Мистер Вэй опробовал крем на работницах одного завода. Всю партию раскупили за несколько минут. Он решил наладить продажи в сельской местности, а затем по Интернету. Семьсот пятьдесят миллионов китайцев живут в деревнях, объяснял он ей, щуря глаза-щелочки, их уровень жизни неуклонно растет, ориентироваться надо именно на них. Он привел в пример компанию «Вахаха», ведущего китайского производителя напитков: они начали раскрутку именно с деревень. Весь их маркетинг состоял в том, что они рисовали свой логотип на стенах деревенских домов. Милена прикрыла глаза, представила себе королевскую лилию на саманных хижинах и с умилением подумала о Людовике XVI. Она как будто снова возвела его на трон.

– Международные компании сталкиваются с огромными проблемами, пытаясь наладить сбыт в китайской деревне. Не стоит уподобляться европейцам, которые работают только с городами.

Она доверяла ему. Он занимался производством, она – разработкой серии. По тридцать пять процентов прибыли каждому, остальное уходило посредникам. Чтобы они рекомендовали наш продукт, их надо подмазать. «У нас всегда так делается», – гундосил он. Иногда ей хотелось задать какой-нибудь вопрос. Тогда он начинал громко и неодобрительно кашлять, словно запрещая ей вторгаться на его территорию. «Надо держать ухо востро, – думала она, – нельзя класть все яйца в одну корзину». Марсель Гробз помог ей. Он еще пригодится, предосторожности лишними не бывают. Но и с Вэем ссориться не стоит, он помогает делать выгодные вложения. Посоветовал ей купить акции страховой компании «Чайна Лайф», которые за один день котировок вдвое поднялись в цене! Ей самой бы это и в голову не пришло.

Зато ей в голову приходило многое другое. Нынче утром, например, на нее нашло настоящее озарение – алле-гоп! – мобильник с тональником и помадой. С одной стороны клавиатура телефона, а с другой, на корпусе, коробочка-косметичка. Гениальная ведь идея, а? Надо ее застолбить. Позвонить адвокату Гробза. Здрасьте, это я, дочь Эйнштейна и Эсте Лаудер! А потом останется только шепнуть словечко Хитрому Мандарину.

Тот завтра отправляется в Килифи. Вот когда вернется, она с ним поговорит. Он нашел нового директора в «Крокопарк». Грубого, жестокого голландца, которому глубоко плевать, что крокодилы жрут служащих. И крокодилы снова стали размножаться. Голландец так заморил их голодом, что природные инстинкты взяли верх и рептилии стали бросаться друг на друга. После кровавого побоища самые сильные твари установили диктат над всей колонией. Самки безропотно позволяли покрывать себя. «Чуют, кто тут хозяин, и не рыпаются», – хвастался новый директор по телефону мистеру Вэю; тот удовлетворенно почесывал яйца. «Этот тоже пытается мне показать, кто тут хозяин», – подумала тогда Милена, выдавив из себя милую улыбку.

Надо дать ему с собой письмо, пусть там опустит в ящик. Она встала, подошла к столу, на котором торжественно высились фотографии Гортензии и Зоэ, открыла ящик, достала папку. Она хранила копии всех писем – боялась, что начнет повторяться. Вздохнула. Прикусила колпачок ручки. Не дай бог, ошибок наделает. Поэтому она обычно не писала слишком длинных писем.

– Во сколько они придут? – спросила Жозиана, выходя из ванной и потирая поясницу.

Последние две недели она плохо спала. Ломило затылок, в спину словно вонзались ножи.

– В половине первого! И Филипп придет. С Александром. И некая Ширли со своим сыном Гэри. Все придут! Я сейчас лопну от счастья! Я наконец смогу всем тебя представить, моя королева! Сегодня великий день!

– Ты уверен, что это хорошая идея?

– Не скрипи, пожалуйста! Жозефина сама предложила устроить этот обед. Она приглашала нас к себе, но я подумал, что тебе будет приятнее принять их у нас. Подумай о Младшем. Ему нужна семья.

– Это не его семья!

– Когда своей нет, и чужая сгодится!

Жозиана, полуодетая, бродила вокруг кровати, вытягивая шею, как подагрическая жирафа.

– Сейчас семьи не в моде, их ни у кого нет… – буркнула она.

Он ее не слушал, он переделывал мир. Строил свой Новый Мир.

– Они меня знали, когда я был затюканным, забитым, когда меня унижала Зубочистка. А сейчас предстану перед ними Королем-Солнцем в Зеркальной галерее![52] Гей, глядите, поселяне, вот мой дворец, мои лакеи, мой Маленький Принц! Женщина, подай мой напудренный парик и туфли с пряжками!

Он шлепнулся на кровать как был, без штанов, в одной рубашке, раскинув в стороны руки и громадные ляжки. Марсель Гробз. Толстый клубок рыжей шерсти, жировых складок, веснушчатой розовой плоти, в котором сверкают ярко-голубые глаза, пронзительные, как острие шпаги.

Жозиана упала на кровать рядом с ним. Он только что побрился, от него пахло хорошим одеколоном. На стуле были аккуратно сложены костюм из серого альпага, синий галстук, изящные запонки.

– Гостям хочешь понравиться…

– Да я сам себе нравлюсь, Конфетка. Это разные вещи.

Она положила голову ему на плечо и улыбнулась.

– А раньше не нравился?

– Раньше я был мерзкой старой жабой. И что ты во мне углядела, ума не приложу…

Да, ее Марсель, прямо скажем, не Аполлон. Честно говоря, поначалу ее больше привлекала его кубышка, чем обаяние, но вскоре, узнав его поближе, она была поражена его жизненной силой, щедростью, благородством и стала его штатной любовницей, а потом и женщиной его жизни, матерью его ребенка.

– Да я особо не разглядывала, купила сразу весь набор!

– Ну да, про уродов всегда говорят, что в них море обаяния! Но мне плевать, сегодня я великий мамамуши[53].

– Ты даже сексапильней, чем сам великий мамамуши!

– Хватит, Конфетка, перестань меня возбуждать! Посмотри на мои трусы! Он торчит, как мачта корабля в бурю! Если мы опять начнем, быстро не закончим!

Его аппетит в постели ничуть не ослаб. Этот человек был создан, чтобы есть, пить, смеяться, наслаждаться, сворачивать горы, сажать баобабы, обуздывать громы и оседлывать молнии. А гадюка Анриетта хотела сделать из него комнатную собачку! Она порой снилась Жозиане. И что эта дрянь забыла в моих снах, а?

– Есть какие-нибудь новости от Зубочистки? – осторожно поинтересовалась она.

– По-прежнему не хочет разводиться. Ставит запредельные условия, но я так просто не сдамся! А ты чего о ней вспомнила, чтоб я охолонул, да?

– Я о ней вспомнила, потому что она является мне по ночам!

– Вот почему ты последнее время какая-то расстроенная…

– Мне так грустно, я как одинокий чулок на бельевой веревке. Ничего не хочется…

– Даже меня?

– Даже тебя, мой волчище.

Корабль в один миг лишился мачты.

– Ты серьезно?

– Я еле ноги таскаю, аппетита нет, почти не ем…

– Совсем беда!

– Спина болит. Как будто в меня ножи втыкают.

– Это ишиас. Наверное, нерв защемило во время беременности.

– Хочется только одного: сесть и плакать, плакать… Даже до Младшего дела нет.

– То-то он все морщится… Нахохленный такой.

– Скучно ему, наверное. Раньше я его успокаивала, утешала. Делала ему козу и сороку-ворону, устраивала родео на диване, плясала для него канкан…

– А теперь совсем скуксилась. К врачу не ходила?

– Нет.

– А к мадам Сюзанне?

– Тем более.

Марсель Гробз встревожился. Плохи дела, если она не хочет посоветоваться даже с мадам Сюзанной. Мадам Сюзанна предсказала подписание контракта с китайцами, переезд в большую квартиру, рождение Младшего, победу над Анриеттой и даже смерть родственника в зубастой пасти чудовища. Мадам Сюзанна закрывала глаза и видела будущее. Глаза лгут, утверждала она, внутреннее зрение гораздо важнее. Она никогда не ошибалась и если ничего не видела, так и говорила. И никогда не брала денег за пророчества, чтобы сохранить свой дар.

На жизнь она зарабатывала педикюром. Стригла ногти на ногах, снимала кусачками омертвевшую кожу, убирала заусенцы, проверяла работу внутренних органов, нажимая на нужные точки, и пока ее ловкие пальцы прощупывали фаланги и ступни, проникала в душу и читала Судьбу. Одним нажатием на свод стопы она добиралась до жизненно важных органов, и перед ней открывалась доброта или низость человека, чью ногу она держала в руках. Она распознавала белое свечение благородного сердца, угольную пыль лжеца, едкую желчь злодея, желтоватую язву ревнивца, льдисто-голубую расчетливость скупца, алый сгусток сладострастника. Склоняясь над клиновидными костями, она видела душу насквозь и прозревала будущее. Ее пальцы сновали туда-сюда, губы бормотали бессвязные фразы. Чтобы расслышать прорицание, приходилось напрягать слух. В особенно важных случаях она раскачивалась вправо и влево и, повышая голос, повторяла веления, которые нашептывал ей голос свыше. Так Жозиана узнала, что у нее будет сын, «статный мальчик, голова – как огонь, каждое слово на вес золота, ума палата, а руки горы свернут. И спорить с ним не след, ибо еще в пеленках он явит себя мужчиной».