– Знаешь, что меня поражает? То, как ты умудряешься все это так долго в себе хранить.

– Хранить? Что хранить?

– Да вот это. Священный огонь. Война с немцами кончилась, а ты выдаешь подписи к фотографиям, словно на дворе еще сороковой год.

– Ты меня разыгрываешь, что ли?

– Нет. Просто мне кажется, вряд ли твой пыл, так увлекавший читателей в начале войны, уместен в издании, посвященном ее концу. Эта тема умерла. Публике наскучили статьи, фотографии, выставки, фильмы о войне. Мы выпускаем нашу продукцию потому только, что ряд министерств никак не может побороть пристрастия к саморекламе. Пристрастия, которое, должен со всей самокритичностью признать, мы же сами в них и пробудили. А может, они просто не могут выдержать, чтобы еще сотня тонн бумаги не была выброшена на ветер, как уж это заведено у чиновников. И… О чем это я?

– Не дай Бог, Джимми услышит, что ты такое тут говоришь, – хихикнул Брайан. – Но давай серьезно… Если ты имеешь в виду, почему я по-прежнему отдаю этому делу все силы, в то время как речь идет только о том, чтобы использовать оставшуюся бумагу… кстати, весьма неуклюжая метафора! Ну так вот: могу сказать тебе, что мне просто нравится писать. Писать вообще, что угодно…

Ингл произнес это задумчиво, прислушиваясь к себе, что совершенно не походило на его обычные, быстрые и торопливые, высказывания. На сердце у Найджела потеплело. Ему уже не хотелось держаться с этим маленьким человечком официально.

– А еще потому, что ты долго пытался попасть в армию, но каждый раз получал отказ по здоровью и в конце концов решил, что тебе ничего другого не остается, как загонять себя до смерти на ниве пропаганды.

Как истый англичанин, Брайан Ингл на какой-то миг окаменел, придя в смущение от такого интимного тона. Затем неожиданно растаял:

– А, вздор! То же самое можно сказать про каждого из нас. Нет, если уж говорить начистоту, у меня есть все, что нужно писателю, кроме главного – воображения. Любопытство, наблюдательность, трудолюбие, духовный настрой – все атрибуты налицо. Но я не умею придумывать. Поэтому я стал критиком, книжным обозревателем. А теперь сочиняю подписи под фотографиями: они дают мне идеи, будят фантазию. Мне остается только пройтись по канве разноцветными нитками.

Будь Найджел способен смущаться, теперь наступила бы его очередь. Но он давно привык относиться к людям, к их поведению с максимальной бесстрастностью, не примешивая сюда эмоций.

– Тебе нужно жениться, – сказал он, как бы подводя итог.

Ингл снова замолчал, предавшись затяжному раздумью. Можно было подумать, он изучает вопрос во всех возможных аспектах – об этом свидетельствовал отсутствующий взгляд его карих глаз. Впрочем, возможно, он просто еще раз смутился.

– Ах, где ты, юность?.. – несколько загадочно ответил он наконец. – Не исключено, что ты прав. Беда в том, что у меня очень высокие требования к женщинам. Высокомерные интеллектуалы сказали бы: лучше относись требовательнее к своим рецензиям, – добавил он, скривив губы.

По-видимому, тут должны были последовать новые откровения; но в этот момент, словно от взрыва бомбы, распахнулась дверь, и в комнату влетела Памела Финлей, помощница Найджела.

– Всем привет! Извините за опоздание, Стрейнджуэйз. Была у зубного врача. Фу, какая духота!

Она промчалась мимо Найджела, за ней со стола взлетели бумаги, и комната стала походить на воздушный коридор позади промчавшегося экспресса. Памела подлетела к окну и широко распахнула его. Стоя перед окном, она сделала несколько глубоких вдохов, завершив их парой гимнастических упражнений. Брайан Ингл в это время прыгал по комнате, собирая разлетевшиеся бумаги.

– Наверно, придется мне купить себе палку с гвоздиком на конце, как у уборщиков в парках, – добродушно заметил Найджел. – Мне всегда хотелось быть уборщиком в парке.

– Получите ваши листья, мисс Западный Ветер[3], – с напускным смирением произнес Брайан.

– Мисс что?.. Ах, опять эти ваши интеллигентские штучки! Шелли, верно? Ага! Ладно, за работу!

В бешеном темпе, будто избавляясь от пропитанной ядом рубашки кентавра Несса, она сорвала с себя пальто, плюхнулась за свой стол и с ужасом воззрилась на кипу бумаг перед собой.

– Мы с Брайаном говорили о женитьбе, – сказал Найджел. – По-нашему, знаете, по-интеллигентски.

– Еще не пробило, – решительно заключила мисс Финлей.

– Не пробило?

– Не пробило. То есть если говорить о перспективах Ингла. Он ей не нужен. И могу вас заверить, Ингл, вам просто повезло, что вы тоже ей не нужны. Поражаюсь, как это мужчины…

Побагровевший Брайан Ингл сгреб со стола Найджела свои подписи и фотографии и пулей вылетел из комнаты.

– От женской бестактности у меня просто кровь леденеет, – качая головой, заметил Найджел.

– Ай, бросьте! Почему это вы, мужчины, боитесь смотреть правде в глаза?..

Тут Памела Финлей окунулась в поток местной телефонной сети, демонстрируя свою знаменитую способность вести одновременно два разговора.

– Три пять девять три… Всем известно, что Наша Блондиночка… Алло, три пять девять три? Блоггз? Говорит ассистент мистера Стрейнджуэйза. Где гранки? Дальневосточная серия, номер четыре… это настоящий банный лист, но пристала она не к Инглу… Но вы же обещали их изготовить вчера… Увы, это он пристал к ней… Скажите правду, Блоггз. Вы уже начали их вычитывать?.. Ему нужна не жена, а мамочка… О, корректоры почти уже закончили? Я это уже сто раз от вас слышала… и уж тем более не куртизанка… Я знаю, что у вас по горло работы, у нас, между прочим, тоже. Крайний срок для печатников – пятнадцатое число. Мистер Стрейнджуэйз должен получить их точно к полудню. Если нужно, я могу сама прийти за ними.

Угроза, по-видимому, возымела действие. Мисс Финлей грохнула трубку на рычаг, когда мембрана еще кудахтала о безоговорочной капитуляции, и продолжила второе направление беседы.

– Все-таки Наша Блондиночка – по-своему однолюбка. Мужчины у нее – всегда по одному. Вот и все, что это значит. Кажется, она была помолвлена с Чарльзом Кеннингтоном, когда он здесь работал. Не успел он уйти, она уже с Джимми. Должна признать, с ним она не расстается уже давно. Может, он пришелся ей по душе? Но это ей не мешает кружить головы всем вам, мужчинам. А вы распустили слюни. Бедненький Ингл!.. Дело в том, что она по-другому не может. Нужно отдать ей должное…

– Ну уж, ну уж, – возразил Найджел.

– Давайте-давайте, говорите.

– Говорить что?

– Скажите, что я ревную. Конечно, ревную! Любая нормальная женщина будет ревновать. Весь этаж кишмя кишит женихами, и все вьются вокруг Ниты. Потрясающе несправедливо, когда товар первой необходимости распределяется таким образом.

От безудержного раската смеха, которым разразилась мисс Памела Финлей, задрожала перегородка, и так достаточно пострадавшая от взрывов немецких бомб. Из соседней комнаты, где был кабинет заместителя директора, немедленно раздался предупреждающий стук.

– И Фортескью тоже? – спросил Найджел.

– О, наш Харки – тихий омут, в котором водятся черти.

– Знаете, о чем я подумал? – задумчиво сказал Найджел. – Мы так мало знаем друг о друге! Нет, сплетен у нас сколько хочешь. Но нет серьезного интереса: ни доброжелательного, ни даже от злобы. Мы слишком отдавались работе, чтобы думать о личном. Или, во всяком случае, не давали личному воли, чтобы не повредить работе управления… Ведь нам всем хотелось трудиться ради победы. Да и воздушные налеты заставляют терпимее относиться к тем, кто вместе с тобой переживает опасность. Но теперь, когда напряжение спало, вы не думаете, что подавлявшиеся до сих пор страсти вылезут наружу? А может, это уже началось?

– Вы имеете в виду, что в управлении начинают сводить счеты?

– Кое-кто – да. Вам не кажется?

– Дайте подумать.

У мисс Финлей слова обычно не расходились с делом.

Она наморщила лоб, закрыла руками свое широкое цветущее лицо, пробежала пальцами по курчавым волосам.