Много лет тому назад среди глухого леса жил дровосек с двумя дочками. Старшую сестру звали Анной. Ей было восемь лет, и родилась она зимой в самую сумрачную пору, когда земля на сажень была засыпана снегом и в лесу было холодно и голодно.

Младшей было только шесть лет, и звали её Элисабет, а домашние называли Лийса. Она родилась в самый разгар лета, когда весь лес был усыпан цветами и ягодами. У Анны было серьёзное личико и огромные чёрные глаза. У её сестры глазки были голубые и весёлые, и золотые волосы её отливали солнечным блеском.

Мать девочек умерла, и с тех пор маленькая Анна стала младшей сестрёнке за маму, она прибиралась в избушке, научилась варить кашу и картошку.

Каждый вечер девочки рука об руку выходили на крыльцо и ждали, не покажется ли отец, он всегда возвращался домой на закате. Но вот однажды он ушёл и не вернулся. Они прождали ещё три дня и три ночи, и тогда Анна сказала сестре:

– Знать, умер наш отец, раз он не пришёл домой.

Так и было на самом деле. На отца свалилось большое дерево и задавило его, и он лежал далеко в чаще леса мёртвый.

– Пойдём с тобой по белу свету, теперь уж, наверно, можно, – сказала Анна.

– Теперь можно, – воскликнула Элисабет, – давай пойдём по белу свету!

Девочки достали своё лучшее платье; надели красные шерстяные юбочки и нарядные красные безрукавочки, расшитые розочками и колокольчиками, обулись в красные кожаные сапожки, натянули себе на головки зелёненькие шапочки с завязочками, выпустив на спину гладко расчёсанные волосы.

Положив себе в кармашек по краюшке хлеба и горсточке орехов, они отправились в путь.

– Повесь ключ на гвоздик у двери, – сказала Элисабет Анне, – чтобы зайцы могли её отпереть, – пускай греются зимой в доме.

Так они и сделали – повесили ключ на гвоздь и пошли куда глаза глядят.

Стояла осень, и день был холодный. Ветки деревьев гнулись от порывов сердитого ветра. Он вихрем налетел на девочек и провыл им в уши:

– Ха-ха! Экая мелюзга! Унести, что ли, одну девчонку? Я бы, кажется, не прочь. Вот как налечу да подхвачу!

Но сестрёнки так крепко держались за руки, что их никакими силами нельзя было оторвать друг от друга.

– Нас нельзя разлучить, – сказала Анна. – Мы всегда будем вместе – где одна, там и другая.

– Ну и ладно, не больно-то ты мне и нужна! – крикнул ветер и помчался своей дорогой.

Пошли они дальше и пришли к горному ручью, через который была перекинута узенькая жёрдочка. Девочки хотели вдвоём перейти на другой берег, но ручей засмеялся и сказал:

– Неужели вы не видите, глупенькие, что через меня надо идти друг за дружкой – сперва одна, потом другая?

– Раз так, значит, ничего не поделаешь! – сказала Анна. – Нас двое, и мы никогда не будем разлучаться. – И они прошли мимо мостика, хотя в обход было гораздо дальше.

Наступил вечер. Смотрят девочки, а навстречу им волк идёт. Волк был совсем тощий, одна кожа да кости. Остановился волк перед девочками, глядит на них, а сам облизывается.

– Я бы, кажется, не прочь слопать одну девчонку, – сказал волк и широко ухмыльнулся во всю свою пасть. – В брюхе у меня как раз пусто, впору кору глодать.

– Мы всегда вместе, – сказала Анна, – и если ты хочешь нас съесть, то ешь обеих сразу.

– Вот ведь незадача! – сказал волк, бросив на девочек голодный взгляд. – Сразу две у меня в брюхе не поместятся. – И он потрусил своей дорогой.

В лесу совсем стемнело. Малютка Элисабет стала плакать и жаловаться, что больше она не может идти. Они как раз проходили мимо старого дуба с большим дуплом.

– Хватит у тебя места для нас обеих? – спросила Анна и заглянула внутрь дуба.

– Залезайте, – ответил дуб, – авось поместитесь. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Девочки кое-как забрались в дупло, устроились в нем, как два орешка в одной скорлупке, и заснули сладким сном.

А наутро они вылезли и, повеселевшие, продолжали свой путь, потому что при свете уже было не страшно идти через лес.

И вот, на их удачу, повстречалась им роскошная карета, запряжённая четвёркой лошадей; в карете ехали герцог и герцогиня с четырьмя нарядными девушками, разодетыми в шёлк и бархат, в шубках из собольих и куньих мехов.

Завидев сестричек, они остановились. И так уж им понравились обе девочки, которые шли по дороге взявшись за руки, что они захотели посадить их в карету и взять с собой. Но как ни старались седоки потесниться, а места для двоих все равно не находилось.

– Тогда возьмём эту, с золотыми волосами, – сказали они, подхватили меньшую и посадили её к себе.

– Но мы всегда вместе, куда одна, туда и другая, – пролепетала Анна дрожащими губами.

– Сама посуди, у нас ведь место только для одной девочки, – ответили ей проезжие.

– А вы обещаете мне, что будете её жалеть и любить? – спросила Анна.

– Обещаем, – ответили ей все дружно.

– Она ведь ещё маленькая и очень хорошая девочка, – сказала Анна, – и ни от кого ещё худого слова не слышала.

– И от нас не услышит, – ответили проезжие.

– А вы будете её кормить-поить, будет она у вас одета и обута как следует?

В ответ Анне пообещали, что у её сестрёнки всего будет вдоволь.

– Ну, так и быть, поезжайте! – сказала Анна, и карета уехала.

Лийсе очень понравилось сидеть в богатой карете, ей было удобно и хорошо, и все девушки ласково с ней разговаривали. Пока она могла видеть Анну, она продолжала махать ей ручонкой на прощание. А когда карета скрылась за поворотом, Анна села на обочине и заплакала: она не знала, как будет жить дальше, не чувствуя в своей руке ладошку сестрёнки.

Но тут Анна вспомнила про обещания, которые дали ей добрые люди, и подумала, что сама никогда не могла бы так холить и лелеять свою сестрёнку, и с этой мыслью она утёрла слезы и пошла дальше. Дорога вела в гору, и к вечеру Анна очутилась в дремучем лесу. Вдруг она увидела что-то похожее на корявый засохший куст, но тут куст зашевелился и двинулся ей навстречу, и тогда Анна разглядела, что это вовсе не куст, а старая-престарая старушонка.

При виде её Анна оробела, да и немудрёно было: лицо старушки потемнело от старости, как бурый осенний лист, и годы так иссушили её тело, что при каждом шаге слышен был скрип костей. Скрипучим голосом старушка спросила Анну, куда она держит путь и почему на ночь глядя забрела в глухую чащу.

– Ищу людей, которые взяли бы меня в услужение, – ответила девочка.

– Вот это кстати, – сказала ей старушка. – Потому что я как раз ищу себе служанку, которая взялась бы ухаживать за моим стариком, а то он стал совсем замарашкой. Слабенький он стал, одряхлел мой голубчик, и по дому у нас работы разве что самая малость. Ступай за мной, и я покажу тебе, как славненько мы живём!

Анна согласилась, и старушка повела её дальше в глубь леса. Высоко-высоко на горе, под скалою среди диких камней, где рос один чертополох да терновник, жила старушка со своим стариком, и старичок оказался ни больше и ни меньше, как настоящим горным троллем. Свернувшись калачиком, он лежал на камнях в гуще колючих зарослей. Это был его диван. Голова у него была громадная, как старый пень, а волосы торчали во все стороны, как ветки терновника. У него был не рот, а ротище – огромный, красный и полный большущих жёлтых зубов, а уж глазищ», которыми он уставился на Анну, похожи были на два» облупленных крутых яйца.

Старуха пощекотала ему в голове еловой шишкой и сказала:

– Вот погляди, моя радость, какую девчонку я привела, она будет за тобой хорошо ухаживать.

Пучеглазый тролль хихикнул и, глядя на Анну, сказал:

– Ладно, поживём – увидим, какая из неё работница.

Анна задрожала, но делать нечего, пришлось ей подойти к троллю поближе.

– А ну-ка, остриги мне ногти! – велел ей тролль, – Овечьи ножницы висят вон там, на скале.

У тролля были не ногти, а когти, и Анна тряслась от страха, пока их стригла, а тролль все время следил за нею, не сводя своих страшных вылупленных глаз.