– Видимо, настал критический момент, когда самочувствие и симптомы стали настолько тревожны, что проснулся или инстинкт самосохранения, или просто страх, – предположила Виктория.

– Значит, обвинить ее в гибели Ани мы сможем лишь голословно?

– Если не раздобудем Анину карту. Должна же она у них быть? – озабоченно проговорила Виктория. – В любом случае мы должны разыскать других пострадавших, чем больше народу выдвинет против нее обвинения, тем труднее будет их опровергнуть!

– Точно! Ладно, я все поняла, завтра же отправлюсь к ней на прием, а вы попробуйте заняться поиском потерпевших, я тоже это сделаю, – пообещала Женя и отключилась. – Ада Львовна, Трупп на месте? – оборачиваясь к женщине, спросила Женя, явно размышляя о собственных проблемах.

– Ты что, Потапова, белены объелась? – возмутилась таким вызывающим поведением Ада Львовна. – Я тебе последний раз по-хорошему говорю, давай чеки и полный финансовый отчет!

Но Женя, подхватив свой баул, уже неслась по коридору в сторону начальственного кабинета. Секретарши на месте уже не было, но щелочка света, пробивавшаяся из-под двери, свидетельствовала о том, что Трупп на месте. А потому Женя, едва стукнув в дверь, ворвалась в кабинет.

– Тенгиз Карпович! У меня новые обстоятельства по делу! – бодро отрапортовала она, подлетая к начальственному столу. – Ой!

Стол был уже занят. На нем в задранной до пупа юбке и расстегнутой блузке восседала необычайно румяная Марина. Ее медно-рыжие, как у Венецианской блудницы, волосы рассыпались по плечам, а где-то там, между нахально оголенными Мариниными грудями барахтался сластолюбивый Тенгиз Карпович, обхваченный за талию голыми Мариниными ногами, и пытался запахнуть пиджак одновременно с рубашкой и отыскать на плече свой галстук.

– Простите, – пролепетала Женя, пятясь к двери. – У меня тут просто такое вскрылось, ну, по делу о самоубийцах, там еще врачи-убийцы обнаружились. Точнее, только одна, но очень опасная. А еще я с врачихой сегодня связалась, которая Лосеву спасала после той, которая убийца, и мы с ней обсудили план совместных действий, – рассказывая все это, Женя незаметно для себя перестала пятиться в сторону двери, чтобы, как планировала ранее, выскользнуть в приемную и бежать бегом прочь, а, наоборот, под возмущенным взглядом Марины двинулась обратно к столу, продолжая увлеченный рассказ:

– Я уже была у этой Васильевой, которая Лосеву убила, на приеме. В качестве пациентки. Я теперь буду подсадной уткой и постараюсь собрать на нее максимум компромата и доказательств, по Интернету мы разыщем других пострадавших от ее рук женщин и уговорим выдвинуть обвинения. Когда материала будет достаточно, мы сможем прямо в эфире передать ее правоохранительным органам! – возбужденно рассказывала Женя, бесцеремонно отодвинув в сторону голую шипящую Марину. – Или еще лучше, устроить открытую студию, заманив туда и гинеколога, и ее жертв, а еще родственников и коллег Ани Лосевой! Во скандалище будет! На весь город, а еще лучше на всю страну! Жаль, нас не транслируют.

При упоминании скандала, полиции, врачей-убийц и открытой студии с мордобоем Трупп о плотских утехах тут же позабыл и, бодро вскочив с места и застегнув брюки, пробежался по кабинету.

– Так! Непременно в студию журналистов ведущих издательств! Это я сам обеспечу! А еще правозащитников, священника и парочку многодетных матерей! – потирая крупные, поросшие густым черным волосом руки, приговаривал Тенгиз Карпович. – Если передачка выйдет жареной, мы ее другому каналу продадим, например Первому! А, Потапова?

– Точно! – бодро кивнула Женя и, пользуясь случаем, добавила: – И при таких масштабных перспективах Ада Львовна меня из-за полутора тысяч рублей хочет финансирования лишить. А как я эту врачиху на чистую воду выведу, если она в платной клинике трудится?

– Гм, – несколько поостыл Тенгиз Карпович. – Сколько, говоришь, надо денег?

Но Женя уже смекнула, что шеф клюнул на грядущие перспективы и скромничать сейчас не надо.

– В сто тысяч попробую уложиться, – делая вид, что прикидывает что-то в уме, усиленно хмурясь, проговорила Женя. – Только уж, Тенгиз Карпович, поймите меня правильно, я не смогу представить чеки на всю сумму. Вдруг мне взятки придется давать или заплатить охраннику, чтобы медкарты из клиники выкрал. Я же не в гипермаркет за продуктами иду. Но если хотите, я могу каждый день лично вам отчет представлять. Хотя это, конечно, и отвлечет меня от расследования.

В Тенгизе Карповиче природная жадность боролась с неутоленной жаждой славы и успеха. Он облизывал губы, пил воду, снова облизывал губы, заправил в штаны рубаху, недовольно взглянул на Женю, потом вдруг заметил по-прежнему сидящую на столе Марину, развесившую свои прелести, и сердито цыкнул на нее, чтобы отправлялась на рабочее место. И снова хмуро взглянул на Женю:

– Когда закончишь свои изыскания?

– Думаю, через месяц, – осторожно ответила Женя.

– Не думаю, а через месяц эфир! И попробуй не справиться! – грозно рыкнул Трупп, усаживаясь на место.

Марина демонстративно одернула у него перед носом юбку и, одарив Женю убийственным взглядом, покинула кабинет.

– Раз в два дня отчет о ходе дел. Чеки можешь не приносить, но куда и сколько потратила, в отчете распишешь, и давай там не барствуй. Мы канал маленький, бедный, денег лишних нет. С Адой Львовной вопрос я сам решу.

Из кабинета Женя выходила победительницей, ощущая себя Наполеоном после сражения при Аустерлице.

Всю дорогу до дома она прокручивала в голове наполненный событиями день. В ее прежней, еще привладиковской, жизни столько всего и за месяц не случалось. Хотя суеты и эмоций в той жизни было больше, но все это был бег на месте. Какие-то бесконечные театральные тусовки, бессонные ночи, проводимые в спорах о роли искусства в современном мире или о новой постановке какого-то непризнанного гения в каком-то заштатном театре. Частые скандалы с Владиком, бурные примирения, много слез, криков, разбитой посуды. Сейчас, вспоминая свою прежнюю жизнь, Женя только диву давалась, на что расходовала силы и энергию, и как при таких психических встрясках в психушку не загремела? Теперь ей казалось, что все это происходило много лет назад, в какой-то другой, глупой, неустроенной жизни. Боже мой! Какое же это счастье быть самой собой, радовалась она, шагая от метро по обсаженной лиственницами пешеходной аллее, мимо собора Андрея Первозванного, мимо старого Андреевского рынка домой, в свой старый флигель.

В темной, запертой на кованые узорчатые ворота подворотне кто-то жалобно пищал. Женька сперва испугалась, крыса! Но писк был слишком слабый, испуганный и такой жалобный. Женя вытащила мобильник и, включив подсветку, огляделась. Посреди подворотни, прижавшись к толстой, уходящей в свод арки трубе, сидел крохотный котенок. Его серая всклокоченная голова каким-то чудом удерживалась на тощей шее, серая в полоску, лишенная всякого благородства шерстка свалялась, весь он был жалкий, пронзительно одинокий и невероятно милый. Женя выключила мобильник и взяла котенка в ладони.

– Ах ты горемыка! Ты почему здесь один? Где твоя мама? – почесывая котенка за крохотным ушком, сюсюкала Женя. В подвале их дома водилась немалая популяция бездомных кошек, кормившихся на Андреевском рынке. Они, разумеется, регулярно плодились, но вот котят своих не бросали.

– Может, с кошкой мамой что-то стряслось? Или тебя сюда кто-то подкинул? – размышляла Женя, продолжая гладить котенка. – Ладно, что гадать, Матвей первый умер, да здравствует Матвей второй. Пойдешь ко мне жить? – ласково спросила она котенка и двинулась к парадной. Света в ней, как всегда, не было, но Женя уже научилась подниматься к себе на ощупь. Засунув котенка в карман, она достала ключи, щелкнула замком и, переступив порог, ослепла, попав в ярко освещенную прихожую.

– Явилась? – раздался недовольный, капризный голос. – Я уже битый час тебя жду.

Женя проморгалась. В проеме комнатной двери стоял, сложив на груди руки, Владик Корытко. Ох, и не к добру она его сегодня поминала!