Составители Устава о наказаниях подвели оглашение тайны под один уровень с посягательствами на честь, называемыми в делах печати диффамацией, состоящей в оглашении истинных фактов, но из интимной жизни, не подлежащей вторжению постороннего любопытства. Этот взгляд развит и Сенатом в деле Белозерова 1871 года. В одной из своих статей известный юрист В. Д. Спасович сказал, что при наказании за нарушение тайны защищается не честь, ибо то, что разглашается под видом тайны, не есть клевета, потому что разглашается не ложь, а истина, причем демаскируемый, являясь во всем нравственном безобразии, не может претендовать на защиту несуществующей чести. Поэтому он полагает, что такое преступление должно быть наказываемо как частная измена и предательство. С этим нельзя согласиться. Частная измена и предательство, за исключением государственной опасности, наказуемы лишь нравственно, а не уголовно. Здесь основание наказания лежит не в оскорблении чести и не в измене, а в нарушении личного спокойствия, семейного и общественного мира.
Проект нового Уложения, грозя арестом или пенею не свыше 500 руб. лицу, обязанному по своему званию хранить в тайне доверенное ему сведение и виновному в умышленном оглашении его без достойных уважения причин, если оглашенное сведение могло опозорить лицо, к которому оно относилось, предусматривает нарушение и врачебной тайны, хотя введение в текст статьи понятия об опозорении и неупоминание о неосторожном оглашении оставляет безнаказанными случаи, где сведения, явно опозоривающие, разглашены путем неосмотрительной болтовни; не принято во внимание и то, что сведения, например, о душевной или нервной болезни, половом бессилии или неспособности к зачатию, не представляя собою ничего опозоривающего, могут, однако, быть направлены прямо во вред лицу, к которому они относятся.
Вообще нельзя не признать, что статья проекта о наказании за разглашение тайн представляется далеко не полною. Проект Уложения имеет в виду, что разглашение тайны должно быть умышленное, а не умышленное считается не подлежащим наказанию. Тайну обязаны хранить лица известных званий и профессий; частные же лица юридически не обязаны хранить тайну, в этом отношении на них лежит лишь моральная обязанность. Составители нового Уложения не определяют, однако, какие именно занятия и профессии обязаны хранить тайну. Они не признают нужным определить и те случаи, когда должна существовать обязанность открывать тайну, находя, что все должно найти себе определение в специальных законах и уставах. Нельзя, поэтому, не пожелать некоторых поправок к проектированной статье. Так, кроме звания и занятия, необходимо еще указать и на должность. Полицейские чины, следователи, прокуроры и тому подобные лица могут быть свидетелями тайн и не должны быть освобождены от сохранения их. Сюда же следует отнести в некоторых случаях и педагогов, в особенности тех, которые занимаются исправлением порочных детей. Огласка некоторых порочных привычек юноши может ставить его в будущем в ложное положение и бросать неблагоприятный ретроспективный взгляд на семью, откуда он вышел.
В определение закона необходимо, далее, внести оба условия, при которых тайна подлежит оглашению. А именно: она может быть вверена и может быть узнана, как о том говорится во второй части формулы Гиппократа, т. е. «Aegrorum arcana — audita, intellecta».
Затем следует указать, что оглашение тайны может угрожать не только отдельному лицу, ее вверившему, но и целой семье, интересы которой иногда могут пострадать больше самого непосредственно заинтересованного в тайне. Вместе с Этим нужно упомянуть, что оглашение тайны с согласия вверившего ее лица не подлежит наказанию, хотя, по французской судебной практике, тайна, сообщенная профессиональному лицу, ни в каком случае не подлежит оглашению, даже при разрешении сообщившего. В какой степени французская практика неумолима в охранении тайны всегда и везде, несмотря ни на какие условия, видно, между прочим, из истории доктора Ватле. Художник Бастиен Лепаж страдал довольно долго раковидной опухолью, и пользовавший его врач Ватле послал его с целью поправления здоровья в Алжир. Там он, однако, не поправился, вернулся в Париж и вскоре умер. Тогда появились в газетах обвинения против доктора Ватле в том, что он будто послал своего пациента в Алжир лишь для того, чтобы от него избавиться. Ввиду этого Ватле поместил в «Matin» историю болезни Бастиена Лепажа. Тогда прокурор по собственной инициативе возбудил против Ватле обвинение за обнародование тайны; дело прошло все инстанции, и кассационный суд в 1885 году утвердил обвинительный приговор, признав, что никакие побуждения не могут оправдать оглашения сведений врача о болезни даже лица умершего.
Наряду с постановлениями, имеющими отношение к соблюдению врачебной тайны, закон указывает случаи, в которых врачи обязаны раскрывать имеющиеся у них сведения о больных. Так, на основании статей 856 и 857 статьи Уложения о наказаниях и 936–951 статей Устава врачебного, о всяком случае повальной или прилипчивой болезни должно быть врачом доводимо до сведения начальства; по 857 статье Устава врачебного врачи обязаны отмечать поступки аптекарей и фармацевтов, наносящие вред больному, причем последние привлекаются к ответственности, согласно 892–900 статьям Устава врачебного; на основании 560 статьи Уложения о наказаниях и 1739 статьи Устава судебной медицины (т. XIII Свода законов), врачи обязаны доводить до сведения власти о всяком случае обнаружения насильственной смерти, т. е. следовательно, об одной из печальнейших семейных тайн — о самоубийстве (решение Сената по уголовному кассационному департаменту 1887 года). Повивальные бабки, в свою очередь, обязаны (статьи 878–880 Уложения о наказаниях) доносить о всех преждевременных родах, предположенных выкидышах и о случаях рождения уродов и младенцев чудовищного вида.
Наконец, по смыслу статей Устава уголовного судопроизводства о допросе свидетелей и ввиду законодательных соображений относительно 704 статьи Устава уголовного судопроизводства, врач, являясь свидетелем по требованию судебной власти, не имеет права, согласно принятой присяге, умалчивать ни о чем ему известном; прибегать к молчанию он, наравне со всеми свидетелями вообще, может лишь при предложении ему вопросов, уличающих его самого в преступных деяниях (ст. 722 Устава уголовного судопроизводства). При столкновении обязанности соблюдать врачебную тайну с обязанностью способствовать суду в раскрытии истины закон отдает преимущество последней обязанности. Свидетель заслоняет пред судом врача.
В вопросе об объеме и пределах врачебной тайны не существует единства взглядов. Литература и судебная практика представляют три главных направления. Одно из них требует безусловной тайны.
Французский кассационный суд и большинство французских и бельгийских врачей, например Бруардель, Лакассань, Верваест и др., не только требуют сохранения врачебной тайны «quand meme et toujours», считая ее плодом договора с врачом (причем Бруардель не допускает нарушения этого договора даже с согласия больного), но считают врача подлежащим уголовной ответственности и в случае обнародования им сведений о болезни умершего, Какими бы побуждениями, хотя бы и чисто научными, врач При этом ни руководствовался. Другое направление, допускающее раскрытие врачебной тайны в целях ограждения неповинных лиц, при заразительных болезнях или для разработки научных вопросов, имеет на своей стороне германскую судебную практику и некоторых юристов и врачей, например Либмана, француза Ренуа и др. Третье направление, среднее, требует медицинского освидетельствования лиц, вступающих в брак, подобно освидетельствованию для исполнения воинской повинности и для заключения договора о застраховании жизни. Представителями ее, в интересах будущих поколений и ввиду вредного влияния наследственности, являются законодательства некоторых Североамериканских штатов и ученые врачи Эмиль Мори, профессор Хегар, доктор Казалис и др. Особенное значение по отношению к определению, когда врач может считать себя нравственно и юридически свободным от сохранения обнаруженной им или сообщенной ему тайны пациента, имеют случаи душевных болезней и сифилиса, наравне, ввиду открытий Нейссера, с венерическими болезнями. Начавшаяся душевная болезнь в неизлечимой форме может грозить не только материальному положению людей, входящих, не ведая ничего, в договоры с солидарной ответственностью друг за друга, но и иметь гибельное значение для семьи особливо там, где церковные правила не допускают развода по сумасшествию одного из супругов. Еще более неисчислимы и, так сказать, безграничны последствия скрываемого от близких и окружающих полового и внеполового заражения.
