– Я плыл с потушенным фонарем, зигзагами, вверх и на ост. На глубине тысячи пятисот метров увидел огонек. Он быстро несся вниз, на вест. Я приблизился и узнал его. Потом я плыл за ним, держась выше метров на сто. Мне показалось, что он что‑то бросил на дно, хотя не знаю наверное: я был далеко…

Доставив Горелова к подлодке, Цой поплыл обратно к зоологу и работал с ним до конца экскурсии. Часа через четыре все вернулись на подлодку. Зоолог пошел к Горелову, чтобы, по обязанности врача, проведать его, а Цой с Павликом быстро направились в каюту комиссара, у которого застали и Орехова.

– Ну что? – нетерпеливо спросил еще с порога Цой.

– Да что! – угрюмо и нехотя ответил Орехов. – Ничего!.. Не напутал ли ты там, малец? – обратился он к Павлику.

Павлик растерянно переводил глаза с Орехова на Цоя.

– Да в чем дело, наконец? – спросил Цой. – Расскажите, что вы нашли?

– Ничего не нашли. Самый простой жестяной ящичек с деталями от пишущей машинки. Вот и все, товарищ советский Шерлок Холмс! – Помолчав, Орехов добавил с досадой: – Капитану страшно неприятно – боится, не поспешили ли. Раньше времени можно спугнуть. Говорит, что Павлик ребенок еще, мог и ошибиться. А мы вот доказывали, что надо сейчас же убедиться. Досадно до черта!

– Как же я мог ошибиться? – дрожащим от обиды голосом сказал Павлик.

– Жестяной! Я же сам держал ящичек в руках… тяжелый такой…

– А может быть, в нем вода была?

– Нет! Не может этого быть! – гневно заговорил Цой. – Павлик правду сказал. Правду! Жестяной ящичек был бы раздавлен давлением воды… Вы потом сами убедитесь. Не будет ли только поздно?

– Не волнуйтесь, Цой, – спокойно заметил сидевший на койке комиссар. – Я вполне с вами согласен. Мы не будем спускать с него глаз. На этот раз он нас перехитрил. Ну что же! Посмотрим, кто будет смеяться последним!

* * *

На другой день, двадцать пятого июля, в одиннадцать часов „Пионер“ взял курс прямо на северо‑запад. Путь лежал теперь к родным берегам, наискось через все огромное пространство Великого океана. Подлодка шла переменным ходом, то замедляя, то ускоряя его, то поднимаясь в верхние, светлые слои океана и останавливаясь, чтобы дать возможность Сидлеру зарисовать богатую субтропическую фауну моря, то опускаясь в его глубины, главным образом, чтобы получить для Шелавина гидрофизические материалы.

Чем больше подлодка приближалась к Южному тропику и входила в области Великого кораллового пояса, охватывающего в тропиках океаны земного шара, тем разнообразнее и красочнее делался животный мир поверхностных вод. В пустынных безбрежных пространствах этой части океана „Пионер“ чувствовал себя более свободно и безопасно, он нередко поднимался и подолгу плыл, охраняемый инфракрасными разведчиками, в слоях воды, отделенных от поверхности всего лишь несколькими метрами.

За раздвинутыми наружными шторами, сквозь окно лаборатории, зоолог, Цой, Сидлер и Павлик долго, не отрываясь, любовались мелькавшими в светлых, пронизанных солнцем водах бесчисленными их обитателями. Возгласами восхищения встретили наблюдатели небольшие стаи кругломордых золотых макрелей с блестящими пурпурными телами и золотисто‑желтого цвета хвостами; парусников, метров пяти в длину, с огромным, словно натянутым на многочисленные мачты парусом – спинным плавником, и с длинными, заостренными, как журавлиный клюв, челюстями; бонитов, вызвавших восторг Сидлера своей раскраской, отливающей зеленым и красным по сине‑стальному фону на спине и боках; кузовков, закованных в неподвижный, окостеневший панцирь; щетинозубов с рылами, похожими на короткие хоботы, с раздутыми, словно дирижабли, телами в пестрых, разноцветных полосках, пятнах, каемках; щипоглавов‑кесарей с черными пятнами, обведенными желтыми каймами, на ярко‑синем туловище; кроваво‑красных с черными полосками скорпен с длинными иглами, которые делали их похожими больше на морских ежей, чем на рыб; полосатых губанов с толстыми, мясистыми губами, изукрашенных роскошными синими полосами по красноватому фону тела; зубчатых губанов, словно покрытых яркой радугой; фиолетово‑красных попугаев‑рыб.

Среди этих ярких красок и удивительных, часто неожиданных форм спокойно, как парашюты со свободно повисшими стропами, проплывали физалии, пульсировали медузы с ярко‑желтыми прядями щупалец, маленькие карминно‑красные медузы, стада велелл великолепного ультрамаринового цвета.

– Вероятно, подлодка проходит около коралловой отмели, – сказал зоолог, едва успевая называть отдельных участников этого пестрого хоровода. – Только около коралловых чащ можно встретить этих рыб, так щедро, даже расточительно окрашенных природой.

Вдруг весь этот хаос красок и форм исчез, как будто унесенный ветром. Перед окном появилось стадо черных дельфинов. Они окружили подлодку и долго, играя и кувыркаясь, сопровождали ее.

Через минуту рядом с „Пионером“ в светло‑зеленых сумерках показалась небольшая вертлявая рыба синевато серебристого цвета, опоясанная пятью темно‑синими полосами. Едва она появилась, дельфины юркнули в сторону и моментально исчезли.

– Неужели эта маленькая рыба так напугала дельфинов? – изумился Павлик.

– Это лоцман, – ответил зоолог. – Значит, тут где‑то поблизости и акула.

Лоцман юрко плыл около подлодки, точно обследуя ее со всех сторон, потом быстро исчез, но скоро вернулся. Следом за ним из тьмы важно выплыла огромная, пятиметровая акула. Она медленно приблизилась к окну и уставилась в него своими маленькими тупыми глазками и большой дугообразной пастью, усеянной многочисленными зубами.

– Отсюда, пожалуй, удобнее смотреть на нее, чем со спины кашалота… Бр‑р! – содрогнулся Павлик при этом воспоминании.

Акула повернулась на бок и показала свое грязно‑белое брюхо. Лоцман, все время вертевшийся вокруг морды акулы, начал вдруг обнаруживать беспокойство. Он метался во все стороны, исчезал впереди, возвращался назад к своей флегматичной повелительнице, чуть не хлеща хвостом по ее рылу. Очевидно, это беспокойство передалось наконец и акуле: она внезапно взметнулась, повернула назад и скрылась, хлестнув огромным хвостом по окну, так что от неожиданности люди, находившиеся за ним, испуганно отшатнулись.

После того как хищница, наводящая ужас на всех, освободила место перед окном, пространство вблизи подлодки осталось пустынным, и никто из обитателей моря не появлялся в нем.

– Странно, неужели акула распугала все живое так далеко вокруг нас? – удивился Сидлер.

– Действительно, странно. Вы не замечаете, что вода стала темнее… серее как‑то? – ответил зоолог, пристально всматриваясь и приблизив лицо к прозрачному металлу окна.

– Гм… В воде плавает масса мельчайших частиц… Откуда бы им взяться здесь?

Вдруг Цой предостерегающе поднял палец:

– Тише, Арсен Давидович! Прислушайтесь!

Все застыли, напряженно вслушиваясь в наступившую тишину.

Сквозь обычное, едва заметное в лаборатории жужжание машин доносились откуда‑то издалека глухие, неясные удары, сопровождаемые ровным гулом.

„Пионер“ шел на четырех десятых хода, и чем дальше он продвигался вперед, тем темнее становилось вокруг подводные сумерки, тем явственнее доносились удары и отдаленный рокочущий гул.

– Что это может быть? – встревоженным шепотом спросил Сидлер.

Никто не ответил ему. Все продолжали вслушиваться в эти таинственные, исходящие из недр океана звуки. В густых сумерках вод мимо окна проносились смутные тени странно неподвижных рыб с безжизненно опущенными плавниками, черепах, головы которых беспомощно свешивались вниз на своих длинных шеях.

– Трупы! – сказал зоолог, опять приблизившись к окну и присматриваясь к все более темневшим водам, среди которых замелькали быстро взлетавшие вверх черные комочки. – Пемза и пепел! – воскликнул он. – Извержение подводного вулкана!

Подлодка между тем замедлила ход, осторожно пробираясь вперед.