На праздник первого октября Тубэй привел домой девушку. Этот замечательный день нужно было провести соответствующим образом. Тубэю не нравилась эта девица с музыкального факультета, просто он учуял, что ее можно было легко затащить в постель. Они вместе сходили на лазерное шоу, отобедали в ресторане «Кентукки», после чего поймали такси. Уже в машине его однокурсница заелозила. Запрокинув руку, она пыталась притянуть к себе голову Тубэя. Изо рта у нее пахло смешанным запахом недавнего обеда. Они поднялись на седьмой этаж, войдя в квартиру, прошли через гостиную, а потом налево: именно здесь находилась спальня Тубэя. На несколько секунд он остановился и в это мгновение ощутил себя одновременно собой и Тунанем. Однако он понимал, в чем его отличие от старшего брата. Это ощущение не давало ему покоя, поскольку содержало коренную разницу между мужчинами. Держа за руку однокурсницу, Тубэй то проявлял напористость, что отражалось в поцелуях, то вдруг отступал. Наконец они оказались прямо перед кроватью. Путь к отступлению был закрыт. Для каждого мужчины отсутствие возможности идти на попятную представляет собой серьезное испытание. Закончив целоваться, они стали раздевать друг друга. Сначала они делали это медленно, но на полпути это начало их тяготить. Действуя под влиянием сумасшедших импульсов, они отбросили все условности.

Именно в этот критический момент домой возвратился старший брат Тунань. Видимо, это было предопределено свыше. С незаурядной проницательностью, присущей мужчинам, Тунань открыл дверь в спальню Тубэя. Взгляд Тунаня был буквально наэлектризован, брат стоял, скрестив руки на груди. Крайне медленно он вытащил правую руку и направил ее прямо к лицу Тубэя. Далее последовали удары: сначала по правой, потом по левой щеке. Подняв с пола пеструю юбку, Тунань бросил ее в сторону девицы и резко сказал:

– Вон! А ну вон отсюда!

Девушка оставалась невозмутимой, она вполне могла противостоять создавшейся ситуации. Прикрывая руками самые сокровенные места, она хладнокровно ответила:

– Это ты вон отсюда!

Тунань изменился в лице, казалось, его застигли врасплох. Он кивнул и, подавшись назад, вышел из комнаты. Девушка встала на цыпочки и надела юбку, вид у нее был недовольный. Застегивая молнию, она будто про себя повторяла: «Ну и ну». Произошедшее ее очень разозлило, и она все продолжала бубнить: «Ну и ну». Она ушла. Когда она только переступала порог этого дома, в ней еще проскальзывала какая-то жеманность, но сейчас в ней вдруг проснулась такая прыть: можно сказать, она рвала и метала, так что ни о какой нежности и томности говорить уже не приходилось. Ни о каком образе добродетельной девушки речь и не шла. Тубэй отстраненно стоял на прежнем месте, он даже забыл одеться, на его лбу, словно капельки на стекле душевой кабины, выступила испарина.

Тунань возвратился уже совсем поздно. Пьяный вдрызг, он ударом ноги распахнул дверь. Когда Тунань напивался, то сразу начинал выглядеть на свой настоящий возраст, при этом вылезали наружу все негативные стороны его непреклонного характера. У мертвецки пьяного Тунаня в душе обнаруживались уязвимые места, причинявшие ему немалые страдания. Из чемоданчика с кодом он вытащил черно-белую фотографию и вставил ее в дорогую рамку из красного дерева. То была фотография отца. Несмотря на нетрезвое состояние, Тунань помнил секретный код, в котором отчеканилось его затаенное горе. Он обратился к брату:

– Это кто?

– Отец, – ответил Тубэй.

Тунань повесил фотографию отца на стену. Одним рывком он придавил Тубэя книзу и потребовал от него отбивать поклоны. Неестественно тихим от душащих слез голосом он вопрошал:

– Как ты смеешь подражать мне? А? Как ты смеешь подражать мне? А?

Тунань бессильно опустился на пол, опершись на руку Тубэя. Вид рыдающего в голос Тунаня представлял собой ужасное и вместе с тем очень откровенное зрелище, это не могло не напугать Тубэя.

– Для чего я, твою мать, стараюсь? – всхлипывал Тунань. – Для кого я, твою мать, стараюсь? Кланяйся отцу, кланяйся, пока не сделаешь восемьдесят тысяч поклонов!

Один, два, три! Считай громче! Считай, пока не дойдешь до восьмидесяти тысяч!

Тубэй откланялся примерно пять тысяч раз, пока его наконец не сморил сон. Считал он отчетливо и уже на автомате. Этот его счет и убаюкал обоих братьев. Тунань захрапел практически сразу. Всю комнату заполнил запах перегара. Братья лежали поперек комнаты, словно два трупа на месте преступления, которые чем-то расчленили и оставили на ночь. Так они и продолжали лежать рядом в перекрещенной позе, словно выражая соболезнование и выказывая самые родственные чувства друг другу. Но их совершенно разные сны нарушали эту идиллию возможного единства, отчего их дыхание выглядело нескоординированным. Тунань храпел, захрапел и Тубэй.

Тунань перестал водить домой женщин. Но возвращался он каждый раз все позже и позже, встречи на стороне со временем стали дополнительным элементом его жизни. Повешенный на стену портрет отца взирал на все с легкой улыбкой призрака, отвлеченно наблюдая за Тунанем и Тубэем. Такой взгляд мог быть только у умершего отца, старик словно прикрыл один глаз, а другой держал открытым. Для покойника это была максимальная степень реального вмешательства в мирские дела. Последнюю мысль можно интерпретировать следующим образом: на Тунаня отец смотрел своим закрытым глазом, в то время как за Тубэем он неусыпно следил изо всех сил. Даже находясь в загробном мире, он пребывал в горячем воодушевлении на его счет.

Тунань закурил. Это уже превратилось в его ежедневный ритуал после пробуждения. Он не спешил пойти умыться, почистить зубы, вместо этого он с сигаретой в зубах отправлялся в кабинет. Кабинет у Тунаня был что надо, разноцветные корешки расставленных на полках книг вносили в очертания пеструю окраску. Книги обрамляли кабинет со всех четырех сторон, захватывая углы. Тунаню нравилось покупать книги, хотя он их не читал. Но покупка книг вошла в привычку, которая уже мешала жить. Ему было без разницы, что за книгу он покупает, его внимание привлекал только внешний вид ее корешка. Если одежда, как и женщина, должна привлекать наружностью, то книга, как и мужчина, должна иметь хороший хребет. Руководствуясь этим правилом, Тунань неизбежно приобретал книги из самых разных областей, сплошь всевозможные справочники с тиснением и позолотой. Аккуратно выставленные в ровные ряды, они являли собой облик человеческой цивилизации. В кабинете Тунаня утрамбовалось около пяти тысяч лет. Финансовая база Тунаня запросто могла служить фундаментом для высших творений человечества.

До совершения утреннего моциона Тунань устраивал себе урок, перелистывая страницы «Идиоматического словаря». Это было его ежедневным обязательным занятием. Ведь китайские идиомы представляют собой совокупность знаний из китайской литературы, истории, философии, а также экономики, политики и торговли. В них в концентрированном виде содержится опыт огромного количества свитков и огромного количества лет. Зная устойчивые выражения, можно легко справиться с любым человеком или делом. Идиомы для китайцев – это своего рода магия, они являются отправным и конечным пунктом китайского менталитета. Устойчивые сочетания – это даже не «речь», это дух китайского языка, его сущность, основа, источник и ориентир. Менталитет китайцев – это не что иное, как комбинированное слияние всех заключенных в идиомы смыслов. Это суждение стало духовной квинтэссенцией преподавательской жизни Тунаня. Какую бы жизнь китайцы ни вели, им никогда не выйти за пределы, заключенные даже в нескольких идиомах. «Как бы ни было глубоко море страданий, его берег всегда виден». «Из всех тридцати шести планов лучший – бегство». «Камнем с чужой горы можно обрабатывать яшму». «Лучше быть головой у курицы, чем хвостом у быка». «Дерево растет для смерти, а человек – для жизни». «Вывешивать баранью голову, а продавать собачье мясо». «Если не богатеть, не лучше ли сразу умереть».