Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Флэнн О`Брайен

О водоплавающих

At Swim-Two-Birds

Все выведенные в данной книге персонажи, включая первое лицо единственного числа, то есть рассказчика, являются полностью вымышленными и не имеют никакого отношения к реальным, покойным и ныне здравствующим прототипам.

΄Σξίσταταί γαρ πάντ΄ άπ΄ άλλήλων δίχα[1]

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Положив в рот кусок хлеба, потребный для трехминутного жевательного процесса, я заглушил в себе все порывы чувственного восприятия и самоуглубился в уединенные владения своего разума, причем взгляд мой и лицо приняли безучастно-озабоченное выражение. Я всерьез задумался о своих досужих литературных занятиях. Решительно не возьму в толк, отчего каждая книга должна иметь только одно начало и один конец. Хорошая книга может иметь три совершенно несхожих начала, взаимосвязанных лишь в авторском предвидении, а уж концовок — добрую сотню.

Примеры трех различных начал. Вариант первый. Пука Мак Феллими из рода демонов сидел в своей хижине в гуще ельника, размышляя о природе чисел и деля их про себя на чет и нечет. Перед ним лежал диптих, то бишь старинное приспособление для письма из двух сложенных вместе навощенных дощечек. Он крутил в своей корявой когтистой лапе идеально круглой формы табакерку, насвистывая сквозь дырку в щербатой пасти благозвучную каватину. Он был человеком учтивым и почитаемым за свое великодушное обращение с женой из рода Корриганов, что из Карлоу.

Вариант второй. В наружности мистера Джона Ферриски не было ничего примечательного, хотя на самом деле он обладал одной чрезвычайно редкой особенностью, а именно — появился на свет двадцатипятилетним и вступил в жизнь наделенный памятью, но не обремененный личным опытом, который зачастую служит человеку опорой. Зубы его были правильной формы, но пожелтевшие от курения, на двух коренных стояли пломбы, и кариес грозил левому клыку. Его скромные познания в физике не простирались далее закона Бойля и общего понятия о Параллелограмме Сил.

Вариант третий. Финн Мак Кул был легендарным героем Древней Ирландии. Не блистая умственными способностями, он отличался превосходным физическим развитием. Каждое бедро его было толщиной с лошадиное брюхо, а каждая икра — с брюхо жеребенка. Три команды его питомцев, по пятьдесят человек в каждой, свободно играли в мяч на его широченной спине, которой он мог наглухо загородить проход через горное ущелье.

Пребольно накусив зуб коркой, которую жевал, я моментально вернулся к окружающей действительности.

— Очень, очень жаль, — заметил мой дядя, — что ты не относишься с должным прилежанием к своей учебе. Ты же знаешь, голубчик, как тяжко приходилось трудиться твоему отцу, чтобы дать тебе образование. Скажи-ка мне — ведь небось ни разу и не заглядывал в книжку?

Я устремил на дядю мрачный взор исподлобья. Он, как копьем, пронзил вилкой кусок поджаренного бекона и, поднеся его дрожащей рукой к открытому рту, застыл с вопрошающим видом.

Описание моего дяди. Рожа как помидор, пузо как барабан, глаза-бусинки. Плечи полные, руки длинные и при ходьбе болтаются, как у обезьяны. Усы обвислые, длинные. Имеет удостоверение чиновника третьего класса.

— Заглядывал, — ответил я.

Дядя сунул вилку в рот, вытащил обратно и принялся жевать, жадно причмокивая.

Качество потребляемого бекона. Хуже и гаже не бывает.

— Клянусь, — сказал дядя, — я никогда этого не видел. И вообще никогда не видел, как ты занимаешься.

— Я работаю у себя в спальне, — ответил я.

Был ли я в спальне или нет, я всегда предпочитал держать дверь на замке. Это придавало моим перемещениям определенную таинственность, и я мог проводить ненастные дни в постели, предоставляя дяде думать, что отправился на занятия в колледж. Меня всегда влекло к созерцательной жизни. Я привык часами лежать на постели, предаваясь размышлениям и куря. Я редко раздевался, да мой дешевый костюм и не заслуживал этого. Впрочем, я обнаружил, что если слегка почистить его жесткой щеткой перед выходом, то это отбивает своеобразный запах спальни, которым он успевал пропитаться и который служил поводом для разного рода насмешек моих друзей и знакомых.

— Очень уж тебе нравится твоя спальня, — продолжал дядя. — Почему бы не заниматься в столовой, тут и писать удобнее, и книги под рукой. Молодые люди вроде тебя из всего норовят сделать тайну.

— Моя спальня тихая, удобная, там все мои книги. Мне больше нравится заниматься в спальне, — ответил я.

Спальня моя была маленькой, неважно освещенной, но в ней было все, что я считал жизненно необходимым: кровать, редко использовавшееся кресло и умывальник. Над умывальником висела полка, на которой я пристроил небольшую библиотеку. Каждая из составлявших ее книг считалась общепризнанным шедевром и была необходима всякому, кто стремился прослыть тонким знатоком современной литературы; мое маленькое собрание содержало книги таких авторов, как мистер Джойс и любимый широкой публикой мистер О. Хаксли — выдающийся английский писатель. В спальне моей имелось также несколько фарфоровых сосудов, скорей для нужды, чем для украшения. Зеркало, перед которым я брился через день, было из разряда тех, что бесплатно поставляются мистерами Воткинсом, Джеймсоном и Пимом, с вытравленными на них буквами, складывающимися в рекламу какого-нибудь сорта пива, производимого вышеупомянутыми поставщиками, — в обрамлении этих букв я имел удовольствие каждый второй день созерцать собственное отражение. На каминной доске разместились сорок переплетенных в кожу томов «Обзора Искусств и Естественных Наук», опубликованных в 1854 году солидным издательским домом в Бате по цене гинея за том. Они отважно несли бремя своего возраста и хранили в своих недрах семена доброго знания, нетронутого и нетленного.

— Знаю я, чем ты там занимаешься, в своей спальне, — сказал дядя. — Будь они прокляты, твои занятия.

Я негодующе возразил.

Форма возражения. Нечленораздельное бормотание, сопровождаемое выразительным жестом.

Дядя одним глотком допил чай и водрузил чашку и блюдце в центр тарелки, из которой ел бекон, тем самым давая понять, что завтрак окончен. После чего он осенил себя крестным знамением и какое-то время сидел, с присвистом вдыхая в себя воздух и пытаясь извлечь застрявшие в зубах остатки пищи. Затем он поджал губы, поморщился и что-то проглотил.

— Что будет с юношей твоих лет, — сказал он наконец, — предающимся пороку праздности, когда он окажется один на один с жизнью? Частенько задаюсь я вопросом — какое будущее ожидает нас с такими, как ты? Ответь, ты хоть раз открывал книжку?

— Каждый день я открываю по нескольку книжек, — ответил я.

— Расскажи это своей бабушке. Думаешь, я не знаю, в какие игры ты там играешь, у себя в спальне? Предупреждаю — не такой уж я дурак, как ты думаешь!

Встав из-за стола, он прошел в прихожую, но и оттуда его занудливый голос был мне прекрасно слышен:

— Ты погладил мои выходные брюки?

— Забыл, — ответил я.

— Что?

— Забыл! — крикнул я.

— Замечательно, — отозвался дядя, — просто замечательно! О чем тебя ни попросишь, все-то ты забываешь. Господи, обрати Свой взор на нас и будь к нам милосерд денно и нощно. Сегодня снова забудешь?

— Нет.

Открывая входную дверь, он сказал тихо, как бы про себя:

вернуться

1

Так удивимся же друг другу (древнегреч.).

1
{"b":"21036","o":1}