– А жаль все-таки, они так красивы – косынка и шейный платок, – пробормотал Франсуа.
– Когда обучишься ремеслу и станешь зарабатывать деньги своим трудом, ты купишь себе такие же красивые вещицы. Ну ладно, а теперь пора спать, малыши.
– Вы на нас не сердитесь, братец? – робко спросила Амандина.
– Нет, нет, девочка, ведь это не ваша вина… Вы живете среди прощелыг и, сами того не понимая, поступаете как они… Когда вы окажетесь среди честных людей, вы будете тоже поступать как честные люди; и вы скоро среди них окажетесь… черт меня побери!.. Ладно, доброй ночи!
– Доброй ночи, братец!
Марсиаль обнял обоих детей.
Они снова остались вдвоем.
– Что это с тобой, Франсуа? У тебя такой унылый вид! – сказала Амандина.
– Еще бы! Ведь брат отобрал у меня такой красивый шейный платок! А потом, ты разве не слышала?
– Ты о чем?
– Он хочет увезти нас куда-то и отдать там в обучение ремеслу…
– А тебе это не нравится?
– Нет, не нравится…
– Тебе больше по душе оставаться здесь, где тебя всякий день колотят?
– Да, меня колотят, но я, по крайней мере, не работаю, весь день я провожу в лодке: либо рыбу ловлю, либо просто играю или катаю клиентов по реке, а те иногда мне и на чай дают, как тот колченогий верзила; и это, знаешь, куда приятнее, чем с утра до вечера сидеть взаперти в какой-нибудь мастерской и работать как лошадь.
– Но разве ты не слыхал?.. Ведь братец сказал нам, что если мы тут еще долго останемся, то станем просто прощелыгами!
– Подумаешь! А мне это все равно… ведь дети в округе и так называют нас воришками или последышами казненного… А потом, все время работать – до того скучно…
– Но, братец, нас ведь здесь каждый день бьют!
– А бьют-то нас потому, что мы слушаемся Марсиаля, а не их…
– Он с нами такой добрый!
– Добрый-то он добрый, я с этим не спорю… и я ведь его люблю… При нем с нами не смеют дурно обращаться… он нас водит гулять… все это так… но и только… он ведь нам никогда ничего не дарит…
– Конечно… Но ведь у него самого ничего нет… все, что он зарабатывает, он отдает матери за еду и кров.
– А вот у Николя, у того всегда кое-что есть… Понятное дело, коли мы слушались бы его, да и мать тоже, они бы так не портили нам жизнь… дарили б нам разные наряды, как сегодня… они бы нас не боялись… и мы были бы всегда с деньгами, как Хромуля.
– Но, господи боже, ведь для этого пришлось бы воровать, а знаешь, как это огорчило бы нашего брата Марсиаля!
– Ну и что? Тем хуже!
– Как ты можешь такое говорить, Франсуа!.. А потом, коли нас поймают, нас ведь посадят в тюрьму.
– А по мне, что в тюрьме сидеть, что в мастерской весь день торчать – все одно… А кстати, колченогий верзила говорил, что там весело… в тюрьме.
– Ну, а то, сколько мы горя принесем Марсиалю… ты об этом, видно, и не думаешь? Ведь он сюда ради нас вернулся и остается в доме; будь он один, он бы долго не раздумывал и вернулся бы в свои любимые леса, опять стал бы браконьером.
– Вот пусть и забирает нас с собой в эти леса, – заявил Франсуа, – так будет всего лучше. Я там буду вместе с ним, я ведь люблю его и не стану работать в мастерских, меня при одной мысли о них тоска берет.
Разговор между Франсуа и Амандиной внезапно прервался.
Снаружи дверь в их комнату заперли, дважды повернув ключ в замке.
– Нас заперли! – закричал Франсуа.
– Ах ты, господи… А почему это, братец? Что они собираются с нами сделать?
– Может, это Марсиаль сделал?
– Послушай… послушай… как лает его собака!.. – воскликнула Амандина, навострив слух.
Прошло несколько мгновений, и Франсуа сказал:
– По-моему, они колотят молотком по его двери… может, они хотят ее выломать?!
– Да, да, а собака Марсиаля все лает и лает…
– Послушай, Франсуа! А теперь вроде как куда-то гвозди заколачивают… Боже мой! Боже мой! Мне страшно. Что же они там делают с братцем? Теперь его собака уже не лает, а громко воет.
– Амандина… а теперь ничего не слыхать… – заметил Франсуа, подходя к двери.
Дети, затаив дыхание, с тревогой прислушивались.
– А сейчас они затопали от комнаты Марсиаля, – тихо сказал Франсуа, – я слышу шаги в коридоре.
– Давай-ка ляжем в постель; мать нас убьет, коли увидит, что мы еще на ногах, – со страхом сказала Амандина.
– Нет… – продолжал Франсуа, все еще напряженно прислушиваясь. – Вот они опять прошли мимо нашей двери… а теперь быстро сбегают по лестнице…
– Господи! Господи! Да что ж это все означает?..
– Ага, а теперь они отворяют дверь в кухне…
– Ты так думаешь?
– Да, да… я слышал, как она скрипнула…
– А собака Марсиаля все воет да воет… – сказала Амандина, прислушиваясь…
И вдруг она закричала:
– Франсуа, наш братец Марсиаль нас зовет…
– Марсиаль?
– Да… Разве ты не слышишь?.. Разве не слышишь?..
И в самом деле, несмотря на обе плотно прикрытые двери, ушей Франсуа и Амандины достиг звучный голос Марсиаля: из своей комнаты он звал обоих детей.
– Господи, а мы-то не можем к нему пойти… нас ведь заперли, – сказала Амандина, – ему хотят причинить зло, раз уж он нас зовет…
– Ох, уж что до этого… если б я мог им как-нибудь помешать, – решительно выкрикнул Франсуа, – я бы непременно им помешал, пусть бы даже они меня резали на куски!..
– Но ведь Марсиаль не знает, что нас заперли на ключ; как бы он не подумал, что мы не хотим прийти к нему на помощь; крикни ему, Франсуа, что нас заперли в комнате!
Мальчик хотел было последовать совету сестры, как вдруг сильный удар потряс снаружи ставень небольшого окна комнатушки, где были заперты дети.
– Они сейчас влезут в окно и убьют нас! – испуганно закричала Амандина; в страхе она бросилась на свою постель и закрыла лицо обеими руками.
Франсуа, хотя он испугался, как и сестра, неподвижно застыл на месте. Однако после упомянутого нами сильного удара ставень не открылся; гробовая тишина царила теперь в доме.
Марсиаль больше не звал детей.
Немного успокоившись и движимый сильным любопытством, Франсуа решился осторожно приотворить окошко, и теперь он старался разглядеть сквозь щели в ставне, что же происходит снаружи.
– Будь осторожен, братец, – прошептала Амандина; услышав, что Франсуа отворил окно, она приподнялась на своем ложе. – Ты что-нибудь там видишь? – спросила она.
– Нет… ночь такая темная.
– И не слышишь ничего?
– Нет, ветер так громко свистит.
– Тогда прикрой… прикрой же окно!
– Ага! А вот теперь я что-то разглядел.
– Что ж именно?
– Я вижу свет фонаря… он светит то тут, то там.
– А у кого он в руках?
– Я различаю только свет… Вот он приближается… теперь слышны голоса.
– Кто бы это мог быть?
– Слушай… слушай… это Тыква.
– А что она говорит?
– Говорит, чтобы крепче держали лестницу.
– Ах, теперь я понимаю! Когда они тащили большую лестницу, она упиралась в наш ставень, от этого и был такой шум.
– А теперь я больше ничего не слышу.
– А что они с этой лестницей делают?
– Больше ничего не могу разглядеть…
– А что-нибудь слышишь?
– Нет…
– Боже мой, Франсуа! Может, они для того потащили лестницу… чтобы залезть через окно в комнату нашего брата Марсиаля?!
– Вполне возможно.
– А что, если ты чуть-чуть отодвинешь ставень и посмотришь…
– Не решаюсь.
– Ну совсем капельку…
– Нет уж, нет. Коли мать заметит!..
– Такая темень стоит, что никакой опасности нет.
Франсуа нехотя выполнил просьбу сестренки, приоткрыл слегка ставень и стал смотреть.
– Ну, что там, братец? – спросила Амандина; преодолев свои страхи, она встала с постели и на цыпочках подошла к брату.
