— Зверь проснулся. Концерт начался, — закричал ведущий шоу, одетый в костюм яркого, полосатого животного с перьями на голове.

Он поднял руки выше плеч, имитируя хвост павлина, одновременно поднял ногу, как цапля, зарычал титром — заворожил любимцев. Под стать ведущему, такая же разнаряженная, но вся в белом, как невеста, выскочила справа от сцены Груня. Оказалось, она — противовес зверю, она — добродетель. Зрители поняли замысел режиссера, временной победе добра над злом громко зааплодировали. Полосатый ведущий, рыча, ретировался влево, спрятался. Груня запела: «Любите, люди, друг друга!» Шоу пошло по проторенной дорожке: зверь сменял Груню, невеста его побеждала песней. Зал, следя за перипетиями добра и зла, попеременно торжествующих на сцене, тоже раскололся на два лагеря. Одна его часть, молодежная, несдержанными криками приветствовала и зверя, и Груню. Другая часть — матроны и папики неодобрительно переглядывались, глядя на чужих чад, успокаивались, когда песня звучала более-менее мелодичная. Но тогда разнузданной молодежи становилось неинтересно, и, чтобы мальчишки и девчонки перестали разговаривать, а их родители цыкать, выбегал зверь — будить низменные чувства в зале.

«Тяжелое это дело — шоу придумать, — размышлял «в кустах», то есть за сценой, режиссер-постановщик музыкального спектакля на полставки, продюсер Груни Сашок. — Но исхитрился я таки сделать и волков сытыми, и овец целыми, и, самое главное, все билеты на спектакль проданными. Аншлаг, идеальный аншлаг, полный сосуд вина».

Катюша, спасибо Максиму Рейну, сидела с ним же в первом ряду. Отсюда она лучше всего видела Грунины ноги: обтянутые блестящими колготками, они очень были похожи на ноги Ирки Сидоркиной. Максим Рейн, такой же глупый, как все мужики, открыв рот, и вовсе пялился на длинные женские ноги в колготках.

«Театрал несчастный, — усмехнулась Катюша, глядя на Максима, злясь, представляя на его месте Славика. — Извращенец. Самец. Монстр. Успокойся, Катюша, в твоей жизни тоже было солнышко — Родион Раскольников. Вот то-то и оно, что было», — стало ей грустно, а концерт показался убогим.

С тоской, под напряженные звуки барабана, глянув направо в затемненный угол сцены, Катюша, давно уже не верившая в чудеса, обнаружила, что она на свете опять не одна, увидела его — москвича Родиона. Он смотрел на нее.

«…как не скажу кто», — ахнуло, опустилось в живот сердце Катюши.

Она смотрела на него.

«…как невеста», — заюлила ее душа.

«…как не скажу кто. Надо быть честной», — призналась душа Катюше, поправила ее и себя.

Потому что так бывает — когда очень любишь человека и вдруг, неожиданно, его встречаешь, например, у киоска, когда он покупает сигареты, — душа расстается с телом, летит к тому человеку и хочет его растревожить. — До основания, — зарычал на сцене неугомонный, полосатый, чем-то похожий на человеческую душу — это Катюша только сейчас поняла — зверь.

Шоу продюсера Сашка набирало обороты. Груня была в ударе. Зрители выли, приветствуя ее. Их неистовство сдерживала железная ограда и расставленный по краям сцены местный ОМОН. Ведущий мастерски разыгранного спектакля сдаваться не собирался — ополоумев, бегал по сцене в виде самых противных животных, которых не наши режиссеры часто придумывают для своих фильмов ужасов. Молодежь животных не боялась — она пугала их бейсболками, снятыми с тела майками и даже двумя лифчиками. Один старичок в первом ряду от невозможности все это понять, шум, гам, грохот, визг толпы, бой барабанов перенести, просто заснул.

— Безобразие, — сказал Максим Рейн, показав Катюше на него.

Но ей было все равно, она и сама «отключилась» от красочного действа — глядела, глядела, боясь оторваться, на подполковника Родиона в углу сцены. Боясь оторваться и снова потеряться — навсегда.

«Подарок судьбы», — только подумала о человеке-солнышке Катюша, как букет цветов, слетевший со сцены, ударил ее тяжелыми розами по лицу.

Это Груня Лемур узнала сидевшую в первом ряду подругу детства и подала ей знак: Я — Аня Григорьева. Приходи после концерта в гримерную.

Перерыва в концерте не сделали. Зрители пили и ели прямо в зале, сидя верхом друг на друге. Любимцы постарше хотели бы уйти, да денег, истраченных на билеты, было жалко. Вдоль первого ряда прокрался один из ансамбля, передал Катюше просьбу Груни.

— Конечно, конечно, — закивала головой Маслова, улыбнулась великолепной певице.

Максим Рейн посмотрел на Катюшу с уважением, взял ее за руку, тоже закивал головой, заулыбался. Он, как человек, любящий искусство, хотел сегодня ночью по лестнице гостиницы добраться до Груниного окна — подарить цветы, почитать стихи. А теперь и рисковать не надо: вместе с Катюшей отправится в гримерную к звезде, скажет слова, которые выделят его из толпы поклонников. Чем же оригинальным поразить Груню? До конца концерта Максим Рейн думал о своих непростых словах и жестах, ломал голову так напряженно, что чуть не сломал Катюше пальцы: ее руку он как схватил, так и не выпускал из своей. Родион Раскольников нахмурился, острым взором настоящего сыщика увидел непорядок в первом ряду зала и «проворонил» момент, когда из второго ряда вышла, направилась не к общему, а к служебному выходу очень красивая молодая женщина, с идеальной фигурой, в красном мини-платье, чем-то похожая на Груню Лемур — черноволосая, высокая, запоминающаяся. Но ничего страшного не произошло — проинструктированный Раскольниковым ОМОН черноволосую, красивую, запоминающуюся в гримерную к певице не впустил. Обескураженная, она вернулась на свое место, на крайнее место второго ряда: стала о чем-то шептаться с инвалидом, сидевшим рядом с ней в коляске, поправлять его военную форму и медали.

Наконец добро на сцене окончательно победило зло. Ведущего закидали пустыми пивными банками, бейсболками и потными майками. Так зрители помогли добродетельной Груне справиться с нечистью, которую певица добила песней на «бис» — «Любите, люди, друг друга!».

Концерт закончился точно по плану, в семнадцать часов десять минут. ОМОН цепочкой выстроился вдоль сцены, не допуская на нее и в служебные помещения никого. Цветы зрителей собирали для мигом исчезнувшей Груни два специально выделенных человека. Потом их стало три. В ожидании, когда хотя бы половина зала опустеет и можно будет пройти к служебному входу, Катюша осталась сидеть на своем месте и от нечего делать — Родион Раскольников пропал из виду, безумную болтовню Максима Рейна она не слушала — стала думать, зачем это сегодня днем ей позвонила командир Злата Артемовна и послала ее на задание: сходить по тому же адресу, куда Мирра Совьен носила продукты, позвонить в дверь.

— И все? — удивилась Катюша.

— Все, — ответила Злата странным голосом, как будто у сказанного ею слова было еще какое-то значение. — Я, конечно, не могу, находясь в данный момент в Москве, проверить, сделаете вы это или нет, но я почему-то вам доверяю, — добавила она.

«Ну, еще бы, я — не ты, обманщица», — подумала Катюша.

— Я тоже вам доверяю, — ответила она. — Вы обещали мне порвать свое заявление в милицию.

— Считайте, что я делаю это у вас на глазах, — сказала невидимая собеседница и сквозь расстояние от Любимска до Москвы Катюша услышала, как хороший режиссер Басманова, дочь режиссера Басманова, племянница режиссера Басманова-Маковского, оттого — уже трижды режиссер Злата, рвет какую-то бумагу.

Катюша вздохнула — придется довольствоваться этим, верить собственным ушам.

Сидящий рядом Максим Рейн нетерпеливо дернул задумавшуюся Катюшу за руку. Материализовавшийся из воздуха, неожиданно возникший перед ними обоими Родион Раскольников этот жест не одобрил взглядом, пока только взглядом. Но Максим Рейн понял, все понял, поплелся в хвосте «влюбленной» — кто бы сомневался — пары. Уязвленный Катюшин начальник больно прикусил губу, подумал о своей подчиненной и человеке в погонах: «Да он просто пожирает ее глазами».

— А вам туда нельзя, — через плечо, чуть повернув голову назад, сказал главный здесь милиционер, когда троица подошла к служебному входу.