Зеф тяготился тем, что пребывал под постоянным контролем своего невидимого босса. Его жаждущий власти характер не умел подчиняться, он делал это с яростью в глазах и скрипя зубами. Желание изменить ситуацию в свою пользу давно овладело им. Зеф много лет обдумывал пути выхода из «Аквилона», из-под начала Генриха, но тщетно. Генрих никого не отпускал, подтверждением этому были события, произошедшие четыре года назад в Лимбурге, когда Генрих безжалостно уничтожил два сектора. А все только потому, что у него появились сведения, будто в одну из групп был внедрен сотрудник Интерпола.

– Кофе, – послышался за спиной голос Энвера, и Зеф обернулся.

Энвер был моложе Зефа на двадцать лет, сейчас ему было чуть больше сорока. Зеф любил называть его мальчишкой, потому что рядом с ним ощущал себя старцем. Подвижный, обаятельный, лживый – Энвер напоминал Зефу его самого, вернее, того, кем он был когда-то. Энвер был крестным отцом внучки Зефа, а это говорило о высшей степени доверия, которую он испытывал к своему помощнику. И тем не менее Зеф многое утаивал от Энвера, зная, что если тот вдруг узнает его тайну, немедленно обратит это против него.

– Войтович будет через пятнадцать минут, – напомнил он, указав боссу, что тот все еще не одет. – Я подготовлю костюм.

– Пусть этим займется Пирро, – сказал Зеф и улыбнулся. – Или ты решил примерить на себя роль мажордома?

– Вовсе нет, – бросил через плечо Энвер.

– Хм… – усмехнулся Зеф, взял в руки чашку и принюхался. – Немцы говорят, что кофе должен быть горячим, как преисподняя. Черным, как черт. Чистым, как ангел, и сладким, как любовь. Все условия соблюдены. Отменный напиток. Напомни мне выразить благодарность тому, кто его готовил.

Зеф всегда благодарил за доставленные удовольствия, это было его отличительной чертой. Энвер улыбнулся, подумав о том, что люди, которым Зеф говорил «спасибо», обычно не радовались. Они краснели, боялись дышать и мечтали, чтобы этот колоритный старикашка скорее закончил поток льстивых слов и удалился.

Через несколько минут Зеф уже застегивал пуговицы на пиджаке, готовясь к визиту Павла Войтовича, поддержкой которого намеревался заручиться.

– На каком языке вы будете вести общение? – поинтересовался Энвер.

– На русском, благо я еще не успел его забыть, – ответил Зеф. – Войтович плохо говорит по-английски.

– Меня смущает, что я не буду понимать ни слова, – нахмурился Энвер.

– Ты вообще не будешь присутствовать. Я желаю говорить наедине.

Энвер в удивлении приподнял брови, но ничего не сказал. Он отвлекся на телефонный звонок и доложил:

– Павел Войтович поднимается в номер.

– Прогуляйся по центру, – сказал Зеф и добавил: – Я расскажу обо всем, что произойдет за время твоего отсутствия.

– Как скажете, – вежливо ответил Энвер.

Павел Войтович приказал охране ожидать его в машине, либо пройти в один из ресторанов отеля. Авилов начал возмущаться, недовольный тем, что ему запретили присутствовать при столь важной беседе, однако быстро остыл, когда Войтович угрожающе посмотрел на него. Он немедленно согласился с приказом, поняв, что превышает свои полномочия и выставляет Войтовича в невыгодном свете. В ресторане Авилов с нетерпением ожидал окончания встречи. Он почти ничего не ел, лишь строил предположения относительно цели визита Зефа и думал, как это повлияет на его планы насчет Наумова. Радовало то, что Ирму, так же как и остальных, не допустили к разговору. Сейчас она занималась подготовкой груза, который должен был уйти через четыре дня вместе с замороженными цыплятами в Эдинбург.

Дверь в номер открыл Пирро, пропустил Войтовича внутрь и внимательно оглядел при этом. Войтовича внутренне передернуло от отвращения. Пирро был таким огромным, что внушал трепет одним лишь своим ростом. Но стоило взглянуть ему в лицо, как страх многократно усиливался: широко расставленные болотного цвета глаза, черные взлохмаченные волосы, маленький, шириной в два пальца, лоб и порванные, неровно сросшиеся губы. Войтович сделал вид, что не смутился от столь отталкивающего зрелища, кивнул Пирро в знак приветствия и подошел к Зефу. Ноли усмехнулся, зная, какие чувства у людей вызывает Пирро. Он и сам порой пугался, глядя своему охраннику в лицо. Но в его окружении не было человека преданней, чем эта безобразная обезьяна. За это Зеф ценил парня, как и за то, что тот умел молчать, когда нужно, а говорил лишь в том случае, если ему давали разрешение.

– Павел, – Зеф пожал теплую руку и указал на диван. – Присаживайся. Сложно быть хозяином в чужом городе, поэтому уступаю тебе право первенства, тем более что я приехал с протянутой рукой.

Войтович сразу догадался, что тот перешел к делу.

– Тебе нужны деньги? – спросил он. – Если так, только скажи, сколько?

– Ах, Павел! – рассмеялся Зеф, показав маленькие блестящие зубы.

«Чертова акула», – улыбнулся Войтович, чувствуя, что попадает под обаяние этого приятного на вид старика.

– Неужели ты думаешь, что мне нужна материальная поддержка? – продолжил Зеф и развел руки в стороны, намекая на нелепость подобного предположения.

– Тогда что?

Войтович удобно устроился на диване и обвел взглядом номер. Роскошный, так можно было охарактеризовать окружающую обстановку. Впрочем, Зеф не жалел денег на себя: он любил комфорт, который, по его мнению, отражался в цене. Чем дороже, тем лучше, считал Зеф, и почти всегда это соответствовало действительности. Однако иногда он ошибался. И их встреча была тому подтверждением. Внутренне Войтович чувствовал: предложение, которое выдвинет Зеф, будет слишком дорого стоить. Но кто из них будет платить по счетам, еще предстоит разобраться.

– Разговор пойдет о Генрихе, – сказал Зеф.

Голос его утратил дружелюбные нотки, стал жестким и отрывистым. И скрипучести в нем появилось еще больше. Он звучал, как старое колесо, готовое развалиться от ударов о камни, разбросанные по дороге.

– У меня есть сведения о том, что Генрих намерен оставить деятельность.

– Он сам сказал тебе об этом? – улыбнулся Войтович.

Зеф недовольно раздул ноздри, понимая, на что намекнул Войтович, и сокрушенно покачал головой.

– Ты знаешь, что Генрих ни с кем не общается после покушения, которое устроили на него десять лет назад. Его координатор летал в Лондон к Габи Тасман. Ходят слухи, что эта рыжая сучка возглавит «Аквилон» после отставки Генриха.

– И как это отразится на мне? – спросил Войтович.

– Габи упразднит твой сектор.

– Это твое предположение или у тебя был разговор с ней? – спросил Войтович, чувствуя, как внутри все начинает холодеть от возможных перемен.

– Пока только предположение. – Зеф внимательно посмотрел на Павла. – Но ты не мог не заметить, что в твой регион уменьшились поставки, да и от тебя просят не так много, как раньше. А ведь «синтетика», которой славится Петербург, весьма востребована в Европе. Тебя незаметно смещают, Павел.

Войтович молчал, обдумывая слова Зефа. Все, о чем он говорил, было похоже на правду. В последнее время товарооборот значительно уменьшился. Но была ли этому причиной реорганизация в «Аквилоне», мог знать только Генрих. А он ни с кем из управляющих секторов не общался напрямую. Все приказы от него поступали через Макса де Фриза – главного координатора, который не придерживался чьей-либо стороны. Он и его команда бесстрастно выполняли распоряжения Генриха. Слово «бесстрастно» наиболее подходило к описанию деятельности, которую осуществлял де Фриз. Он с одинаковым спокойствием наказывал и поощрял, убивал и миловал. Никаких эмоций, только действия, которые санкционировались самим Генрихом. Можно сказать, что Макс де Фриз был единственным связующим звеном между Генрихом и «Аквилоном». Генрих был кучером, который умело управлял упряжкой – секциями картеля, расположенными в разных частях Европы, а де Фриз являлся сбруей, которая, собственно, и держала упряжку лошадей в повиновении. Генрих никому не объяснял мотивов своих действий, он руководствовался лишь собственными соображениями, а остальные выполняли приказы беспрекословно. Почему никто не бунтовал? Всех устраивало подобное положение вещей. Генрих был мудрым управленцем, у него были серьезные связи: в полициях всех стран ЕЭС, в Интерполе, среди сенаторов, политиков, бизнесменов – всегда был кто-то «высокий», имея доступ к которому Генрих решал вопросы. Именно он придумал схему разделения рынка, которая успешно функционировала до этого момента. Каждая секция занималась определенным видом деятельности, не вмешиваясь в другие. Кто-то занимался марихуаной, другие – изготовлением синтетических наркотиков, третьи – кокаином, опиумом. Конечно, внутри каждой секции действовали свои законы, большинство кланов имело легальный бизнес во многих странах Европы, и эта вполне законная деятельность находилась вне контроля Генриха. Однако все, что касалось наркотиков, проходило только через него. Здесь никто и шагу не мог ступить, не отчитавшись при этом боссу. Конечно, кроме «Аквилона», существовали и другие преступные организации, но они не были такими успешными и тщательно законспирированными, как та, которой руководил Генрих. Он усердно охранял своих людей, и ни один из них не пострадал за последние двадцать лет, не считая бойни, которая произошла четыре года назад под Лимбургом. Тогда Генрих защищал себя, а заодно показал всем, что бывает с предателями, которые хотят навредить ему и «Аквилону».