– Не забывай, я иду на вечеринку к Эми сегодня вечером.

–Эми? О, верно. Вчера ты упоминала об этом. Ты пойдешь прямо из школы?

– Что, в таком платье?

Мэрси, казалось, сосредоточилось на минуту.

– Как по мне, ты выглядишь хорошо, – сказала она, но это были просто слова; Эмма поспорила бы на деньги, что она фактически не заметила во что одета ее дочь. – Ты будешь дома к ужину?

– Ты ведь работаешь допоздна?

Мэрси медленно кивнула.

– Я захвачу сэндвич или что-то, если тебя не будет дома. – Эмма отодвинула свой стул от стола и собрала все пустые тарелки. – Я не слишком задержусь, – добавила она.

– Не слишком поздно, это во сколько?

Эмма пожала плечами.

– Полночь. Может быть час ночи. – Она подождала какой-нибудь вопрос, но ничего не прозвучало. – Мам?

Ее мать подняла глаза.

– Ты нормально себя чувствуешь?

– Все хорошо, – ответила ее мать. Эмма подумала, что умирая люди выглядели более убедительными. Они, конечно, говорили так по телевидению.

– Ты уверена?

Мэрси посмотрела на дочь и покачала головой.

– Конечно я уверена. Я всегда прекрасно чувствую себя утром после того, как увижу своего мертвого мужа в больнице.

Последовала глубокая неловкая тишина. Это было хуже, чем неловкий первый поцелуй.

– Мам...

Ее мать подняла руку. Это был знакомый жест; Эмма пользовалась им постоянно. Но от матери он выглядел неправильным.

– Ты можешь быть матерью Майклу, – Мэрси Холл произнесла это твердо и со следами раздражения, – или всех остальных своих друзей.

У меня уже есть мать, три босса и огромное количество других услужливых советчиков в офисе. Я не нуждаюсь в материнской заботе.

Ужаленной Эмме удалось удержаться от реплик, после которых она бы чувствовала себя виноватой. Вина, в доме Холл, была как второй ребенок в семье. Секрет, который пытаются спрятать на чердаке, когда в гости приходят уважаемые люди.

Вместо этого она повернулась и пошла в гостиную, где она посмотрела на себя в зеркало, нахмурившись посмотрела на свои глаза и губы, которые медленно возвращались к нормальному состоянию, а затем взяла свой рюкзак и стала ждать.

Майкл спас ее в 8:10.

Прогулка в школу сопровождалась той же самой неловкостью, которая была за завтраком, но с Майклом было легче, потому что Майкл не волновался, что кто-то будет думать, что он сумасшедший. Майкл, посредством понимания мира своим собственным способом, также понимал, что видел мир совершенно по-другому, чем остальная часть студентов его возраста; он привык к этому. Поскольку он был таким, он действительно не подвергал сомнению то, что видел, и не пересматривал себя; он пересмотрел (и в-третьих, в-четвертых, и в пятых, чтоб наверняка) всех остальных.

Итак, он спрашивал Эллисон, видела ли она мистера Холла, как все они до сих пор называли отца Эммы, и, когда Эллисон неохотно призналась, что да, видела, он молчал полквартала.

Когда Майкл молчал, это в принципе ничего не означало. Это не значило, что он отчаянно думал, что сказать, или что он волновался о том, что могли сказать о нем за его спиной, потому что, в основном, он никогда не думал об этом. Также это совсем не значило, что он в действительности думал, о своем последнем вопросе, потому что он мог так быстро переключаться с одного на другое, что иногда возникали сомнения, а правильно ли понято то, что он сказал в начале.

Но в первый раз за много лет, Эмма в частности жалела, что не несла ответственности за его посещаемость школы, потому что она не хотела, чтобы он снова начинал разговор с того момента, на котором остановились прошлой ночью. Вина пришла и укусила ее изнутри; очевидно, она не оставила ее на чердаке сегодня утром.

– Ты думаешь Эрик видел его?

Так как это было намного лучше, чем вопрос, которого она боялась, Эмма подхватила.

– Я уверена, что Эрик видел его.

– О! Почему?

– Все остальные видели. Возможно, – добавила она, – все в приемном покое. Большинство из них не заметили или не обратили внимания.

– Пока он не исчез?

– До этого, да. – Она пожала плечами и добавила, – но они, вероятно, действительно не заметили бы, если бы они не посмотрели прямо на него. Люди в отделениях неотложной помощи обычно озабочены другим.

Майкл кивнул.

– Но Эрик?

– Эрик видел его.

– Он волнуется за тебя, Эмма, – сказал Майкл ей.

Эллисон вздрогнула.

– О. Почему? Он говорил что-то в автомобиле вчера вечером?

– Да.

– Что?

– Что он волнуется за тебя.

Конечно. Это был Майкл.

– Ты спросил почему?

– Нет. – Он пристально смотрел на нее с минуту и затем добавил. – Твой отец мертв. И он пришел в больницу. Я думаю, что любой бы заволновался по поводу этого.

– Я поговорю с Эриком, – сказала она с чувством. Она повернулась к Эллисон и добавила. – Говорил он что-нибудь еще?

– Не очень много, – заметила Эллисон. – Это была довольно молчаливая поездка на автомобиле.

Эмма пропустила английский в то утро. Эрик тоже не попал на английский. Это не случайно, она перехватила Эрика, прежде чем он вошел в класс. То, как она сказала:

– Могу я поговорить с тобой минутку? – Заставило бы гордиться всех ее учителей по истории.

Эрик, нужно отдать ему должное, даже не пытался избегать ее. Он встретился с ней глазами, кивнул не задумываясь, и снял ее руку с дверной ручки.

– Здесь или где-нибудь за пределами школы?

За пределами школы звучало лучше, но тогда был риск, что они пропустят другие утренние уроки. Учитывая все случившееся, Эмма смирилась с прогулами и родительскими вопросами и сказала, – Давай пойдем куда-нибудь, где нас не прервут. – Она поморщилась и добавила. – И если снова упаду в обморок, просто отведи меня домой.

Они пошли в очень тихое кафе за углом. За углом означало около десяти кварталов от школы. Эмма выбрала его по привычке, но в это время дня, почти везде было свободно.

Она села возле окна; стенд был за ее спиной. Эрик сел напротив нее.

Они ждали, пока к ним не подошли, чтобы взять заказ; Эмма заказала кофе с молоком и черничную булочку; Эрик заказал только черный кофе. Трудно было сказать, смотрел ли он в окно, или, возможно, на отражение Эммы. Его постоянное, дружеское выражение лица абсолютно отсутствовало. Его лицо выглядело более резким, что делало его гораздо старше. Его глаза были достаточно ясны, но она не могла определить какого цвета они были, хотя до сих пор она думала, что они коричневые.

Когда принесли их заказ и официантка удалилась, Эмма взяла свою чашку двумя руками и посмотрела через стол. Глубоко вздохнув, она мягко произнесла.

– Эрик.

Он наблюдал за нею. Его руки лежали на столе, по обе стороны от его чашки, и она впервые заметила какие мозолистые они были, и какие темные, по сравнению с остальной кожей. Он носил кольцо, простую золотую полосу, которую она не замечала раньше. Это выглядело… как обручальное кольцо.

– Что произошло вчера вечером? – спросила она, когда стало ясно, что он ждал ее.

"Ждал", – подумала она, – и оценивал." Она не очень заботилась о последнем.

– Как ты думаешь, что произошло прошлой ночью?

Если бы я знала, то не спрашивала бы. Она заставила слова остаться непроизнесенными, но это было сложно. Вместо этого, глубоко вздохнув, она сказала:

– Что-то произошло и тогда ночью на кладбище. Ты был там.

Он ничего не сказал.

– Я не знаю, видел ли ты... видел ли то, что я видела. – Она колебалась, потому что воспоминания все еще вызывали тошноту. – Я думала, что ты не мог это видеть. Сейчас я думаю, что ты должен был это видеть и понимать.

– Продолжай.

– Но я знаю. Я знаю, что видела своего отца вчера вечером. – Она задышала глубже. – И было две меня. Ты видел обоих. Никто в комнате не видел. Но когда я дотронулась до отца, все увидели его. – Она добавила, – И ему было холодно. – Она не была уверена, почему сказала это, но она не могла дополнить эти слова другими. – Головная боль не имеет никакого отношения к моему падению.