Влас с силой оттолкнул парня, и тот всё же полетел на землю и тут же засобирался прилечь калачиком, даже подполз к бордюру, чтобы сложить туда дурную голову. Друзья и сам «спаситель» с ужасом смотрели на следы супа, пива, грязи, крови на неприкосновенном чёрном костюме Бриони, что оставило это чучело своими обнималками.
— Влас! Не кипятись! — осторожно высказался Дэн. — Это его жизнь, и не нужно было его спасать, плюнь, поехали, вон наши машины готовенькие.
— Да уж… Покруче любого дальнобойщика… — задумчиво протянул Георг. — Охренеть, какой типок! И ведь молодой ещё парень, чуть за двадцать. Так и сдохнет тут на бордюре. Конченый человек.
Влас нагнулся и из кармана джинсовки вытащил за краешек паспорт — тот был сильно новый, почти инопланетный по сравнению с его хозяином.
— Бубенцов Вячеслав Сергеевич, — прочитал Влас для всех, — хм, двадцать два, что ли, года? Прописан здесь, в посёлке. Не женат. На фотографии совсем другой человек.
Друзья сгрудились вокруг. Действительно, на небольшой фотографии симпатичный молодой человек с лёгкой улыбкой, аккуратно подстриженный, с ярко–голубыми глазами.
— А это он? — засомневался Дэн. И все дружно наклонились, разглядывая лицо того, что уже приоткрыл рот и безмятежно ловил спасительный сон.
— Он! — поставил вердикт Георг. — Это ж надо, что с человеком водка и воспитание делают.
И здесь произошло то, чего не ожидали ни Дэн, ни Георг, ни мужики номер один и номер два, ни пьяное чучело на асфальте.
— Я забираю его. Пожалуй, за месяц — ведь я реалист — он будет другим человеком! Выдрессирую. Заодно развлекусь.
— Оу! — хором воскликнули Дэн и Георг, один с долей отчаяния, другой с нескрываемой радостью.
— Ты ж без выгоды ничего не делаешь?
— Ставлю моё кольцо и такие же запонки от Картье. Вы? — он повернулся к друзьям.
— Ну, раз ставка небольшая, я выставляю часы…
— Те самые?
— Да, белого золота. Тоже Картье.
— А я… ну, давайте тоже Картье. Набор для подписи документов.
— Отлично. Мелочи, но приятные! — высокомерно дёрнув подбородком, подвёл черту Влас и вновь, уже двумя руками, ухватил парня, которого только что определили за золотые безделицы от брендовой французской компании. С трудом его поднял и как кулёк поволок к своему сжавшемуся от вида нового седока красавцу обсидиановому «Астону Мартину».
— Сейчас весь салон зачухает, — подвёл итог Дэн.
— Зато хоть чем–то развлечёмся, — утешил его Георг. И они отправились в свою не менее пафосную «Бентли».
Достопочтенная публика! Дамы и господа! На арене цирка вас ожидает вольтижировка и сальто–мортале, аттракцион на трапеции и номера эксцентрики. Спонсором нашего представления выступает ювелирный дом Картье. Мы начинаем! Алле–гоп!
========== Номер второй: «Водная феерия» ==========
Охранник Фёдор Ильич открыл рот от такой картины. Он тут со дня сдачи–заселения работал, всех именитых жильцов знал как облупленных. И Власа Северинова все пять лет существования дома воспринимал как человека исключительно педантичного, корректного, здравого, трезвого, расчётливого. Одним словом, нечеловек — перфекционист. Даже когда к нему приезжал его отец, большой, с виду простой человек, было не очевидно, кто из них настоящий хозяин «Северин–банка». Григорий Тимофеевич всегда много разговаривал с простыми смертными, не упускал случая какую–нибудь прибаутку ввернуть, бывало, что и подшофе приезжал к сыну, тогда вообще искрил юмором. Охранник ни разу не видел, чтобы этот олигарх был в плохом настроении, или по телефону кого–нибудь отчитывал, или просто погружённый в свои думы прошёл бы мимо не поздоровавшись. Младший же Северинов всегда холоден и строг, тут и не понять, хорошее настроение или плохое. Он всегда с телефоном, туда приказывает, жёстко «неткает», иногда рявкает, шипит. Младший Северинов — страшный человек. На нём ни пылинки, ни эмоции, ни слабости никакой не замечено — не прилипают они. Им страшно. Всегда свежая стрижка, всегда брит, никогда пьян, редко в благостном расположении. Спина прямая, подбородок вверх, губы сжаты, в «здравствуйте» нихрена нет пожелания здравствовать. Лучше бы хитромудрый папаша его здесь жил. Младший Северинов не приводит девах, не устраивает шумных вечеринок, не празднует дней рождения. Утром в девять (и ни минутой позже–раньше) в банк, вечером в девять (ни минутой позже–раньше) с работы. Все поводы для сплетен и пересудов (а ведь они по–любому должны быть) где–то далеко, за чертой периметра их элитного дома.
И вот оно! Влас Северинов приехал на своём уникальном авто, как всегда агрессивно уткнувшись в сантиметр воздуха у стены. И сначала вроде всё как всегда — вышел, легонько кивнул Фёдору Ильичу в знак приветствия, тут же прижал к уху телефон, ответил кому–то за километры:
— Достал! Завтра расскажу. Может быть.
Потом обошёл машину, и дальше чудеса. Влас с заднего сидения вытащил полуживого парня. Факт, житель замкадья. Губы в крови, сам весь сине–зелёный, одежда бомжовско–пижонская, грязнущий, пьянущий. Парень буквально висел на руке Северинова, с его разбитой губы свисала колоритная слюна.
— Эм… — сказал охранник, не найдя нужных слов.
Влас поволок бомжа мимо поражённого мужчины в форме. Прямо к лифту на свой «бельэтаж», к небожителям. Фёдор Ильич только крякнул, да так и остался возле суперкара недвижим. Картина «Не ждали?».
Шикарная квартира встретила двоих насторожённо. На чуждый элемент в виде пьяного–сраного Славика недоуменно взирали хай–тековские столбы–лампы, рельефный потолок волнами, ряд уродцев–бонсай в красных круглых горшках, гигантский аквариум с величавыми красными карпиками и чёрные африканские статуэтки, которые танцевали, били в тамтамы, охотились и печалились вдоль длинной стены коридора с нижней подсветкой. Влас швырнул ключи, кожаную папку, телефон–лопату на ложе чёрного столика, стянул умело пиджак, аккуратно примостив его на авангардной пустующей вешалке, и потащил провинциальное чучело в ванную комнату. Сначала нужно отмыть!
Если бы Славик мог соображать, он бы, безусловно, оценил всё то техническое великолепие и дизайнерские изыски этой комнаты, где округлая ванна возвышается на подиуме, а рядом с ней на стене окно на улицу. Лежишь, ощекотанный пузырьками, и любуешься миром с шестнадцатого этажа! А вокруг ароматы: имбирь, ройбуш, иланг–иланг (и много других буржуазных слов), на стене серебряные полосы дождя — нарисовано очень натурально, снизу выступ с кустиками лилий, на полу не ковёр, а травяной газон… Всё приспособлено для развития классовой ненависти. И даже унитаз пусть и не золочёный, но как–то по–аристократически бел и свеж, ароматизирован и вежлив. Но Славик этого не видел. Шары залиты, соображаловку «укатали крутые горки» и плавный ход «Астона».
Суровый хозяин толкнул Славика сразу в душевую кабину, а не в фарфоровое ложе ванны. Пахнущее чесноком, водкой, пивом, бензином и ещё чем–то стыдным чучело возмущённо замычало, прислонившись пузом к зеркальному кафелю и недоуменно уставившись в своё собственное отражение, искажённое треугольниками амальгамы. Влас быстро снял галстук, брюки, носки, оставив лишь палевого цвета рубашку, рассудив, что её всё равно нужно в стирку. А потом уверенно и без намёка на брезгливость вошёл в кабинку. Резко, не церемонясь, снял со Славика джинсовку, бросил на пол в угол. Профессиональным движением работника морга выпростал футболку, и этот элемент турецкого конфиската полетел туда же, к курточке в угол. Славик недовольно забурчал. Следующими на очереди были джинсы. Парень попытался помешать Власу, уцепился полутрезвыми руками за его руки, выкрикнул что–то про «береги честь смолоду», но хозяин ванной комнаты был сильнее, циничнее, трезвее в конце концов. Ударил по рукам, стукнул непослушного лбом о кафель и умело расстегнул немудрёную застёжку. Вниз стянул штаны вместе с трусами, сел на корточки и заботливо «выставил» сначала одну ногу, потом и вторую из этих опорок, не поднимаясь, снял и носки. На мгновение у него появилась мысль: «Подозрительно белые носки при общей грязи!» Но ведь белые. Какая безвкусица! Надо выбросить!
