рыбацких лодок — услада взору 87. Город-де, обжорливый, ленивый, равнодушный к [удачному] случаю, пожирает море. Но картина эта слишком красива. В действительности же Лисабон постоянно напряженно трудился, чтобы привезти зерно для своего повседневного питания.

Впрочем, чем более населен был город, тем более его снабжение оставалось подвержено случайностям. Венеции с XV в. приходилось покупать в Венгрии быков, которыми она кормилась 88. Стамбул, число жителей которого в XVI в. достигало, возможно, 700 тыс., пожирал отары овец с Балкан, пшеницу Черноморья и Египта. Однако же, если бы крутое правительство султана не прилагало к этому рук, огромный город познал бы и срывы в снабжении, и дороговизну, и трагические голодовки (которых он, впрочем, с годами и не избежал) 89.

ЛОНДОНСКИЙ СЛУЧАЙ

Случай Лондона — в своем роде показательный. Mutatis mutandis * он вводит в игру все, что мы можем воскресить в памяти в связи с преждевременно появившимися на свет городами-спрутами. Будучи лучше, нежели другие города, освещен в исторических исследованиях90, он позволяет сделать выводы, которые выходят за рамки живописного или анекдотического. Н.С.Б. Грае был прав, усматривая в нем типичный пример к схеме фон Тюнена, касающейся зональной организации экономического пространства 91, организации, которая, как считают, сложилась вокруг Лондона даже столетием раньше, чем вокруг Парижа 92. Зона, поставленная на службу Лондону, вскоре обнаружила тенденцию к тому, чтобы охватить все пространство английского производства и торговли. Во всяком случае, в XVI в. она доходила на севере до Шотландии, на юге — до Ла-Манша, на востоке — до Северного моря, каботаж по которому был жизненно важен для ее повседневной жизни, а на западе — до Уэльса и Корнуолла. Но в этом пространстве встречались и области плохо либо мало использовавшиеся и даже упрямо сопротивлявшиеся — скажем, Бристоль с окружающим его районом. Как и в случае с Парижем (так же как и в схеме Тюнена), далеко отстоявшие районы — это те, что были связаны с торговлей скотом: Уэльс участвовал в этой деятельности с XVI в., а Шотландия — с гораздо более позднего времени, после своего объединения с Англией в 1707 г.

Сердцем лондонского рынка были, вполне очевидно, районы, прилегающие к Темзе,— земли, близкие к столице, легкодоступные ввиду их водных путей, и кольцо городов — перевалочных пунктов (Аксбридж, Брентфорд, Кингстон, Хэмпстед, Уотфорд, Сент-Олбанс, Хартфорд, Кройдон, Дартфорд), которые хлопотали на службе у столицы, занимались помолом зерна и вывозом муки, приготовлением солода, отправкой продовольствия или мануфактурных изделий в огромный город. Если бы мы располагали последовательными во времени изображениями этого столичного рынка, рынка-«метрополии», то увидели бы, как он расширяется, растет от года к году в таком же ритме, в каком

==26

Рынок Истчип в Лондоне в 1598 г.; описан Стоу (Survey f London) как мясной рынок. Мясники жили в домах по обе стороны улицы, равно как и торговцы жареным мясом, которые продавали уже приготовленные блюда. Фототека издательства А. Колэн.

93 Davis D. A History f Shopping. 1967, p. 56 (3-е издание).

94 Bog 1. Op. cit.— "Mélanges Lutge'\ p. 150.

95 Ibid., p. 147.. Самая высокая из оценок принадлежит Л. Стоуну.

96 Eventt A. The Food Market of the English Town.—"München 1965", S. 60.

97 Voyage en Angleterre 1728, Г" 14, 161.

растет город (в 1600 г.— самое большее 250 тыс. жителей, в 1700 г.—500 тыс. или даже больше). Население Англии в целом тоже не переставая росло, но не столь быстро. Так можно ли сказать лучше, чем сказала одна исследовательница — что Лондон съедает Англию («is going to eat up England»)'! 93 Разве не говаривал сам Яков I: «Со временем Англия — это будет только Лондон» («With time England will only be London»)'! 94 Вполне очевидно, что формулировки эти одновременно и точны, и неточны. В них есть недооценка и есть переоценка. То, что Лондон поглощал,— это не только внутренние ресурсы Англии, но также, если можно так выразиться, и внешние: 2 /3 по меньшей мере или 3/4, a то и 4/5 ее внешней торговли 95. Но даже подкрепленный утроенным аппетитом двора, армии и флота, Лондон не поглощал всего, не все подчинял неотразимым чарам своих капиталов и своих высоких цен. И под его влиянием даже росло национальное производство, как в английских деревнях, так и в небольших городках, бывших центрами «скорее распределения, нежели потребления» 96. Наблюдалась определенная взаимность оказывавшихся услуг.

То, что создавалось благодаря подъему Лондона,— это на самом деле современный характер английской жизни. В глазах путешественников делалось очевидным обогащение расположенных поблизости от него деревень — со служанками постоялых дворов, «коих можно принять за дам, столь чисто они одеты», с их хорошо одетыми крестьянами, едящими белый хлеб и не носящими деревянных башмаков, сабо, как французские крестьяне, и даже ездящими на лошади 97. Но по всей своей протяженности

==27

98

По поводу Уэльса и Шотландии см. замечания М. Хехтера: Hechter M. International Colonialism. 1975, p. 82-83. " Defoe D. En explorant l'île de GrandeBretagne. 1974, p. 103.

Англия, а вдали — и Шотландия и Уэльс, были затронуты и трансформированы щупальцами города-спрута 98. Весь регион, с/ которым соприкасался Лондон, обнаруживал стремление специализироваться, трансформироваться, коммерциализироваться! Правда, пока еще в ограниченном числе секторов, ибо между модернизировавшимися районами зачастую сохранялся старый деревенский порядок с его формами и традиционными культурами. Скажем, в Кенте к югу от Темзы, совсем близко от Лондона, виден расцвет фруктовых садов и плантаций хмеля, которые снабжали столицу. Но сам Кент оставался самим собой со своими крестьянами, хлебными полями, со своим скотоводством, со своими густыми лесами (прибежищем разбойников с большой дороги) и обилием дичи (что служит безошибочным признаком): фазанами, куропатками, тетеревами, перепелами, утками-мандаринками и дикими утками... и с той разновидностью английской садовой овсянки — каменкой,— «в которой [мяса] на один укус, но ничего нет более вкусного» ".

Другое следствие складывания лондонского рынка — разрыв (неизбежный, если учесть масштабы задачи) традиционного рынка (open market), того «прозрачного» открытого рынка, что ставил лицом к лицу изготовителя-продавца и городского покупателя-потребителя. Расстояние между одним и другим становится слишком велико, чтобы его преодолеть целиком «маленькому человеку». Купец, третий участник, давно уже, самое малое с XIII в., появился в Англии между деревней и городом, особенно — в хлебной торговле. Мало-помалу протягивались посреднические цепочки между производителем и крупным купцом, с одной стороны, и между купцом и розничными торговцами — с другой. Именно по этим цепочкам будет идти большая часть торговли сливочным маслом, сыром, птицей, фруктами, овощами, молоком... В этой игре утрачивались, разлетались на куски предписания, привычки и традиции. Кто бы сказал, что чреву Лондона или чреву Парижа предстоит стать революционерами! Им достаточно было вырасти.

ЛУЧШЕ ВСЕГО БЫЛО БЫ ПОДСЧИТАТЬ

100

Even« A. The Marketing of Agricultural Produce.— The Agrarian History of England and Wales, p. 468, 470, 473.

101 Schremmer E. Die Wirtschaft Bayerns, S. 613—616.

Эта эволюция предстала бы пред нашими глазами намного более ясно, если бы мы располагали цифрами, балансовыми данными, «сериями» документов. И ведь было бы возможно собрать большое их количество, как показывает это карта, которую мы позаимствовали из превосходной работы Алана Эверитта (1967 г.), рассматривающей английские и уэльские рынки с 1500 по 1640 г.100, или составленная нами карта рынков Канского фискального округа (женералите) в 1722 г., или же перечень рынков Баварии в XVIII в., который дает Эккарт Шреммер 101. Но и эти исследования, и другие лишь открывают направление поиска.