Смит считал, что причину подобного мышления следует искать не в дне сегодняшнем. Огромные территории, отсутствие дорог и отсталая система управления страной за века превратили Россию в государство, где не было места инициативе. В деревне всем правила община, другими словами – мир. В городе – чиновник, в стране – государь. Все было рыхло и аморфно. Приказал царь-батюшка – сделаем, не приказал – не сделаем. Каждый ждал команды сверху.

Русские и сами прекрасно осознавали причину своих бед. Однажды Смит прочитал рассказ писателя Лескова «Левша» о некоем умельце, подковавшем блоху, но суть рассказа была не в прославлении способностей Левши, а в обличении косности и нерасторопности чиновников. «Скажите государю, что англичане ружья кирпичом не чистят, пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог от войны, они стрелять не годятся», – пытался донести Левша. Но никто его не услышал. Талантливых людей в России не меньше, чем где-либо. Не хватает только реального поощрения этих самых талантов. Нашлась кучка авантюристов или гениев, это уж как кому нравится, и подорвала вековые устои. Но не сменила ли одна деспотия другую?

Иногда Смиту, всегда увлекавшемуся историей, чудилось: СССР – новый Вавилон. То же смешение народов, та же гигантомания, осуществляемая за счет рабского труда. То же бесправие и нищета простых людей.

Да, официально декларировалась власть народа, но в реальности у этого самого народа сегодня было меньше прав, чем двадцать лет назад, при царском режиме. При царизме никто, даже грозный Иван, не смел одним мановением перста отправить миллионы людей, и не каких-нибудь строптивых бояр, а тружеников, на чьих плечах покоится благосостояние государства, под конвоем за тридевять земель. Но в то же время, для того чтобы сделать государство могучим, нужно построить десятки, а то и сотни заводов, подобных здешнему комбинату. А для этого нужны люди, много людей. И получалось: строя одно – разрушали другое. Огромные массы народа, перемалываемые государственными жерновами, превращались в пыль.

Смит понимал, навсегда в России он не останется. Придет час – сложит чемодан, и прощай, страна чудес. И, похоже, этот час приближался. Репрессии, которые в общем-то никогда не прекращались, стали после убийства Кирова усиливаться. Повсюду искали вредителей и шпионов. Похоже, подбирались и к нему. Смит понял это по поведению некоторых своих знакомых, того же Коли, соседа по комнате. Очень осторожно тот намекнул, что Смитом интересуется НКВД. Правда, американского подданного не так просто репрессировать. Для этого нужны веские основания.

Два обстоятельства удерживали его в Соцгороде. Первое – он считал, что собранных материалов для будущей книги о СССР пока еще недостаточно, и второе – Джон влюбился. Это было не просто минутное увлечение. С Аней он собирался навсегда связать свою жизнь.

Шахов нисколько не сомневался в том, что Аня позвонит. Не в ее интересах уклоняться от встречи. Так оно и случилось. Девушка позвонила ровно в двенадцать, и Шахов назначил встречу в городской гостинице, в триста первом номере. На робкое замечание Ани, что ее, может быть, не пропустят, Шахов заверил: с этим проблем не будет. Говорил он строго и холодно, как бы давая понять: встреча исключительно деловая, однако на самом деле рассчитывал на несколько иное общение.

В городе имелась всего одна гостиница. Находилась она рядом с заводоуправлением, и все высокие чины, приезжавшие в Соцгород, знаменитые артисты и циркачи останавливались именно в ней. Здесь же проживали и обычные граждане, приехавшие в город в командировку, или те жители, кто по каким-либо причинам не желал селиться в бараке. Гостиница считалась среди местного населения злачным местом, тут постоянно крутились девицы легкого поведения, мелкие воришки, шулера и прочий темный сброд. Шахову было известно, что в номерах играют в карты, иногда по крупной, здесь можно было снять проститутку и даже купить наркотики. Милиция частенько устраивала облавы, но тем не менее все оставалось по-прежнему.

Чекисты использовали гостиничные номера для встреч с агентурой.

Итак, Шахов решил совместить полезное с приятным и стал готовиться к свиданию. Коли он зазывает девицу в номера, то должно быть и угощение. Чем же ее кормить, может, купить пряников?

Шахов, не скупой по натуре человек, совершенно не представлял, как вести себя в подобной ситуации. До сих пор у него в гостинице были только деловые встречи.

Пряники, по здравому размышлению, были отметены. Слишком убого. А может, орехи?

Шахов представил, как будет приставать, а девица тем временем щелкать скорлупки, и невольно засмеялся. Еще глупее. Тогда что? Лучше всего, конечно, подходит шампанское и шоколадные конфеты. Но где взять? Конечно, нет ничего проще послать кого-нибудь, хотя бы секретаршу, в гастроном, открывшийся недавно в Кировском районе, директор которого тоже состоял в осведомителях, но ведь пойдут разговоры, а Шахов всеми силами старался избегать лишних сплетен. Он и так рискует.

А может, вовсе обойтись без угощения? Но как-то не по-мужски, и вообще попахивает использованием служебного положения в личных целях.

Александр Кириллович не привык долго размышлять. Он прихватил солидный кожаный портфель и спустился к подъезду, где стоял «ГАЗ-А». Хотя начальнику НКВД полагался личный шофер, Шахов сам водил машину и делал это с удовольствием. По дороге в гастроном он прикинул, что в случае развития отношений можно вывезти девицу на природу: в лесок или на речку. Как приятно летнею порой покувыркаться в стогу, игриво подумал пламенный чекист. Он был не чужд романтики.

Толкнув носком сапога дверь, Шахов вошел в кабинет директора гастронома. Пожилой тучный мужчина сидел за огромным заваленным бумагами письменным столом и щелкал костяшками счетов. Он поднял на наглого посетителя недовольный взор, но, узнав, тотчас вскочил и расплылся в сладчайшей улыбке.

Начальник НКВД желал вести себя сообразно чину, но несколько смешался. Директор ласково и вопросительно смотрел на него, недоумевая, как мог столь грозный муж спуститься с начальственных высот в убогий кабинетик. Не иначе как с просьбой.

– А есть ли у вас… э-э… вино? – неуверенно спросил Шахов.

– Какое угодно? Портвейн, мадерца?.. А может, чего-нибудь легкого? «Каберне» или «Киндзмараули»?

– Шампанское имеется?

– Непременно. Вам сколько?

– Бутылку, одну… нет, лучше две.

– Какого изволите: сухого, полусухого, сладкого?

– Какого?.. Давайте сладкого. И… э…

– Закусить, – догадался директор.

– Именно. Шоколад…

– Плитки, конфеты?

– Лучше коробку конфет. У сотрудника день рождения…

– Понятненько, понятненько. Посидите минуточку. – И директор убежал. Но Шахов не сел. Он переминался с ноги на ногу, чувствуя неловкость. Его раздражали лакейский тон и подобострастие заведующего. Нет чтобы просто: «Шампанское есть?» – «На, получи!» Конкретно, и по-рабоче-крестьянски!

Директор вскоре вернулся, неся в руках солидный сверток, причем упакованный таким образом, чтобы его удобно было положить в портфель.

– Сколько с меня?

– Ну что вы…

Лицо Шахова окаменело.

– Не понял!

Торгаш почувствовал свою ошибку.

– Сто двадцать три рубля пятьдесят копеек, – с легкой дрожью в голосе произнес он. Шахов достал бумажник, неторопливо расплатился и заглянул в глаза директору. Теперь он стал хозяином положения, и директор прекрасно это понимал.

– Никому, – тихо произнес Шахов, попрощался и вышел. Дорогой он, по чекистской привычке не доверять никому, решил посмотреть, что же в свертке. Кроме заказанного – двух бутылок шампанского и шикарной коробки конфет «Красная Москва», в нем находилась бутылка мадеры, три плитки шоколада разных сортов и приличный кусок копченой осетрины. Довершали натюрморт две коробки дорогих папирос «Кузбасс». Шахов решил вернуться, но, подумав, лишь плюнул в раскрытое окно.

Итак, к встрече все готово, оставалось дождаться вечера.