— Бьюсь об заклад, что папа забыл о дне моего рождения, — каждое утро хныкал Робби. Он помнил, что и в день рождения Гарри отец не пришел, хотя обещал непременно быть.

— Сходи к нему и пригласи его еще раз, Робби, — каждый день твердила Клотильда. Гарри был ее гордостью, но любила она Робби. Она рассчитывала, что Робби удастся уговорить отца, и без устали повторяла ему свой совет.

— Не забудь захватить свои произведения, — насмешливо добавлял Гарри. — Если папа прочтет «Рождество железнодорожного машиниста» или «Спотыкалку», то уж обязательно придет.

Гарри много терся среди взрослых и знал, что родители его в разводе главным образом из-за того, что папа всегда и во всем считал себя правым. Судьи признали его виновным, и с тех пор он обязан платить маме, а также ему и Робби, пока они не достигнут восемнадцатилетнего возраста.

Гарри насмехался над рассказами Робби, Робби же совет брата пришелся по душе, и, отправившись к отцу, он захватил с собою свои рассказы. Целых два часа он ждал возле гостиницы, пока наконец не показалась машина отца. Только тогда он вошел. Он последовал практическому совету матери — сначала удостовериться, что отец в гостинице.

— Что же это за рассказы, Робби? — спросил Фабиан, когда они сидели за лимонадом в «Звезде».

Коротенькие историйки, вышедшие из-под пера Робби, были записаны на листках, вырванных из старой тетрадки по арифметике. В первой из них рассказывалось о железнодорожном машинисте, который, нес службу в ночь под рождество. Поезд все шел и шел, но вдруг путь оказался закрытым. Остановка произошла возле домика стрелочника, и машинист увидел через окно елку со множеством свечей и детвору, игравшую в комнате.

Девочка получила в подарок куклу, мальчик — лошадку-качалку, сделанную из ящика. Впрочем, конец рассказа Робби намеревался изменить.

— Прекрасно, Робби. А второй рассказ, «Спотыкалка»? — спросил Фабиан, которому Робби был особенно мил тем, что он узнавал в нем многие свои черты.

Спотыкалка был крошечный карлик, величиной с мизинец. Он всегда торчал на лестнице в цилиндре и крохотных лаковых сапожках. Когда кто-нибудь спускался вниз, карлик приподымал цилиндр и спрашивал, который час. Человек наклонялся к нему, дивясь карлику в лаковых сапожках, и почти всегда спотыкался, а то и падал с лестницы, а Сиотыкалка смеялся без конца.

— А ведь в самом деле премилая сказка. «Спотыкалка» мне очень нравится, — похвалил Фабиан.

— Гарри говорит, что сказки — это глупости, а таких маленьких лаковых сапожек вообще не бывает.

Фабиан успокоил мальчика и расцеловал его при всех, что Робби было очень неприятно.

— Передай Гарри, — сказал он, — что в сказках бывают сапоги всех размеров. Что бы ни случилось, я приду к тебе на день рождения.

— А ты не заболеешь, папа, как в день рождения Гарри?

— Нет, тогда у меня был грипп, а к тебе я приду обязательно, потому что ты сочинил сказку «Спотыкалка». Вот теперь и я знаю, почему люди так часто падают с лестниц. Ты это всем расскажи.

Фабиан в самом деле пришел к Робби, хотя и с опозданием на целый час.

В тот день у него было долгое совещание со строителем гостиницы «Европа» на Вокзальной площади и скучный разговор с архитекторами из Мюнхена, руководившими строительством Дома городской общины. Летом с места стройки уже было вывезено двести машин земли, а между тем, по каким-то причинам, совершенно непонятным Фабиану, строительство замедлилось. Так, например, по приказанию гауляйтера пришлось вдруг сооружать двухэтажный подвал; в результате запроектированное тринадцатиэтажное здание после четырех месяцев работы едва подымалось над землей, хотя на стройке работала уже добрая сотня рабочих.

Фабиан явился к обеду усталый и раздраженный, когда все уже перестали ждать его. Только Робби все еще надеялся, что отец сдержит свое слово.

Но плохое настроение Фабиана рассеялось, и он очень скоро почувствовал себя дома. Его обдало волной любви и тепла. Мальчики весело кричали что-то, служанка Марта, по-прежнему влюбленная в него, да и сама Клотильда прилагали все усилия, чтобы ему было уютно и приятно в его бывшем доме. Клотильда блеснула своим кулинарным искусством, а стол был так чудесно сервирован, что даже Росмайер мог бы позавидовать.

Разумеется, «Иллюстрированное приложение» лежало тут же — на случай, если Фабиан еще не видел номера с фотографией Клотильды, и, разумеется, его повели осматривать комнату, где устраивались доклады. Многое он похвалил, вкуса у Клотильды всегда было достаточно, но портрет фюрера, перед которым Гарри поднял руку, ему совсем не понравился, н он откровенно высказал свое мнение.

— Бездарная пачкотня, — заявил Фабиан.

Клотильда весело рассмеялась.

— За триста марок не купишь Рембрандта.

— Конечно. Но фабрикацию такой дряни следовало бы запретить.

Гарри подумал: «А ведь и в самом деле он всегда считает себя правым, судьи это верно заметили».

Веселый смех Клотильды был приятен Фабиану. Ее светло-голубые глаза сверкали, как прежде. Может быть, присутствие мальчиков пробудило в ней материнскую доброту и любовь, примирительно настроило ее. Она как будто изменилась за последние месяцы, и сегодня он уже смотрел на нее другими глазами. Сегодня он видел в ней не возлюбленную, чувство к которой угасло, а мать своих детей, которую он ценил.

Клотильда рассказывала о своих поездках по разным городам округа, где она по приказу гауляйтера создавала Союз друзей. Повсюду ее принимали как принцессу, да, как настоящую принцессу. С нею ездила баронесса фон Тюнен. Во всех гостиницах им предоставляли апартаменты, автомобили были в их распоряжении круглые сутки, адъютанты сопровождали их. Самые влиятельные дамы наперебой зазывали их к себе. Чудесно было во всем чувствовать власть гауляйтера. Глаза у Клотильды сияли от счастья. Гарри и Робби с восхищением смотрели на мать.

— Меня захлестнуло счастье, — сказала Клотильда. — Счастье сознавать, что я могу хоть что-нибудь сделать для своей страны. Мне хочется рассказать тебе о моих новых планах, Франк, — добавила она, интимно кладя руку на шею Фабиана, словно между ними никогда не было разлада.

— О новых планах? — спросил Фабиан, ощутивший прикосновение ее руки как ласку.

— Ведь ты знаешь, — оживленно начала Клотильда, — мне всегда не по себе, когда у меня нет новых планов. Да, эта квартира стала слишком тесна, и благодаря удаче, или, вернее говоря, нюху баронессы, мы нашли более просторную. — Клотильда улыбнулась. — Это квартира медицинского советника Флора, недавно умершего. Его вдова хочет обменять ее на меньшую. При самой незначительной перестройке можно будет выкроить большой зал для докладов, и все еще останется много места. Гауляйтер предоставил в мое распоряжение двадцать тысяч для этой цели. И для тебя, Франк, там нашлись бы две большие комнаты, если ты когда-нибудь пресытишься жизнью в гостинице, — как бы невзначай уронила Клотильда, приветливо улыбаясь Фабиану.

Фабиан вспомнил, что недавно гауляйтер сказал ему: распыление сил единомышленников, обладающих волей к созиданию, в наши дни недопустимо, страна не может себе этого позволить. Он, гауляйтер, будет решительно пресекать все попытки такого рода. Между прочим, он беседовал по этому поводу с его, Фабиана, супругой, и ему кажется, что она не прочь помириться. И еще что-то в этом роде. Сейчас Фабиану вспомнилось все это, но он не подал вида и ничего не ответил Клотильде.

Клотильда же, видимо, ждала ответа: водворилось неловкое молчание; по счастью, Марта, в эту минуту позвала всех пить кофе. Мальчики тотчас же побежали в столовую.

— Мне хотелось бы при случае услышать твое мнение об этих моих замыслах, — сказала Клотильда, последовав вместе с Фабианом за мальчиками. — Надеюсь, ты теперь чаще будешь навещать нас. Гарри и Робби стали уже совсем разумными. Можешь позвать их к себе в гостиницу, если соскучишься по ним, или прийти к нам, когда тебе вздумается. Вот все, что я хотела тебе сказать. Мы идем! — крикнула она мальчикам, уже выражавшим нетерпение.