После мясной солянки и расстегаев с потрошками Феликс Николаевич внес на террасу стейки осетра, только что снятые с гриля. За поваром вперевалку следовала Ида с блюдом картошки «по-деревенски», украшенным зеленью и черри.

– Дашенька, вы уж не обижайтесь, милая, – промурлыкала Пролетарская, склонив к Орлик тщательно уложенную голову, – но мне это представляется «пиром во время чумы».

– А вам что же, Адель Вениаминовна, отдельно овсянку подавать? – раздраженно спросил Василий и стал с хрустом поглощать листья салата.

Пролетарская вспыхнула и протянула ручку к очередному пирожку.

– Меня очень беспокоит Степан Никитич. Быть может, нужно связаться с его родственниками? – ковыряя вилкой рыбу, сказала себе под нос Травина.

– Я думала об этом. Поговорю с Бултыховым, когда он проснется и немного повеселеет, – сказала Даша и решилась съесть кусочек осетрины. Сколько, в конце концов, можно разнюниваться?

– Все одно к одному! Беда, просто беда, – сокрушенно вздохнул Лева, подкладывая Лике на тарелку зелени. Травина коснулась Левиной коленки, что едва не стоило блюду с салатом опрокидывания на пол: Гулькин всплеснул руками, закашлялся и схватился за стакан с соком.

– Лева, до чего ты неловкий, дерганый! Держи себя в руках, в конце концов! – не преминул сорвать на помощнике накопившееся раздражение Говорун и закричал в сторону кухни: – Феликс Николаич, Ида! Идите обедать с нами! Что уж теперь…

Через пару минут, сняв поварскую шапочку и фартук, к компании присоединился улыбающийся в усы Самохин и за ним смущенная Ида. Даша подумала, что впервые может разглядеть свою работницу без передника и косынки, повязанной до бровей. У Иды были густые, собранные в пучок рыжеватые волосы, молочная кожа и мягкие руки с круглыми локтями. Ситцевый сарафан немилосердно полнил женщину. «Я подарю ей кое-что из одежды. Обязательно», – подумала Даша.

– Ну, что обыск?! Выявил сокрытые улики? – театрально насупив брови, обратился Самохин к Говоруну и стал придирчиво смаковать собственную солянку.

– Да ни черта они не нашли, естественно, – отмахнулся Василий. – Ясно ведь как Божий день, что наш актер актерыч притащил эти цигарки с собой. Экспериментатор престарелый, прости господи.

– Но журналист настаивал, насколько я понял из вчерашних разговоров, на том, что именно здесь, «Под ивой», кто-то снабдил Федотова наркотиком. Пресновато все же… – поморщился повар, пригубив очередную ложку супа и промокнув губы салфеткой.

Постепенно обстановка за столом разрядилась, вкусная трапеза сделала свое дело: раздавались вздохи, недоуменные и насмешливые восклицания.

– Феликс Николаевич, вы о чем?! – воззрился на повара Говорун. – О злоумышленнике, который вместе со всеми сейчас потчуется рыбкой? – Василий дернул рукой, случайно указавшей на Пролетарскую. Вдова выронила вилку и затрепетала.

– Или вы с Идой в кухоньке снадобья варганите убийственные? – Василий демонстративно рассмеялся.

– Да, оригинальная версия, – хмыкнул Феликс Николаевич, накладывая сначала Иде, потом себе осетрины.

– Побойтесь Бога, Василий Иванович, – укоризненно сказала Травина и вдруг, потупившись, пробормотала под нос: – Хотя полиция ведь может заинтересоваться предметом, который всегда стоит на столе – а потом вдруг исчезает? В нужный момент…

Присутствующие замерли в тягостном молчании.

– Вы о чем, Лика? – спросила с недоумением Даша.

– Таинственность напускаете, Анжелика Алексан-на? – хмыкнул Василий.

– Знаете, господа, нам тут самодеятельность разводить не пристало. Все беды оттого, что каждый дилетант лезет не в свое дело. – Адель Вениаминовна укоризненно сверкала очами в сторону Травиной. – Мне мой сын, а он человек не последний в этой стране, поверьте, – вдова с апломбом поправила платочек на шее, – всегда говорит, что проблемы у нас от некомпетентности.

– А по-моему, от ворья, – вздохнул Лева.

– Что кормится при власти, – в тон ему поддакнул Говорун.

– Спасибо за обед и компанию, – громко двинула стулом оскорбленная Пролетарская.

– А десерт? Пирог с вишней? Фирменный Феликса Николаича, – засуетилась Даша, решившая устроить мужу кровавую расправу сразу после обеда.

– Нет-нет, спасибо, Дашенька. Я сыта. Полностью. И вот что я вам скажу. Если бы позволили мне стражи порядка покинуть этот дом, я бы сделала это немедленно! – Пролетарская, гордо подняв элегантную голову, засеменила в дом.

Даша пихнула мужа под столом ногой, и Василий, вскочив, помчался за Пролетарской.

– Адель Вениаминовна, я вас в таком настроении не отпущу! Я хочу вам сказать, что… – далее слова его поглотили деревянные стены.

– Ну как, десерт? – обвела собравшихся растерянным взглядом хозяйка.

– Пирог подам, – буркнула Ида, вставая.

Даша с изумлением отметила, что молочные щеки горничной-кухарки пылали как никогда.

Устроившись на лавочке возле неказистого альпинария, сооруженного рядом с входом в баню, Лева допытывался у насупленной и донельзя сосредоточенной Лики, что она имела в виду за обедом.

– Какой предмет исчез? Я же вижу, что ты говоришь всерьез, – шептал Гулькин в лицо Травиной, брызгая слюной.

– Левочка, мне надо подумать. Просто подумать и, может быть, поговорить с одним человеком.

– Ну с каким, с каким человеком?! Что ты темнишь? А вдруг это опасно? Я бы никогда не подумал, что ты такая упрямая!

Лика, улыбнувшись, посмотрела в глаза Гулькина.

– Да, я упрямая. Хоть кол на голове теши – говорит моя мама. А разве плохо иметь характер и принципы?

– Прекрасно, – прошептал Лева и вдруг, подавшись вперед, приник губами к ее губам.

Лика мгновенно обхватила Леву руками что есть мочи.

В этот момент на тропинке, ведущей к дому, в нерешительности остановилась невысокая белокурая женщина с дорожной сумкой в руке. Люша Шатова, оценив страстность поцелуя влюбленных, постаралась бесшумно ретироваться. Но ее все же заметили, и Лева, отпрянув от Лики, вскочил.

– Простите, вы… вы журналистка? – Он решительно направился к сыщице.

– А?! Почему? – изобразила недоумение Люша. – Я – Дашина сестра. Троюродная. Мы с ней созванивались, и она пригласила меня погостить, а что, собственно…

– А-а… Ну тогда пойдемте в дом, Даша у себя, видимо. Она с квартальным отчетом мучается. Бухгалтер уехала в Турцию и забросила все дела. Страшно безответственная особа, – вы, кстати, не сильны в бухгалтерии?

– Нет, я учительница музыки.

– А-а, так вы коллеги с Анжеликой. – Лева церемонно указал на Травину.

– Здравствуйте! А я воспитательница детского садика. Вы не в саду работаете? – Лика протянула Юлии руку и широко улыбнулась.

«Выглядит милой и искренней. И “Ромео” ей под стать», – подумала Шатова, пожимая пухлую ладошку Травиной.

– Нет, я даю частные уроки игры на фортепиано. Меня зовут Юля.

Лева, подхватив Люшину сумку, помчался в дом, а женщины медленно пошли к террасе.

– Вам Даша не рассказывала, видимо, о трагическом происшествии? – спросила Травина.

– Конечно, рассказывала! И даже отговаривала от поездки. Но я решила, что нужно их с Васей поддержать.

– Да, они, безусловно, в унынии по поводу своего бизнеса. Боятся, что дурная слава об «Иве» распространится и отпугнет клиентов.

Собеседницы сели в кресла на террасе.

– А что думаете по поводу происшедшего вы, Лика? – Юля постаралась изобразить женское безудержное любопытство.

– Я думаю, что каждый, в конце концов, получает по заслугам, – жестко ответила Травина.

– Вам не нравился покойный актер? – Шатова испытующе рассматривала воспитательницу.

– Скажу так. Чем больше я его узнавала, тем меньше он мне нравился. Курение смертоносной травы окончательно завершило довольно… мм… демонический образ. Ну вот скажите, Юля, вы бы стали пробовать зелье, если бы вам предложил его малознакомый мужлан?

– Я бы не стала пробовать его даже в случае предложения доброй знакомой, – рассмеялась Люша. – А этот журналист вам тоже малосимпатичен? Считаете, что косячки он привез?