Он снова пал ниц:

— Мне еще не отрубили голову, Великая. Но пока я еще могу дышать, готов сражаться ради вас. Госпожа, вам надо сделать выбор: или вы будете царствовать десять тысяч лет, или же династия Чжоу падет, а вас навеки постигнет предательство.

Я не сдержала крика отчаяния:

— Господин Лай, посмотрите на мои руки, на мое лицо. Я старею и скоро умру! Что мне за дело до славы и до судьбы династии!

— Ошибаетесь, Великая. Вы — божество и будете жить столь же долго, как река Ло и гора Сун.

— В этой жизни я лишь простая смертная. Как все императоры, что ныне дремлют в гробницах, я тоже закончу свой путь в Желтой Земле. При жизни я — Владыка Мира. Мертвая, обрету лишь тесное пространство гроба. Уходите, господин Лай. Семья — это врожденная болезнь. Моя же сделала меня калекой. Я не выбирала родичей, их дали мне боги. И я сама, и моя династия обречены на исчезновение.

Рыдания сотрясли человека, которого я считала не способным на переживания. Это напоминало приглушенный вой умирающего животного:

— Как могу я оставить Госпожу одну в этом мире? Как будете вы в одиночестве бороться против всех? Умоляю вас, Великая, оставьте меня в живых, позвольте защищать вас!

Грудь мою стеснила боль.

— Уходите! — сказала я дрогнувшим голосом.

Лай вытер слезы:

— Госпожа, ваши желания — приказ. Ради вас я пойду на смерть. Да благоденствует мой государь десять тысяч лет! Да будет здравствовать десять тысяч лет Священный Император!

Поднялся ветер, и судья исчез. Я проснулась от пронзившей меня острой боли. Стояла тихая ночь. Огни сторожевых фонариков плясали на стенах дворца подобно умирающим светлячкам. Я приказала разбудить Кротость, и она до рассвета играла на цитре.

На следующий день я устроила ежегодный пир праздника Луны. Танцовщицы на помосте помахивали длинными рукавами. С высоты трона я созерцала светило в его совершенной красоте. Посреди этой нежно-серебристой поверхности мне смутно виделись темные пятна, делавшие сияние луны еще чище и таинственнее. Судья Лай Юнь Чен был таким пятном, сопровождавшим меня в моем одиночестве. Вечером его голова скатилась на землю, а тело было отдано злобствующей толпе на растерзание. Я избавилась от ядовитой привязанности. А заодно лишилась последнего оружия.

Теперь я сидела одна на вершине мира. Впереди и позади меня отныне были только пустота и бесконечность.

Отряды императорской гвардии выстроились вдоль улиц, и обитатели Лояна получили приказ оставаться дома, закрыв двери и окна. Чтобы поехать к Луне, праздновавшей свои тридцать весен, я села в золотую повозку. Императорский поезд добирался до дворца моей дочери несколько часов.

Холмы, покрытые сливами в цвету, волнами застыли вокруг еще затянутого льдом озера. Пурпурные переходы змеились среди снегов. Принцесса Вечного Мира обитала во дворце из нефрита и хрусталя. В жаровнях горел огонь. На столы одно за другим подавали редкие блюда. На пиршество примирения между матерью и дочерью собралась вся знать Империи. Роскошно одетые мужчины, уже успев немало выпить, без конца поднимали чаши, чтобы пожелать тысячу лет здоровья всемогущей принцессе. В глубине зала для меня поставили помост, и я, сидя на троне, как всегда скучала. Что-то пробудило меня от дремы и, приподняв отяжелевшие веки, я увидела внизу невысокую фигуру. Она распростерлась ниц и двинулась ко мне, раздвигая шумную толпу подобно лодке, скользящей среди лотоса. Постепенно смутная тень увеличилась, став красивым подростком: я уже различала квадратные носки его туфель и колыхание белой куртки с широкими рукавами. Потом я увидела слегка напудренное продолговатое лицо и темные раскосые глаза. Я уже где-то встречалась с этим незнакомцем.

Юноша снова пал ниц, затем вытащил из-за пояса бамбуковую флейту и приподнял подбородок, все еще смиренно потупив глаза. Внезапно он заиграл, и шум вокруг перестал существовать. Зима окончательно исчезла и пробудилась весна. Под трели флейты открывали венчики цветы, и я видела, как летают ласточки. Зеленая равнина обдала меня свежестью новых трав. На горизонте возник холм, окруженный дымкой. Дорожка петляла среди маисовых полей до вершины, где вздымалась каменная плита, покрытая надписями. Видение рассеялось. Юноша вновь совершил земной поклон, почтительно попятился и растворился в толпе. Я с удивлением и страхом смотрела в пустоту.

Подозвав Кротость, я спросила у нее имя музыканта. Она ответила, что его зовут Процветание и это потомок Чжань Цинь Ченя, советника ведомства Наказаний, служившего во времена царствования императора Вечного Предка. Она добавила, что моя дочь Луна хотела бы найти для мальчика должность при Дворе.

В ту ночь я не могла забыть его бело-розовое лицо. Год назад, спускаясь с горы Сун, я тайно беседовала с даосским монахом, уверявшим, будто он уже прожил тысячу лет и на тысячу лет вперед способен заглянуть в будущее. Помнилось мне и его загадочное предсказание: «Конец наступит, когда Небесный Принц подует в бамбуковую флейту».

И вот Процветание явился, следовательно, наступал конец. Бамбуковая флейта вела меня сквозь сумрак к выходу из лабиринта. Все было предначертано.

На следующий день я отправила Луне послание. В тот же вечер принцесса привела своего любовника во Внутренний дворец и предложила мне его услуги. Сжимая Процветание в объятиях, я почувствовала себя другой женщиной. Я больше не стыдилась своей старости и не испытывала презрения к себе. Отчаяние исчезло. Встреча наших двух тел была заповедана в земной Книге Судеб. Предвестник смерти, Процветание приносил мне жизнь. Когда Повелительница Мира, Император династии Чжоу, затрепетала от страсти к мужчине, гора Тай рухнула. Желтое море вскипело, дикие звери в лесах испустили вопли и Вселенная дрогнула от радости и удивления. У меня очень долго не было постоянного любимца, и новость потрясла Двор. По требованию Великих Советников придворные лекари тотчас посоветовали мне сделать обследование и запретили слишком бурные проявления страсти, ибо они могли стать для меня роковыми. Их рвение вызывало у меня только усмешку. После первой же ночи с любовником я поняла, что получаю удовольствие уже не от сладких спазмов в животе, сердцебиения и охватывающего душу пламени. На горизонте моем встала смерть и осияла меня потусторонним светом. Чувственность более не была грубым земным трепетанием плоти, чисто физическим облегчением, поиском радости в путешествии по извилистой тропинке восхитительной боли. Наслаждение теперь просачивалось в каждую частицу кожи, сквозило в смешении вздохов. Это было умиротворением, неземным паломничеством в царство богов.

Месяц спустя, чтобы меня развлечь и не оставаться одному в Женских покоях, где он был объектом ревности и злословия, Процветание привел ко мне в опочивальню своего старшего брата Простоту, тогда — восемнадцатилетнего юношу. Их свежие лица, нежная кожа и дивный запах зеленой листвы поглотили меня с головой. Я предложила этим мальчикам все самое лучшее, что имела. Для них были возведены роскошные дворцы неподалеку от Запретного. Конюшни их населили породистые скакуны, подаренные царями Запада. В садах, где по прихотливо изогнувшимся озерам с танцующими под навесами со множеством золотых колокольчиков журавлями скользили барки, росли махровые маки. Я пожаловала братьям и их матери титулы. Пятеро мальчиков из этой семьи получили завидные должности. Я одаривала своих любовников снисхождением, в коем отказывала супругу, и лаской, неведомой Письменам Верности. Я прекратила раздумывать и запрещать себе что бы то ни было. Не тщась более понять первопричины тех или иных явлений, я уже не боялась боли измен. Тихая мужественность Процветания и Простоты заставила меня позабыть о мужском самомнении. Я перестала чувствовать себя осаждаемой самкой, захваченной и ограбленной землей. Мне, всегда расценивавшей любовь как воровство, сейчас ее предлагали в дар.

В Лоян пришла весна. Под карнизы Дворца вернулись ласточки. С первыми же порывами теплого ветерка набухли почки на вербах. Вскоре их серебристые мягкие шарики разлетелись по всему городу. Молодые придворные дамы запускали в небо змеев на разноцветных шнурах. Просыпаться по утрам стало наслаждением. Постоянно слыша, как евнухи расхваливают мое сияющее лицо, я и в зеркале видела себя молодой. Вместо выпавшего зуба вырос новый. При виде такого чуда я обрадовалась, как ребенок. Моя привыкшая к воздержанию и умеренности душа возжелала роскоши. Бережливый ум перестал все время подсчитывать расходы. Я стала устраивать великолепные пиры, охотно оплачивала возведение статуй Будды и монастырских ступ. Пусть непрестанные молитвы монахов станут моим завещанием.