***

Сначала Олесь собеседовал девочку, потом мальчика, потом — рослого мужика, который оказался бывшим военным. Пашку он беспокоить не стал, но Аллочке, эйчару, высказал все, что думал.

— Вы поймите, Алла, я готов их с утра до ночи смотреть, ваших успешных, — устало говорил он, качая головой. — Но есть функционал, есть, наконец, требования к кандидатам… Сначала надо расспросить, оценить, а вы их с порога ко мне ведете.

Это Павел Николаевич его муштровал. Олесь без зазрения совести уволил аналитика Александра, проверив наиболее часто посещаемые с его компьютера сайты. И потом… Александр ему лично не понравился, что тут скрывать. Пашка так и сказал: «Увольняешь — сам ищи. Команду подбирай». Люба очень помогала, но оценивать наиболее достойных кандидатов должен был все-таки Олесь.

— Олесь Андреевич, я все понимаю. Но у них резюме…

— Я понял, — поморщился Олесь. — Там у Любы возьмите кейсы, пусть решают на собеседовании, а мне приносите результаты.

Он посмотрел на часы: до конца рабочего дня оставалось два часа, а работы было столько, что снова сидеть до полуночи. Когда Алла ушла, очень красиво виляя бедрами, почему-то вспомнился Гоша.

— Привет, — сказал Олесь, сразу же набрав его с мобильника. — Представляешь, я смотрю на красивые женские ноги, а думаю о тебе.

— Олеська! Я тебе три часа не могу дозвониться, — у Гоши был странный голос. — Ты… в общем, тебя утвердили. Будешь в неделе моды участвовать.

Олесь откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок, не зная, смеяться или биться головой об стол.

— Гордеев, я устал повторять, что у меня работы дохрена!

— Это самая важная неделя в году! Ну, одна из двух самых важных! Будут новые съемки, заказы…

Олесь устало прикрыл глаза: Гоша болел этой дурацкой неделей моды, а у него был конец испытательного срока и никакого желания вилять задом. Ладно — съемки, они приносили неплохие деньги, и он уже мог выбирать, с кем из фотографов работать. Один раз даже отказался от сессии в нижнем белье, и в модельной среде поползли слухи, что он то ли зажрался, то ли фурункулезом заболел, раз светить тело не хочет. Это было весело, в конце концов. Но Гошина одержимость начинала надоедать. Лучше бы сказал, что трахаться хочет: из-за плотного графика обоих они виделись в лучшем случае раз в неделю.

— Да, я поговорю с Павлом. Спасибо, что напомнил, — сказал Олесь и тут же спросил: — Вечером ты как?

— Маме обещал, что заеду.

На секунду захотелось предложить съездить вместе, но Олесь эту мысль быстро подавил: не невеста, в конце концов. Незачем ему с Гошиными родителями знакомиться.

— Тогда до завтра. Целую.

Он первым сбросил вызов и положил телефон на стол. Тот моментально завибрировал снова.

— Да?

— Привет, — голос Кати звучал весело.

Хоть кому-то хорошо, подумал Олесь.

— Привет, жена.

— Бывшая жена, — сказала она все так же радостно. — Нас наконец развели.

— Ты по этому поводу такая довольная?

— Нет, хотела сообщить, что я переезжаю, так что квартира твоя.

Разумеется, как же иначе: Олесь ведь позавчера оплатил следующий месяц аренды однокомнатной, ему не могло так повезти.

— Катюш, не торопись, — он потер переносицу большим и указательным пальцами. — Проверьте чувства, я не знаю…

Она засмеялась, и ему так ее смех понравился, что захотелось улыбнуться.

— Дурак ты, Олесь. Какой дурак.

— Катька… — он помолчал, размышляя, стоит ли спрашивать. — Ты его любишь?

— Кажется, да. Он хороший. А ты как?

— А меня на неделю моды пригласили. Теперь вот думаю, что делать.

— Соглашайся, конечно. У тебя все получится.

Отношения с Гошей оказались не такими простыми, это Олесь мог утверждать со всей серьезностью. Если раньше он был для Гордеева просто соседом, то теперь — его личной собственностью, и отказывать великому и ужасному было нельзя. Самое неприятное заключалось в том, что личной жизни это никак не касалось, а вот работа… Олесь уже сам не понимал, какая из его занятостей основная, а какая — развлечение. В финансах он разбирался, но в моде… Да и не хотелось.

Олеся учили ходить по подиуму. Олесь матерился и ходил, но получалось откровенно плохо.

Ему показывали клип и тыкали носом в ошибки, которые пипл схавает, а профессионалы сразу заметят. Олесь раздражался и напоминал, что актерских курсов не заканчивал, а все его выступления на публике ограничивались декламацией стихов в детском саду.

Олесю звонили посреди ночи и напоминали о съемках, он бросал трубку.

После того, как Пашка, улыбаясь, официально подтвердил его должность на одном из собраний, Олесь окончательно уверился, что хочет делать карьеру. Сразу стало ясно, почему раньше не получалось: сам не хотел. Теперь нравилось приносить пользу компании и получать за это бонусы.

Он попытался взять отпуск на эту дурацкую неделю, но был послан сразу.

Пожаловался Галине в курилке, что нужно отпроситься, и та посоветовала взять за свой счет. Пашка побурчал для вида, но бумажку подписал, и позже, сидя в битком набитом помещении, полном моделей и обслуживающего персонала, Олесь мысленно подсчитывал доход, понимая, что уходит в глубокий минус. Неделя моды могла принести в лучшем случае тысяч двадцать, неделя работы в офисе — пятьдесят.

В большой комнате было грязно и душно, Олесю казалось, что он здесь — ничто, пустое место, тело без мозга, потому что командовали моделями все: от гримеров до уборщиц. Общаться с собратьями по профессии не хотелось, Гордеев куда-то убежал — в зал, наверное, фотографировать проходы по подиуму было для Гоши слишком мелко, и Олесь изнывал, ожидая выхода.

Показ задерживали уже на полчаса, а пока никто даже двери не открывал.

Мучительно хотелось курить. И еще джину с тоником. И Гошу. Олесь со всей этой суматохой Гордеева не то, что не осязал — даже забыл, как это делается. Отношения, как же. Он пытался спросить, зачем Гоше это все — тот фактически проталкивал Олеся на подиум, подрабатывая его агентом. Олесь пару дней назад пошутил, что желтая пресса должна обрадоваться таким новостям: ГГ самолично продвигает любовника. За что получил пренебрежительное: «Это твой выбор».

Олесь выбирал выспаться. И еще секс. Гоша орал на него, а он спотыкался, путаясь в собственных ногах, когда отрабатывал блядскую модельную походку. Ради чего? Ради одобрения Гордеева?

— Так! Встали и выстроились! — прокричала какая-то тетка, которую Олесь впервые видел, и все почему-то потянулись к выходу.

Иногда у него и вправду создавалось впечатление, что он — всего лишь один из стада.

Олесь должен был выходить вторым, и это немного нервировало, как перед экзаменом в институте. Тогда тоже было понятно, что быстрее зайдешь — быстрее освободишься, но все равно хотелось стать поближе к концу очереди.

Зазвучала музыка, настолько громкая, что захотелось заткнуть уши.

На Олесе был костюм, который оказался великоват, и теперь в лопатку колола булавка — наверняка одна из тех, которыми подгоняли пиджак по фигуре.

Олесь вспомнил, что он — коммерческий директор крупной компании и даже немного воспрянул духом, но тетка снова заорала, на этот раз что-то об идиотах, которые до сих пор не научились право и лево отличать, и желание сбежать вспыхнуло с новой силой. Останавливало только чувство ответственности и мысли о Гоше. Этот точно не простит срыв мероприятия.

Олесь оглянуться не успел, как его буквально вытолкнули к выходу на подиум, и он шел, напоминая себе о том, что нельзя размахивать руками и улыбаться, нельзя, нельзя, нельзя!

Очнулся только внутри рядом с какой-то девочкой лет шестнадцати, та светилась от счастья, а Олесь мечтал сдохнуть. Еще и после прохода слезились глаза от света софитов. Вот это разве работа? Минута жизни за сто долларов — это прекрасно, но до нее было три часа подготовки, и черт его знает сколько времени потратил Гоша на уговоры и дерганье за ниточки.

Олесь прислонился спиной к стене и, помня о костюме, постарался не шевелиться.