– Я думаю, – сказала женщина медленно, – вы должны сейчас уехать.

– Ее руки, отметила Эмма, были сплетены и сжаты в кулаки и немного дрожали.

Эмма подняла обе руки ладонями вверх.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Пожалуйста. Я не делаю... я не сделала бы этого с вами, не была бы здесь, если бы был другой выход. Я потеряла отца несколько лет назад. Мой парень погиб в автокатастрофе прошлым летом. Оба раза мне позволяли горевать.

Оставили меня в покое, и мне это было нужно. Я знаю, насколько бы я ненавидела себя, будь на вашем месте.

– Пожалуйста, просто дайте мне сказать то, зачем я сюда приехала.

Если вы... если это не имеет для вас никакого смысла, если вы не поверите, мы уедем и больше никогда не побеспокоим вас снова.

Гнев покинул темные глаза Марии, но руки она все еще держала сжатыми, продолжая дрожать. Позади нее Майкл ползал кругами на четвереньках по полу и гавкал как собака.

– Твой парень умер прошлым летом?

Это было совсем не то, что Эмма ожидала услышать и вздрогнула от совершенно различных причин. Она сглотнула и кивнула.

– Ты там была?

– Нет. Я была бы, если бы смогла. Я помчалась в больницу в ту минуту, когда его мать позвонила мне, чтобы сообщить, но ни одна из нас не успела. – Она закрыла глаза и на мгновенье отвернулась, вспоминая больничный блеск кремовых комнат и пищащий звук мониторов на расстоянии. Она встряхнулась и повернулась назад к Марии Копис.

– Я сожалею, что услышала это, – спокойно произнесла женщина.

Будто это и имела в виду. Ее глаза были очерчены темными кругами, она подняла руку и запустила ее в волосы. Никаких кулаков. Никакого очевидного гнева.

– Это было худшее, что случилось со мной, – ответила Эмма. – Но, не смотря на это, я не могу представить, каково пришлось вам. Я могу попробовать. Я могу думать, что понимаю – но это не так. – Для нее было тяжело сказать это, потому что она не была даже уверена, что это так. Еще неделю назад она сказала бы, что никакая потеря не была или не могла быть большей, чем потеря Натана. Но... в этот момент она подумала, что утрата Марии могла быть.

– Почему вы приехали сюда, Эмма? – Вопрос был тихий, усталый.

Эмма глубоко вздохнула.

– Я вижу мертвых.

Кэти визжала от удовольствия; это был единственный звук в доме. Его сопровождал голос Майкла. Ни один из звуков не уменьшил тяжести произнесенных Эммой слов.

Мария Копис произнесла.

– Простите?

– Я могу видеть мертвых, – повторила Эмма. Она сглотнула. – Я знаю, это звучит глупо, или даже хуже. Но я не претендую на медиума – или кого-то еще. Я не собираюсь рассказывать, что могу достигнуть загробного мира и помочь вам осуществить контакт с вашим сыном или предложить сделать это за деньги. Мне не нужны ваши деньги, и я не собираюсь просить их у вас.

– Ты... можешь видеть мертвых.

Эмма кивнула.

– И ты собираешься сказать мне, что видела моего сына.

– Нет. . не совсем Мария Копис подняла руку.

– Я до сумасшествия устала, – сказала она, действительно это имея в виду. – Или у меня галлюцинации, или я сошла с ума. Мне нужно выпить чашечку кофе. Кто-нибудь еще будет?

– Нет, спасибо, – ответила Эмма. Эллисон не пила кофе.

– Пойдемте со мной на кухню.

– Сказать Майклу, чтобы он тоже шел с нами?

Мария несколько раз потерла глаза руками.

– Нет, – сказала она. – Моя мама назвала бы меня идиотом, но... он не причинит ей зла, а заодно не даст ей причинить вред самой себе. И к тому же я не видела ее такой счастливой с тех пор... с тех пор. Она заслуживает того, чтобы поиграть в мире, где он готов играть с ней. – Она повернулась и пошла в кухню, Эмма и Эллисон последовали за ней, переступая через игрушки.

Она варила кофе в молчании, открывая различные шкафчики, чтобы найти фильтры, кофе и чашку. Она все время стояла спиной к Эмме и Эллисон, пока молола кофе, а потом пока ждала пока оно заварится.

Когда все было сделано и она добавила сливки и сахар в очень больших количествах в чашку, она повернулась к ним, облокотившись на кухонный стол, будто нуждалась в опоре.

– Ну. Вы двое можете видеть мертвых.

– О, нет, – сказала быстро Эллисон. – Только Эмма.

Глаза Марии покраснели и она прикусила губу. Она снова потерла глаза ладонью. Эмма смотрела в пол, потому что было трудно смотреть на кого-то, горе которого было настолько свежим и настолько видимым, что было похоже на кровоточащую рану.

Трудно, потому что Эмма прошла через это. Скрыла горе насколько смогла, потому что должна была скрыть. Она говорила всем, что все прекрасно, всем, кроме Лепестка, потому что Лепесток не мог говорить. Когда Мария Копис снова заговорила, она, все же, подняла голову.

– Так, Эмма, ты можешь видеть мертвых. Но ты не видела моего сына.

Эмма поморщилась.

– Нет, еще.

– И ты пытаешься увидеть его по каким-то причинам?

– Нет. – Она тихо выругалась. – Да.

– По каким?

– Да. Мы пытаемся увидеть вашего сына. – Эмма развела руки, снова выставляя вперед ладони. – Я... я слышала вас, – прошептала она. – Из центра города, я слышала как вы кричали его имя. Дрю.

Мария напряглась.

– И я последовала за ними. За криками. Это было... – Эмма глубоко вздохнула. – Простите. Позвольте мне начать все сначала. Я могу видеть мертвых. Некоторые мертвые достаточно сильны и тогда я могу увидеть где они. Или где они были, когда умерли, некоторые мертвые достаточно сильны и думают, что все еще там, и я вижу и чувствую то, что они видят и чувствуют.

Мария поставила чашку на стол и скрестила руки на груди, сильно их сжимая.

– Я услышала крик, когда была в школе, я последовала за ним, в то время как друг вел авто и сбился с дороги. Когда мы, наконец, добрались до Роуэн-авеню, я попыталась войти в то, что осталось от дома. Я не смогла. Огонь вырывался из окон.

– Там сейчас нет никакого огня, – сказала Мария.

– Нет. В теории не было никакого огня и когда я пришла. Никто больше не видел его, – добавила она спокойно. – потому что только я могу видеть мертвых. Только я. Он опалил мои волосы.

– Я не знала, кто был пойман в ловушку в доме. Я только знала, что огонь был недавно, потому что все выглядело свежим и здание еще стояло. Я пошла домой, потому что не могла войти в дом, и начала искать адрес в надежде, что это поможет мне понять, что произошло или происходит. – Она сглотнула. – И когда я прочитала его имя – Эндрю – я поняла, что крик, который я услышала, был не его. Он был ваш.

Мария снова на мгновенье закрыла лицо руками. Когда она открыла его, то снова обхватила себя. Она не говорила.

Заговорила Эмма.

– Он мог услышать вас. Он мог слышать ваш крик. Он до сих пор может.

– Он думает, что дом горит. Я не могу добраться до него, потому что не могу пройти через огонь. Не в тот раз. Так что нет, я не видела вашего сына.

Молчание.

– Я пытаюсь увидеть вашего сына, – продолжила Эмма, ее голос твердел. – Потому что думаю, что он пойман в ловушку в горящем здании. Я даже не уверена, что мы сможем попасть в здание; я не уверена, что мы сможем пройти туда, где он стоит. Но я должна попробовать. Я приехала к вам потому... – Она не могла сказать этого.

Она не могла сказать оставшиеся слова. Она повернулась к Эллисон, но Эллисон была расплывчатой, что было плохим знаком. Эмма Холл не плакала при свидетелях.

Эллисон схватила ее руки и сжала, и тем спасла ее.

– Мы думаем, – сказала Эллисон Марии Копис, – что Эндрю не выйдет – или не сможет выйти – из здания, если вас там не будет. Он ждет вас, – добавила она спокойно. – Он понятия не имеет, что он мертв.

И это случилось. Когда Эмма смогла снова видеть, когда она смогла снова видеть четко – или так четко, как только могла – она увидела в глазах Марии Копис голод так, как будто это был ее собственный. А также она увидела подозрение; она видела как выражение лица Марии менялось, когда она пыталась понять какова их цель. Чего они хотели.