- Костян, ты чё-то совсем запропал со своей работой, - Славка после армии стал здоровенным, серьёзным и очень взрослым. Надо заметить, что ему армия пошла на пользу.

- Я ещё и к поступлению готовлюсь в универ, на заочку хочу.

- Это ты у Васильева, что ли, научился плохому? – Антоха загыкал и захотелось навесить ему подзатыльник за разговорчики в строю. – Прям друзья – не разлей вода стали.

- А хоть бы и стали, мне с ним интересно, - пожал я плечами и сделал большой глоток коньяка. Палёный… аж слёзы на глаза навернулись. – Вот, - прохрипел я, - даже плачу из-за него.

Акимовы заржали, больше про тебя никто не вспоминал, и то хорошо. Не для них вся эта история. Она вообще ни для кого, кроме нас двоих. И так приятно мне стало, что прям настроение появилось. Всегда хотел, чтобы было так – тайна только твоя и моя.

Когда я был уже готов к запуску в космос, вся честная компания собралась пойти в соседний район, кого-то там мутузить. И я тоже, в первых рядах, надо заметить. Общее веселье весьма заразительно. Девчонку Славки обидел какой-то мудила, нужно отомстить. А что, очень даже замечательный повод! Я бы тоже за тебя ноги всем повыдергал, правда, один бы пошёл…

Мудилу мы не нашли, зато встретили ещё каких-то знакомых, сложились, выпили по этому поводу, куролесили по району до поздней ночи.

Я даже и не заметил, как рядом со мной оказалась эта девчонка. Мелкая, русая, чуть кудрявая… Я гладил её по волосам и улыбался. Целовал локоны и шептал что-то про пшеничное поле и солнце, моё солнышко... Когда звякнула пряжка ремня и горячая ладошка коснулась живота, я наконец-то очнулся. Ладошки всегда холодные, так что сердце на миг замирает от восторга – сейчас согрею.

- Ты чего? – шепчет она в темноте, голос чуть хриплый, прокуренный. Чужой. – Уже не хочешь? Ты ж хотел, я же твоё солнышко…

- Извини, мне нужно… - оказалось, что на разложенном диване ещё уместились и Славка со своей девчонкой, но они крепко спали, обнявшись. Я с трудом перебрался через них, с горем пополам обулся и вылетел из квартиры как ошпареный. На улице уже занимался рассвет. На майские праздники обещали снег. Я всё ещё был чертовски пьян, но отчётливо понимал одно – опять влип. Ты мне не доверяешь, а я себе доверяю? Но она так была на тебя похожа, эти волосы… Я ж чокнутый, совсем чокнутый. Мне ж ничего больше не нужно, только потрогать твои волосы.

В Чехии сейчас ещё ночь, но я не могу ждать, мне нужно позвонить тебе срочно, чтобы понять, что ты есть.

- Костя… что случилось? – сонный, настороженный голос, твой голос. Родной.

- Соскучился, - тихо, как если бы прошептал на ухо. – На людей бросаюсь.

- Опасный тип, да? – смеёшься в трубку.

- Да вообще дикий. Приедешь, совсем не узнаешь.

- Узнаю, отмою, побрею, и будешь как новенький.

- А старенький уже не нужен?

- Нужен. Любой нужен. Просто когда ты колючий, то потом лицо саднит.

- Вот незадача… Я ж не только лицо целую.

- Ну… - смутился, так люблю смущать тебя. Если смущаешься, значит, не грустишь. – Не только…

- Буду знать: небритому целовать запрещено, и не только лицо.

Опять смеётся в трубку.

- Костя, я тоже по тебе соскучился.

- Да ладно, играй уж там на своей балалайке, за меня не волнуйся.

- Не обижай инструмент, его многие профи хвалят.

- Тебя хвалят, чудо… солнышко моё, - едва слышно.

Вздох.

- Люблю тебя, Костя.

- Я тоже. До связи, Димка.

Три дня осталось переждать, доползти… ну сколько ни вспоминай, руки всё равно ноют – обнять, коснуться. Впитать запах, голос, вкус, каждый раз знакомое, каждый раз новое, и невозможно насытиться. А только таять, таять.

Моё солнышко.