Убедившись, что еще немного – и может заполыхать весь Киев, чего ему самому горожане не простят, Всеволод приказал прекратить и отправил к Великому князю предложение уйти из города… добром.

По всему городу давно звучали набатные колокола, сначала никто не мог взять с толк, что это. Половцы? Нет, полыхало с северо-запада, на Копыревом конце. Значит, просто погорели по чьей-то дури или неосторожности, такое тоже бывало нередко. Но к Великому князю вдруг примчался гонец от… Всеволода Черниговского. Осознав, что посад и Копырев конец жжет собственный племянник, Вячеслав чуть не рухнул на лавку, с трудом удержался, чтобы не показать своего страха гонцу. Сумел кивнуть, что понял, и сказать, чтоб подождал ответа.

Решить такое Вячеслав сам не мог, позвал митрополита Михаила. Тот словно знал, что позовут, пришел быстро и даже согласился отправиться переговорщиком к нежданному набежнику.

Вернувшись, он передал увещевания Всеволода: черниговский князь убеждал Великого, что Юрий Суздальский не даст ему сидеть в Киеве, непременно захватит и самого Вячеслава оставит совсем без удела.

Вячеслав от таких слов даже поежился, если честно, то он и сам этого же боялся, помня всегдашнюю свою распрю и нелюбовь с Гюрги. Вот навязалось Великое княжение на его голову! И чего было бы загодя не отказаться? По нему так лучше Туров, сидел бы себе спокойно, никого не трогая и чтобы его никто не трогал. И чем братьям да племянникам так нравятся Киев или Переяславль, где ни дня спокойно прожить нельзя? У Юрия есть своя Ростовская земля, тоже далеко и спокойно, булгар побил и жил бы себе. Так ведь нет, с ростовскими боярами только что не на кулачках, в Суздале все больше. Ну и сидел бы в Суздале…

От размышлений о брате Вячеслава отвлек митрополит:

– Коли, князь, не слишком лежит душа биться за Великий стол, так и согласился бы, чего же людскую кровь лить? Сейчас от Всеволода можешь потребовать, чтоб он за тобой крепко утвердил Туров или еще чего, он согласится.

– Будь по-твоему. Не хочу кровь лить, пусть себе идет пока в Вышгород, а я завтра уйду в Туров. Потом пусть берет Киев.

На том и порешили. На следующий день Всеволод Ольгович торжественно въехал в Киев и закатил пир на весь город. Погорельцам помог заново дворы поставить, чтоб обиды не держали, бояр, кто против него не был, обласкал, горожан поил-кормил три дня, чтоб надолго запомнили доброту и щедрость нового князя. Меды лились рекой, столы ломились от снеди, а горожане получали обещание доброго и справедливого правления.

Святослав попробовал найти ту старуху, но никто из соседей не знал, куда она девалась, сказали только, что у нее в избе сгорела больная внучка, а больше не было никого из родни, потому ушла куда глаза глядят, всем оказалось не до нее. И Святослав понял: ее проклятье будет висеть над ним всегда.

Митрополит успокоил:

– Сделай вклад добрый в обитель, покайся, прими епитимью, вот и полегчает.

Не полегчало, но постепенно просто забылось.

Киев перешел к Ольговичам, но головная боль у Всеволода только началась. И причиной тому стал вовсе не далекий Юрий Суздальский. Для начала начались разборки в собственной семье. Помогавшим ему брату Святославу и племяннику Владимиру Давыдовичу надо было как-то платить. Не гривнами, конечно, а землями. Владимиру как наследнику Давыда отошел Чернигов. На что тут же обиделись другие, в том числе собственный брат Игорь, которому Чернигов должен был перейти как отчина.

Игоря удалось уговорить и выделить Северскую землю в отдельное княжество со столицей в Новгороде-Северском. Худо, конечно, что черниговские земли делиться начали, но другого выбора не было.

Со Святославом получилось проще – его действительно снова позвали новгородцы, живо сообразившие, что стоять за сына Юрия Суздальского – не то, прислали гонцов, но не к самому Святославу. А к Всеволоду, мол, помоги брата обратно заполучить. Всеволод смеялся:

– А ты не верил! Помнишь, я тебе твердил, что как только на Великом престоле сяду, так и тебя обратно позовут?

– Они как позовут, так и погонят, – вздыхал Святослав.

– А ты меньше с ними волошкайся, меньше внимания обращай. Ты князь, и тебя слушать должны! Стой на своем. Надо будет – помогу.

Но для Всеволода была еще одна опасность – объединение Мономашичей меж собой. Вячеслав тих и слаб, так же тих и Андрей Владимирович, но были еще Юрий Суздальский и его племянник, сын Мстислава Великого, Изяслав Мстиславич. Вот уж кого хлебом не корми, дай повоевать за свое! Дядя с племянником – ровесники, друг дружку терпеть не могли, но против Ольговичей способны и договориться.

И перед Всеволодом стояла задача оставить Юрия Суздальского без поддержки. Для этого надо договориться с Изяславом, тот против дяди с чертом готов дружить. И тут его ждала неожиданность, Изяслав с детства не любил Юрия Владимировича, но объединяться против него с Ольговичем не стал.

Но это не обеспокоило Всеволода, воинственный князь был готов подмять под себя всех, причем сразу.

Всего этого пока не знали в Суздале. Вести в Залесский край приходили с опозданием, может, это и к лучшему, но спокойствия не добавляло.

Когда в Суздаль все же примчался гонец от верных Юрию, а вернее, умершему Ярополку, киевлян с рассказом о вокняжении сначала Вячеслава, а потом Всеволода, суздальский князь только зубами заскрипел. Сидя в Суздале или Ростове, он никак не мог дотянуться до Киева и Переяславля, а если больше жить там, то суздальские земли либо разорят, либо прихватят.

Вот и не поймешь, хорошо или плохо – иметь вотчину так далеко.

Сразу мелькнула мысль, что Ростислава непременно из Новгорода погонят, но это не было главным, как бы у Всеволода рука не поднялась для начала погнать Андрея из Переяславля или отдать его собственный Городец-Остерский кому-нибудь. Это отчина, городок Юрий получил от отца, чтобы была своя земля и подле Киева.

Китан (Андрей), услышав такие вести, нахмурился:

– Говорил же, что надо от Киева вовсе отделяться.

– Как это? Там средина Русской земли, как можно отделиться?

– А ты перенеси.

– Куда?

– А хотя бы сюда, в Суздаль или вон Владимир.

– Что говоришь-то? Белены объелся или голову напекло?

Сын упрямо мотнул головой, узкие глаза на скуластом, широконосом лице смотрели почти зло:

– Нету больше твоей Русской земли, неужто не видишь? И дед зря старался всех объединить. Вот есть у тебя Суздальское княжество, присоединил бы еще новгородские земли, и хватит. А в Киеве, Чернигове да Переяславле пусть себе грызутся. Неужто тебе не хватит?

– Нет, Андрей, – отец неожиданно назвал сына крестильным именем, обычно дома звали Китаном, – не могу я киевское княжение вот так бросить. И Переяславль не могу, отчина это.

– А для меня отчина вот здесь, так что ж? И для Ростислава тоже. Так что ж, нам тоже за Киев бороться и держаться?

– Да.

– Не хочу. Чужое там все.

– Это потому, что ты там не жил. Пожил бы, понял, столько хорошо и красиво.

Сын стоял на своем:

– Красиво и здесь, только ты все мечешься, ничего не видя.

Юрий изумленно смотрел на своего неожиданно взрослого сына. Вон оно как… И не мыслил, что у Китана интерес совсем другой, что ему Киев не нужен и даже Переяславль тоже.

Они так ни о чем и не договорились, да и как договориться, если каждого тянуло в свою сторону.

До конца дня и всю ночь Юрий не мог опомниться от этого разговора, все думал и думал. Получалось, что Китан вырос словно чужим.

Сенная девка, приученная ублажать князя ночами, сунулась было, но он махнул рукой:

– Поди, не нужно ноне…

Не хотелось ни женских прелестей, ни умных речей, зато захотелось меда либо вина, за что всегда ругал Шимонович. Приказал принести и долго пил в одиночестве, чувствуя, что действительно остается один. Стало себя даже немного жаль.

Но Юрий постарался взять себя в руки, Андрей не хочет в Киев или Переяславль, потому что всю жизнь провел здесь, сам Юрий тоже вовсе не хотел ни в Ростов, ни тем паче в Суздаль, а теперь вон как сердцем тянется. Все сильнее брала злость на Ольговичей, Всеволод всегда был воинственным, пошел в своего отца Олега Гориславича, которого только Мономах и мог усовестить. Но ныне такого Мономаха нет, Вячеслав слаб, Андрей тоже, а его самого загнали в суздальские леса и обложили точно медведя в берлоге.