Annotation

Где проходит грань между обычной реальной жизнью и жизнью параллельной – мистической? Как узнать, что ты переступил эту грань и видишь вещи не такими, какими они кажутся? Живешь ли ты в обыденности или уже перешел на территорию мечты? А может быть и наоборот. Где бы ни происходили события – в современности, в ХIХ веке, на другой планете - герои этого сборника рассказов узнаваемы, и жизнь их похожа на многие другие жизни. Но на бытовом фоне разворачиваются, поистине, фантастические события.

От автора

Темные зеркала

Смерть аббата Муре

Антитеррор

Семма

Сегодня будет хороший день

Гульзор

Голод

comments

1

От автора

Это подборка состоит из рассказов разных лет. Что-то публиковалось, а что-то просто хранилось в архиве. Но наступает момент, когда необходимо упорядочить все, что написано за огромный промежуток времени. Иначе, такое небрежение грозит утерей текстов, что уже дважды случалось в моей жизни. Да-да, дважды были полностью потеряны архивы, тогда еще бумажные.

Жизнь скоротечна, и не хочется, чтобы после моей смерти ни одна живая душа не узнала, что был вот такой писатель – Рене Маори. Если смогу, то такие сборники сделаю из всех материалов, которые у меня хранятся. Я давно уже не стремлюсь к славе, тот скандальный кусочек славы, который имею – меня вполне устраивает. Но я буду счастлив, если мои произведения заставят кого-то задуматься хотя бы и на пять минут.

Жанр, в котором я работаю, трудно поддается известным определениям. Мои рассказы относят и к мистике, и к фантастике, и даже, не к ночи будь сказано, к фэнтези. Если первое и второе я приму, то уж третье – совсем не о том. Любители фэнтези могут не читать, для них существует масса специальной литературы.

В этот первый сборник вошли рассказы, написанные за последние четырнадцать лет. В них и кусочки нашей с вами жизни, и мои личные переживания и рассуждения. Надеюсь, рассказы найдут своего читателя.

Темные зеркала

Грань, отделяющая Жизнь от Смерти, в лучшем случае обманчива и неопределенна.

Э. А. По

Если пройти по одной крупной улице Москвы, да заглянуть во внутренний дворик, что находится прямо напротив лавки часовщика, можно увидеть высокий дом, выкрашенный когда-то в слабо зеленый цвет. Там в первом этаже, удивленными кошачьими глазами смотрят окна, напоминающие половинки круга. За этими окнами живет художник, живет и пишет свои картины. Попасть в его мастерскую можно только через внутренний двор, потому что парадным крыльцом мы воспользоваться не можем. Так уж получилось, иначе я повел бы вас совсем на другую улицу и сделал бы повествование более торжественным.

Стоит ли говорить, что большим признанием наш художник не пользовался, впрочем, как и многие представители его касты. Сейчас он арендовал непомерно дорогую для себя квартиру и, несмотря на солидный возраст, учился в Академии, проедая деньги с имения родителей.

Звали его Андрей Тимофеевич Варягин, и был он из тех самых мелкопоместных дворян, что проживают в самых глухих провинциях необъятной России. Мы застанем его в тот момент, когда он потчует чаем с ватрушками очередного гостя, писателя, некоего господина Яновского, и рассуждает о вещах, в которых имеет мало осведомленности. Но такова уж природа человека, мы любим кичиться просвещенностью, особенно в тех случаях, когда этой просвещенности не имеем. В то время особенно ценились разговоры о войнах. Но война с Наполеоном давно закончилась, а до Крымской было еще, ох, как далеко. Скажу с уверенностью, что герои моего рассказа до нее просто не дожили. Совсем чуть-чуть.

– А не скажите ли мне, милейший Николай Васильевич, не захочет ли Турция Крым отнять? – вопрошал Варягин, пощипывая скудную бородку. – Ведь они, поганцы, так и норовят наших земель откусить.

Тот, к кому он обращался, был худ и мал ростом. Лицо имел желтое, на котором выделялся лишь длинный нос, который при вопросе как-то странно наморщился, словно был отдельной частью и жил собственной жизнью, не обращая внимания на владельца.

– С чего бы это? – в свою очередь переспросил тот. – Разве разговоры такие идут?

– Идут – не идут, – уклончиво ответил Варягин, – А обезопаситься не мешало бы. А ну, как они свою армию двинут.

– Будет вам, любезнейший. Так и, бог знает, до каких глупостей договориться можно. Сейчас еще скажите, что Киев на Москву пойдет. Право, глупости.

– Вы уж скажете, – заулыбался Варягин. – Надо же, Киев на Москву. Спасибо, что не на Петербург. – И тут же перескочил на другое. – А я бы походом в Китай пошел. Ах, и страна, доложу я вам. А золота одного…

Он мечтательно возвел глаза к обшарпанному потолку и задумался.

– А я вот все больше человеком интересуюсь, – не слушая, собеседника продолжал Яновский. – Ведь что такое человек? Это – мир таинственный. И не знаешь, что ждать, а вот уже или враг тебе, или друг. И ведь не угадаешь. А смерть пришла, и все равно ей, колченогой, другом он кому был или нет. Страшно! А коли ты сам не распознал ближнего, так и не узнать никогда, кем же он был.

– Так есть ли в том смысл? – встрепенулся художник. – Ежели, все равно, не узнаешь, какой в этом прок?

– А мы, ну как помрем, Андрей Тимофеевич? Что про нас-то скажут? Может, скажут – пустые люди были, никчемные. А…

– Не все ли равно, милейший Николай Васильич? Раз помрем, так и не услышим, – перебил его Варягин. – Пусть себе…

– Не услышим, – словно в задумчивости повторил гость. – А вдруг? – шепнул он еле слышно, будто бы про себя. И дрожь всколыхнула его тело.

– Живем мы скучно, – пробормотал он, подавляя знобливость. – Ничего, кроме этого тумана не видим. Вы все в живописи спасаетесь, я в книжках своих. А нужны они, мои книжки, спрошу я вас? Вот и лезет всякое в голову. Сам бы все эти мысли вынул и новые вложил. Ан, никак не выходит. Стало быть, так и будем призрачные жизни создавать. А нет ли у вас чего нового? – перевел он разговор в безопасное русло. – Может, написали картинку какую? Давно я тут не был.

– А как же… Есть, есть. Вот, портрет неизвестного.

Варягин отвернул от стены холст и продемонстрировал портрет человека со впалыми щеками и горящими глазами. Впрочем, одет тот был прилично – белая рубашка, сюртук, на шее шелковый галстук. Что странным образом не вязалось с диковатым выражением лица.

– А? Хорош? Только вот, купит ли кто? – тоскливо добавил Варягин, глядя на портрет голодным взглядом.

– Это кто же такой? – слегка вздрогнув, удивился гость.

– Понятия не имею. Увидел как-то во сне, и запечатлел…мммм… видение.

Николай Васильевич вдруг как-то помрачнел и засобирался.

– Куда же вы, – удивился Варягин, – рано совсем, да и чай допить надобно.

– Не надобно, – отрезал гость. – Пойду. Утомился. Нехорошо я себя чувствую в последнее время. Звоночки с того света пошли, – попытался пошутить он, но лишь нервно скривился собственной шутке.

– Не в вашем возрасте думать о смерти, – предупредительно сказал Варягин, подавая гостю черный прогулочный плащ, который тот небрежно бросил на стул у двери. – Может, еще побудете, что же так убегать?

– Посетила меня одна мыслишка, – в тон ему ответил гость. – Спешу. Записать…, – он замялся и повторил. – Мыслишки кое-какие.

Николай Васильевич лукавил. Не было у него сейчас ни одной мыслишки, кроме той, что пробудил в нем портрет неизвестного. Если бы более точным, то он узнал человека, изображенного на портрете. Не то, чтобы он знал его лично – такого никогда не водилось. Ну, так и Варягин тоже его лично не знал, а увидал во сне. Николай Васильевич пытался заглушить в себе нервический трепет и отвлечься от мрачных мыслей, но, как бы он не старался, тайная тревога тяготила его разум. И была она связана с чем-то самым непонятным, непознанным и отвратительным любому здравомыслящему человеку. А все дело было в том, что уже несколько ночей подряд являлся ему этот незнакомец и говорил, говорил, не давая выспаться. Такое совпадение необычайно действовало на Николая Васильевича, и он все ускорял шаг, пока почти не добежал до своей квартиры, до кабинета, до письменного стола, возле которого без сил опустился на стул и погрузился в задумчивость.