Жизнь на «Пионере» входила в свою обычную колею. Но команда тосковала теперь по работе. Работа давала возможность хотя бы немного, хотя бы ненадолго, урывками забывать о незаживающей ране, о незабываемой потере, понесенной дружной семьей, летевшей теперь к гостеприимным, радушным берегам Родины. Скорбь о погибших товарищах отравляла радость возвращения.
На двадцать часов двадцать второго августа, почти у преддверия родных вод, комиссар Семин назначил общее собрание всей свободной от вахт и дежурств части команды для подведения научных, технических и боевых итогов похода – исторического, прославившегося потом на весь мир похода советской подлодки через два океана.
К назначенному времени красный уголок начал заполняться людьми. Сходились тихо, без обычного оживления. Собирались небольшими группами, вполголоса разговаривали, замолкали, на время погруженные в другие мысли, и опять пытались завязать разговор.
Длинный, узкий стол, покрытый красным сукном, стоял посередине помещения, но никто не занимал вокруг него мест. И у буфета, заставленного блюдами с легкими закусками, пирожными, сластями и бутылками с водой, не было обычного шума, веселой толкотни, шуток и смеха.
Пришли докладчики: профессор Лордкипанидзе, профессор Шелавин, Козырев. Все они, кроме зоолога, уселись за столом и начали разбираться в своих конспектах и заметках. Зоолог задумчиво ходил у свободной задней переборки.
Наконец появились капитан и комиссар. По звонку комиссара, постоянного председателя таких собраний, все заняли места. В краткой речи комиссар сообщил о задачах сегодняшнего собрания и предоставил слово океанографу профессору Шелавину. Вопреки обыкновению, доклад океанографа не внес оживления. Он был краток, сух и деловит. Шелавин сообщил о многих замечательных открытиях, сделанных при помощи необыкновенной подлодки, о новых подводных хребтах, о неизвестных до сих пор глубоководных течениях, о новых открытиях в области распределения солей, газов и температур в различных областях и глубинах океана, о результатах магнитных и гравиометрических измерений, о процессах и законах льдообразования в Антарктике, о первом в истории науки случае наблюдения воочию подводного вулканического извержения. Все эти открытия и наблюдения, по словам Шелавина, вписывают новую блестящую страницу в историю океанографии и поднимают авторитет и значение советской науки на недосягаемую высоту.
Выступивший вслед за Шелавиным зоолог не сразу смог начать свой доклад. Он с трудом собирал мысли, сбивался, повторялся и лишь в середине доклада сосредоточился, понемногу увлекся и с обычной страстью заговорил об успехах, достигнутых в этом небывалом походе в областях его любимой науки. Он говорил о бесчисленных вновь открытых видах, родах, семействах и даже классах животного мира океанов, о жизни, строении, питании глубоководной и придонной фауны, о необычайном значении открытия живущих доселе в глубинах океана плезиозавров – остатков животного мира далеких геологических эпох, о замечательном открытии нового класса золотоносных моллюсков, которые благодаря работам Цоя превратятся в неисчерпаемый источник золота для нужд Советской страны, и о неизвестных до сих пор науке гигантских крабах. Под конец зоолог настолько увлекся, что председатель должен был несколько раз напоминать ему, что его время давно истекло.
После зоолога говорил Козырев, рассказавший собранию об отличной живучести, управляемости, боеспособности подлодки и в особенности о простоте ее механизмов и аппаратов, которая позволяет при наличии взаимозаменяемых частей и целых узлов быстро и легко произвести ремонт и даже полное восстановление оборудования и вооружения подлодки в самый короткий срок. Именно благодаря этому удалось так быстро собственными силами ликвидировать столь серьезную аварию, какая произошла с подлодкой у острова Рапа‑Нуи.
Последним взял слово капитан. Он подвел итоги: всему, что сообщено было до него докладчиками по специальностям, но больше остановился на людях, беззаветная работа которых, полная энтузиазма и самоотверженности, сделала возможным для советской науки достижение всех этих побед. С сердечной теплотой он отозвался о профессоре Лордкипанидзе, напомнив, какой ценой и с каким риском для жизни он добыл материалы о плезиозаврах – реликтах мелового периода; о профессоре Шелавине, который едва не погиб при исследовании горного лабиринта в Атлантике и открытии там кристаллического золота; о Цое, который с несокрушимым упорством и настойчивостью работал над своей мечтой о создании морских золотовырабатывающих моллюсочных фабрик. С нескрываемым волнением капитан перешел затем к характеристике прекрасной, беззаветной работы и поведения экипажа подлодки на протяжении всего этого исторического похода. В самые критические его моменты – при атаке магнитных торпед в Атлантике, в плену у гигантских ледяных гор, наконец при последней катастрофе под Южным тропиком – ни на одну минуту паника не нашла себе места в сердцах советских людей на подлодке. Непоколебимая выдержка, спокойствие, высокая дисциплина и моральная сила экипажа делают его предметом гордости и радости великой Родины, сумевшей воспитать таких преданных сынов, таких борцов за ее счастье, за победу коммунизма и в пределах ее границ, и далеко за ними… Даже гнусное предательство одного из членов командного состава подлодки не смогло сломить дух экипажа. Ремонт и восстановление подлодки после взрыва – это героическая битва, которую можно поставить выше многих боевых сражений и схваток. Достаточно вспомнить поведение Павлика, которого команда приютила у себя и в короткий срок царящим среди нее духом мужества, стойкости и дисциплины настолько перевоспитала его, передав все свои качества, что этот простой мальчуган может теперь стать примером храбрости, мужества и находчивости для многих и многих ребят нашей Родины его возраста и даже старше…
Капитан сделал паузу. По лицу его пробежала тень, глаза полуприкрылись. Медленно, словно под грузом огромной тяжести, и с видимым усилием он снова начал говорить:
– Товарищи!.. Я хочу упомянуть теперь о тяжелых потерях, которые понесла наша дружная, тесно сплоченная семья…
Шум отодвигаемых стульев на минуту прервал его. Все встали и в немой тишине с опущенными лицами слушали капитана.
– …Мы потеряли молодого товарища, лейтенанта Юрия Павловича Кравцова. Несмотря на его увлекающийся характер, на отсутствие достаточной выдержки, объясняемые его молодостью, все говорило, что из него выработался бы смелый, честный, преданный Родине командир. Достаточно вспомнить его поведение во время аварии в ледяном тоннеле. Раненный, теряя сознание, он все же не ушел со своего поста, требуя смены. Он пал смертью храбрых. Не считаясь со своей слабостью в результате последнего ранения, ни минуты не задумываясь, он бросился на изменника Горелова, чтобы задержать его. И он погиб… Но своей попыткой он дал возможность другим своим товарищам выполнить эту важную задачу.
Помолчав, среди все той же безмолвной и печальной тишины, капитан продолжал:
– Мы потеряли также нашего старшину водолазов, любимого товарища, прекрасного, чуткого человека, беспредельно преданного Родине – Андрея Васильевича Скворешню… Это его могучая рука в смертельно опасной борьбе обезоружила предателя и изменника Горелова, это он спас Павлика и себя из грота, запертого Гореловым при помощи сброшенной скалы, это он трое суток подряд, не зная ни сна, ни отдыха, не смыкая глаз, не разгибая спины, работал в последние, самые напряженные дни ремонта, заражая всех своим энтузиазмом и нечеловеческим упорством в борьбе за спасение подлодки… Всюду, где грозила опасность, всюду, где требовалась…
Внезапно из центрального поста донесся в красный уголок резкий длительный звонок. Пробиваясь сквозь его непрерывные тревожные трели, неразборчиво слышались в красном уголке какие‑то распоряжения вахтенного командира старшего лейтенанта Богрова, передаваемые через репродуктор в машинное отделение.
Капитан оборвал свою речь, беспокойно прислушиваясь к шуму, возникшему в машинном отделении, к тревожным голосам, долетавшим оттуда через ближайший люк. Потом звон прекратился, послышалось несколько глухих грохочущих ударов. Шум в машинном отделении продолжал нарастать. Вдруг шум прорезал громкий крик, через мгновение к нему присоединились крики других людей, и этот хаос звуков, прерываемый отдельными непонятными восклицаниями, вливался широким потоком через люк в коридор, из коридора – в красный уголок.
