержав яркого света, прикрыла глаза. А когда рассмотрела вновь – знак начал угасать, и за ним стали просматриваться очертания бесконечного коридора. Во время недавней болезни я уже бродила под его сводами, но тогда это казалось обычным, не заслуживающим внимания бредом. Из глубины тоннеля медленно выплывал сгусток темноты, немного напоминавший человеческую фигуру. Зрелище выглядело жутковато, и я уже успела пожалеть о содеянном. Ударившая в двух шагах от меня голубая молния ослепила, рассыпала мое тело на атомы…

Коридор исчез, и шестиугольная комната обрела привычный вид. Я осмотрелась. Портрет графини Вольской тонул в темноте, зато передо мной стояла сотканная из света женщина. Интересно, как разговаривать с привидениями? Где – то было написано, что с призраками обращаются примерно так, как с сумасшедшими – не спорят, не перечат и по возможности стараются сохранять вежливый тон. И еще, кажется, они никогда не заговаривают первыми и ждут, когда к ним обратятся с вопросом. Призрак Софии Вольской, видимо, об этом не догадывался. Светящиеся пальцы коснулись моего лба, и я услышала голос:

– Не бойся и слушай… Времени мало… Силы зла десятилетиями ждали своего часа. И он настал – демоны нашли слабую душу, ту девочку, что привела вас к Проходу. Так была принесена первая жертва. С каждой новой поглощенной душой сила демонов возрастает. Ты должна торопиться.

– Я?

– Только живой человек может преградить путь злу. Только человек, в чьих жилах течет кровь тех, кто совершил страшный грех. Это – искупление.

– Искупление?

– Когда умер мой первый ребенок, я не хотела жить, потеряла веру, отреклась от бога, искала забвения в объятьях Бездны. Потом я встретила человека, одержимого страстью соперничества со всемогущим творцом. Это был поистине страшный союз – могущественный и разрушительный. Но мы любили друг друга, а подлинная любовь не может порождать зло. Когда я поняла, что ношу под сердцем новую жизнь, то ужаснулась, осознав, что ждет моего ребенка в гибнущем, полном злобных чудовищ мире. Невинное создание помогло мне отречься от сил Хаоса, встать на борьбу с ними. Но зло оказалось сильнее. Я и мой возлюбленный погибли, но ребенок выжил. Виктория Барышева, ты наш прямой потомок. Знаешь, что ты носишь на груди, Вика?

Информация оказалась слишком невероятной, и я еще не успела удивиться, четко, подробно и, наверное, бестолково отвечая призраку:

– Медальон, который невозможно открыть. Я даже пыталась взломать его стамеской, но безрезультатно. На мою шею его повесила мама. А папина мама, то есть моя бабушка, очень сердилась и говорила, что ребенка надо окрестить в церкви, а не вешать на грудь бесовские амулеты.

– Открой крышку.

– Но…

– Она откроется.

И она открылась – впервые на моей памяти. В специальном углублении внутри медальона лежала хрупкая безделушка – свернувшиеся клубком-лабиринтом змейки…

– Этот амулет защищает от демонов. Для того, чтобы закрыть Проход…

– Минуточку! – Разволновавшись, я забыла правила общения с призраками, непочтительно перебив графиню. – Мне не у кого больше спросить. Скажите, что стало с моими друзьями? Они погибли или превратились в зомби?