«…Пальцы мои скрючены и похожи на клешни вареного рака, их можно вывернуть с хрустом, обсосать и отбросить прочь. Признаться, я не люблю вареных раков. Я люблю воблу и пиво, то есть любил, а сейчас уже ничего и никого не люблю. Я лежу на полу, неприятно пахнущий смертью и отвратительный на ощупь, негнущийся и холодный. Мой взгляд остыл, как чай, принесенный в купе с большим опозданием нерадивой проводницей. Я еду в Вечность. Мои соседи по купе: круглый стол на четырех «пьяных» ножках, продавленный диван, старый буфет, на стенках которого фанера пошла пузырями, да остов этажерки, добрая половина ее полок сгнила и провалилась. Нет, я не бедный и не жадный. Эти вещи дороги мне как память о моих родственниках, которые ушли из жизни не при столь драматичных обстоятельствах, а как все нормальные люди, то есть умерли своей смертью. В отличие от меня.

Мои соседи по купе остались посмотреть на ту суету, что подняли вокруг моего мертвого тела тупые люди с тусклыми рыбьими глазами. Купе – это я так, для образности мыслей. Я же все-таки писатель – а писателю положено быть оригинальным. Если только он не сочиняет истории, удобоваримые для желудков простых смертных, и не вываливает их на прилавок, словно дешевую колбасу. Нате! Режьте и ешьте! Хоть целиком, хоть кусками!

Что же касается места действия… Конечно, это не купе спального вагона. Это кухня на моей собственной даче. Где я лежу сейчас мертвый. Но все равно что еду. В Вечность.

Они приехали, скорее всего, рано утром. Вошли, огляделись и осторожно, чтобы не затоптать следы, стали осматривать место происшествия. Увидели на круглой столешнице два бокала и тут же закричали: «Ага!» Два бокала и пепельница из дешевого синего стекла. Эту пепельницу моему покойному, как ныне и я, отцу вручили на работе сослуживицы. Подарок ко Дню Советской Армии в обмен на цветы и шоколадки им же к грядущему празднику Восьмое марта.

Тоже память. Они, то есть сыщики, сказали «ага!» и кинулись к пепельнице. Разве они не маньяки? Фетишисты, которые носятся с каким-нибудь окурком, либо волоском с чужой головы и пытаются доказать, что все было именно так, как они думают. Мне смешно! О пепельница! Я презирал тебя, словно дешевую шлюху, стряхивая пепел в твое гнилое нутро и тыкая, не глядя, туда же обгоревшие спички. А теперь тебя, почти как порядочную женщину, осторожно и с почтением вытряхивают на чистый лист бумаги. Белоснежный. Поздравляю! После смерти своего последнего владельца ты вновь стала девственницей!

Сыщики же все ходят вокруг моего тела, нарезают круги, словно акулы, и пытаются понять, отчего я умер. Человек, который нюхает пустой бокал, должно быть, эксперт. Все они алкоголики. И мерзавцы. Ненавижу… Впрочем, я ненавижу всех, все человечество. Есть такая болезнь: рак души. Она ничем не выдает признаков гниения в организме вполне живого и цветущего на вид человека, но тем не менее смертельна. А тело мое… Оно в полном порядке. Всегда было в порядке. Если бы они знали, какое это было тело, прежде чем стать никем, просто мешком с костями! Как любили его женщины и как презирал его я. Я, чья Вселенская Душа случайно попала в эту скотскую племенную оболочку! Им ничего не понять и ни о чем не догадаться, этим ментам. Им, сирым, пришедшим сюда с улицы в грязных ботинках, потому что с раннего утра шел дождь. Я это знаю. И дождь, он тоже на моей стороне. Впрочем, мне уже все равно.

Холодно мне? Страшно? Нет! Я обрел наконец покой. Гармонию, которую не мог обрести при жизни. Тела и души. Они могут делать со мной все, что захотят. Даже распороть ножом мешок из кожи, весьма гармонично наполненный мясом и костями, и копаться в его содержимом. Да на здоровье! Я и сам могу с полной ответственностью и под присягой сказать, что это был яд. Тот самый, знаменитый цианистый калий. Сверкающий цианид. Герой многочисленных детективов. О ядовитости которого знает и ребенок. Не знает только, где его можно достать, к счастью для соседа по парте, который не дет списать. Бокал, в который подсыпали цианид, вот он! Браво, эксперт! Ты определил по запаху то, что я узнал по вкусу, едва только напиток оказался у меня во рту. Машинально я его проглотил. Не надо тратить понапрасну народные деньги, покупать дорогие реактивы, корпеть над многостраничным заключением. Признаюсь честно – это был цианид. Радуйтесь, что все так просто! Да и время смерти помню точно: новый день я так и не смог начать, а старый не смог закончить. От него осталась еще пара самых неинтересных часов. Должно быть, они были мне не нужны. Так счел Господь, который отнял у меня жизнь. Руками любимого своего творения – человека.

В моем неуютном доме холодно и пусто. Почему неуютном? Потому что в нем никогда не было законной женской руки. То есть руки законной жены. Все какие-то случайные женские руки, создающие видимость порядка и уюта на тот короткий отведенный им срок, который я всегда спешил еще больше сократить. Вы найдете повсюду следы этих рук и принадлежащие их обладательницам не слишком лелеемые мною вещи. И сами удивитесь, как много в моей жизни было чужого присутствия и слез при расставании. Которые меня совершенно не трогали. Но это не значит, что меня некому оплакать. Мертвый возлюбленный – хороший повод записаться в монахини. А женщины любят выстраивать из своих страданий монастырь и запираться в нем ото всех мужчин, если один вдруг оказался сволочью. Они очень любят нас обобщать, эти женщины. Мол, все мужики козлы. А мы не любим их разочаровывать. И в самом деле становимся козлами.

Итак, отчего же я все-таки умер? И как? Милиция до этого не додумается, куда им! Не скажу, что у меня богатый опыт общения с представителями законной власти, но в их ум, честь и совесть я давно не верю. Равно как и в гениальных сыщиков. Но справедливость должна восторжествовать, тайна моей смерти должна быть раскрыта. И помогу вам я сам. Я, Павел Клишин.

Потому что знаю, как все это было. Вам нужен свидетель? Он перед вами, и он же жертва. Мертвый, недвижимый, но самый болтливый и самый правдивый. Потому что не заинтересован больше ни в каких материальных благах, только в истине и еще кое в чем. Но об этом после.

Итак, слушайте:

«Мое тело лежит…»

Ранним июньским утром полусонный Алексей Леонидов проследовал в сад и, стоя меж старых яблонь, вдохнул полной грудью упоительно свежий воздух. Весна была такая холодная, что появилось ощущение, будто тепла не будет. Вообще. В начале мая пошел снег, потом были сильные заморозки, и все процессы в живых организмах приостановились. Переход к любимому времени года – лету – прошел незамеченным. Теперь Алексей стоял посреди цветущего сада и приходил в восторг, постепенно осознавая, что наступило лето.

Всю эту неделю Леонидов провел на работе. Все проводят дневное время на работе, ничего странного в этом нет. Но дело в том, что он проводил на работе гораздо больше положенного времени. К великому неудовольствию жены. Это закончилось неизбежным – ссорой. В результате которой каждый остался при своем: он при работе, жена при домашнем хозяйстве. Но втайне оба решили отомстить. Алексей стал приезжать домой еще позже, и тогда жена и сын в отместку отбыли на дачу. Оставив его один на один с бытовыми проблемами. Впрочем, со своим домашним хозяйством Леонидов разделался просто. По-мужски. Стал покупать готовый ужин в ресторанах быстрого питания, либо готовые шницели в кулинарии, старался поменьше пользоваться посудой, благо готовая еда вся в контейнерах, и не замечать пыли на экране телевизора. Коммерческие дела навалились, дома никто не ждал, не спешил выговаривать, что Леонидов стал похож на привидение, которое появляется в полночь и пугает домашних кровожадным криком: «Хочу есть!», а с первым лучом света исчезает. Теперь он задерживался в своем кабинете, сколько было нужно, наслаждался свободой и отсутствием упреков. И так длилось неделю. А потом Алексей невольно затосковал. Для чего это все? Для кого он старается? Для семьи! А семьи нет, семья не оценит. Это нечестно. Родные и близкие должны быть в курсе принесенных им жертв. И в пятницу вечером Леонидов рванул на дачу, хвастаться своими победами. О поражениях герои трудового фронта, как правило, умалчивают.