– А чеченцев в городе не наблюдается?

– Скажу тебе по совести, – Завадский хмыкнул, – наблюдаются. Много чеченцев. На приличный отряд наберется. Но чеченцев брать нельзя, они ни в чем не виноваты. Зачем обижать хороших людей?

Максимов ускоренно соображал. Второго шанса не будет. Зачем ходить за помощью к полиции, если полиция сама пришла?

– Послушай, Коля, – Максимов помялся, – и долго ты намерен эти грибы собирать?

Завадский посмотрел на часы.

– Да, пожалуй, что и хватит. Полны лукошки. Ты по делу в этих краях?

– Работаю, Коля. К тебе приходила Анна Николаевна Шабалина, не вздумай отрицать. У нее сын пропал.

Завадский как-то по-девчоночьи смутился. Одернул пуховик.

– Ну, была такая… Неугомонная тетушка. Весь отдел на уши поставила… Да сочувствую я ей, куда деваться? Но когда искать, согласись, Константин? Работы – во! – Костлявая пятерня окольцевала горло. – Не я же ее придумал, эту работу.

– Бомжей скирдовать, согласен, – фыркнул Максимов, – а потом выпускать по одному. Несчастные вы люди. Помоги мне, Коля? Пара адресов: один – здесь, другой – на проспекте, за Домом книги. Я на машине – за час управимся. А с меня при случае – «Хеннесси».

Завадский задумчиво почесал шевелюру.

– А «при случае» – это когда?

– Решай сам. Работаю до шести.

– Ладно, жди. Машину отпущу.

Неплохое прикрытие – знакомый и почти что дружественно настроенный мент. У него – права и корки, а у Максимова – только дырки в заборе, то есть в законе.

Вернулся Завадский, беззаботно насвистывая. «Уазик» обогнул просевший черный сугроб и резво выбежал на магистраль.

– Предыстория долгая?

– Садись, покурим. – Максимов выудил пачку.

Стены лифта расписали густо и узорчато. Словно так и надо. Похоже, на престиж дома и его обитателей местным детишкам глубоко наплевать.

– Пуховик расстегни, Коля, – посоветовал Максимов. – Жарко, и форму не видно.

– Может, еще и ствол достать? – ощерился Завадский. Но «молнией» противно скрипнул. – Куда едем, Константин?

– Некий Бурмин Александр Сергеевич. Тридцать первая квартира. Восемнадцать лет, студент. Филиал… чего-то московского, не помню. Платное обучение.

– Экономики, культуры и нравов, – пошутил Завадский. – Выходи, Константин, станция. Я буду «тупой прапор». А ты…

– Майор? – ухмыльнулся Максимов.

– Да хоть маршал. Выметайся.

Двери лифта открывались почти автоматически. На площадке грохотала музыка, смикшированная при активном содействии отбойного молотка.

Завадский с любопытством приложил ухо к нужной двери, испуганно отдернул, когда к реву отбойного молотка присоединилась дурная выпь. Поковырял ушную раковину.

– Ни хрена себе… Звони, Константин, расслабляется твой отрок.

После третьего звонка загремели стальные запоры, распахнулась дверь, и кудрявый юноша в гавайских трусах храбро начал:

– Какого хре… – разглядел под носом форму, но по инерции завершил, – …на?..

– Уголовный розыск. – Завадский водрузил парню под нос удостоверение и, тесня в глубь просторной прихожей, продолжал беседу: – Бурмин Александр Сергеевич?

– Чё? – соорудил несчастную физиономию отрок.

– Музыку приглушите, молодой человек, – мягко посоветовал Завадский.

– Чё? – не понял отрок, натыкаясь на косяк из красного дерева. То ли и впрямь не слышал (под такой грохот – пулемет не услышишь), то ли соображал о предпочтении той или иной линии поведения.

– Музыку выруби, Пушкин недоделанный!!! – заорал Завадский, толкнул юношу в сторону источника звука. Пацан влетел в комнату. Максимов недовольно поморщился, обращая взор к потолочным панелям. Надо же так расписать – будто храм католический. В комнате между тем что-то стукнуло, брякнуло, упало, видимо, на диван, протестующе взвизгнуло, щелчок, и оркестр заткнулся.

Он выждал пару минут, давая «тупому прапору» сотворить задел. Потом вошел в просторную «детскую», изрядно нервничая. Понятно, что родителей дома нет – кто такой концерт выдержит? – но не легче. Парень явно неуравновешен, с закидонами – он эту публику по глазам определяет (психических заболеваний нет – просто дурак). Упрется отрок, накатают с предками жалобу – у Завадского будут неприятности, а у Максимова – в квадрате.

Но бывший коллега, невзирая на «определенные» недостатки, дело знал. Развалившись в потертом кожаном кресле, капитан излучал иронию и доходчиво объяснял присмиревшему Бурмину А. С. сложившуюся ситуацию:

– …Дело, браток, под неусыпным контролем – если знаешь, конечно, такое слово. Нужны дополнительные неприятности? Организуем. Давай-ка быстро, четко и ни грамма вранья – на дискотеке в «Розовой черепахе» 15-го был?

Насколько складывалось впечатление, врать с три короба Бурмину причин не было. Не похож на похитителя друга. Но что-то парня напрягало – безусловно. При упоминании «Розовой черепахи» изнеженное личико как-то разом дернулось и загуляло серыми пятнами. Завадский украдкой покосился на Максимова – наблюдаешь, сыщик?

– А я помню? – пробормотал Бурмин.

– Вспомним, – хищно осклабился Завадский. – Ну-ка, что это у нас? – Потрясающий нюх у капитана: потянулся, не вставая с кресла, к хромированной этажерке, уронив парочку компактов, и вытянул из-за стопки дисков коробочку с бледно-зеленой плотной субстанцией в форме куска мела. Отрок позеленел. Забавно наблюдать за пертурбациями человеческого лица.

Завадский понюхал находку, с удовольствием облизнулся. Подмигнул напарнику.

– А ордер у вас есть? – жалобно пролепетал допрашиваемый.

– А зачем нам ордер, птенчик? Позовем соседей – они тебя не очень любят, верно? Оформим «пластилин», грамм сто пятьдесят точно будет, и двести двадцать восьмая готова – а это, чтобы ты знал, до трех. Трешник на зоне ты не вытянешь, не пыжься, но это ладно. С друзьями делился? А как же. Уже часть вторая – до семи. А если друзей потрясти – курили ведь у тебя, скажешь, нет? Получается притон, увесистая статья. Где у тебя бумага?

Завадский подскочил, освободил принтер от стопки глянцевых журналов, выдернул несколько листов и кивнул Максимову – вступайте, коллега.

– Александр Сергеевич, – мягко, но внушительно вступил Максимов, – расскажите нам о дискотеке 15 апреля в клубе «Розовая черепаха».

– А чего рассказывать? – нервно дернул плечами свидетель. – Двести за вход. Ну, прыгали. Танцы какие-никакие. Ластами стучали. За пивом бегали…

– Все за «Сибирскую корону»? – уточнил Завадский, не отрываясь от писанины. Максимову очень хотелось спросить, чего он там пишет, а главное – зачем?!

– Шаба со Стрелкой пришли часов в девять… Или в десять. Не помню. Мы как раз из-за стола встали – размяться на скачке… – Бурмин перехватил взгляд Максимова, уточнил: – Димка Шабалин и Светка… как ее?.. Стрельченко. Потряслись, пару миксеров выдули, потрепались… – Странное дело, уловив, что «гостей» интересует только пропащий, отрок как-то воспрянул духом: – Шаба матюкался на препода по начерталке – тройбан поставил ни за что… Стрелка поддакивала – ей тоже просто так трояк вкатили.

– Ссорились с кем?

– Да как бы ни с кем…

– Вспоминай, склерозник! – зарычал Завадский. Пацан мгновенно съежился.

– С Фигой немного поцапались… Так, мелочовка, Фига к Светке с какого-то перепоя полез, оскорблять начал… он баб вообще с трудом воспринимает… а Димка вступился, трясти его начал…

– Сильно трясти?

– Да ничего так, качественно. Фига вообще в другой тусовке вертится, а в этот вечер не иначе заплутал… Димка в ухо ему врезал, тот крыльями затряс, выражаться начал, Димка и врезал ему в другое…

– Фамилия?

– Чья? – вздрогнул отрок.

– Фиги твоей, тормоз! – Завадский умудрялся кричать, не отрываясь от писанины. Сложное искусство – за год не освоить.

– Кукин, – пожал плечами Бурмин, – Алексей Кукин… Повякал и ушел от нас – обсыхать. Его Стрелка – после того, как Шаба порезвился, – пепси-колой окатила…

– Ушли вместе? Шабалин и Стрельченко?