После своей отставки А. Д. Облеухов, видимо, обосновался в Москве, где и скончался в 1814 г. О его складе ума определенное, хотя и весьма косвенное представление может дать облик его сына Димитрия Александровича Облеухова (1790 — 1827). На формирование облика Д. А. Облеухова, на широту присущих ему интеллектуальных интересов, в том числе на увлечение художественными переводами, думается, не могла не наложить отпечаток духовная атмосфера отчего дома. Абсольвент Московского университета Д. А. Облеухов имел звание доктора медицины и одновременно усиленно занимался литературной деятельностью, проявляя при этом живой интерес к математике, философии, филологии, истории. Он был дружен с И. В. Киреевским. В пятнадцатилетнем возрасте напечатал в «Друге просвещения» стихотворный перевод эклоги Вергилия, а через год закончил и издал перевод объемистого четырехтомного сочинения аббата Баттё «Начальные правила словесности» (М., 1806 — 1807). После ранней кончины Д. А. Облеухова его друзья опубликовали созданный им перевод драматической поэмы Байрона «Манфред» ( «Московский вестник», 1828) и «Отрывок из письма о гиероглифическом языке» 12.
Конечно, в принципе на духовную жизнь Калуги в интересующие нас годы мог воздействовать и прямой начальник А. Д. Облеухова Е. П. Кашкин, пребывавший в должности тульского и калужского генерал-губернатора в те же годы, в которые его подчиненный управлял Калугой (т. е. с 1794 по 1796 г.). В. А. Левшин, например, счел необходимым в художественной форме восторженно приветствовать назначение Кашкина на пост наместника тульского и калужского и выразить надежды местной общественности, связанные с этим назначением, сочинив в стихах и прозе [689] «дифирамбический пролог»: «Образованная Калуга и Тула по случаю прибытия Его Высокопревосходительства Евгения Петровича Кашкина» (1794). Однако есть все основания предполагать, что надежды В. А. Левшина не оправдались. Печататься-то сам писатель в годы правления Кашкина предпочитал не в Туле, а в Калуге. Сохранившиеся отзывы о Кашкине как генерал-губернаторе носят отрицательный характер и ничего не говорят о наличии у него каких-либо просветительского типа устремлений. Отзывы эти подчеркивают присущую Кашкину спесь, его дурной характер, его склонность «определять к важным должностям негодных родственников» 13. К изданию «Записок» Реца, посвященных графу Платону Зубову, он, уж во всяком случае, никакого отношения иметь не мог, так как в наместники тульские и калужские был переведен Екатериной II с поста наместника вологодского и ярославского именно из-за острого конфликта, возникшего у него с тогдашним фаворитом императрицы 14.
А. Д. Облеухов, видимо, наоборот, пользовался протекцией П. А. Зубова и дорожил хорошими отношениями с последним. Издание перевода «Мемуаров» Реца и посвящение их графу Зубову должны были несомненно сослужить А. Д. Облеухову добрую службу в глазах не только могущественного временщика, но, как мы увидим дальше, и самой монархини. К работе над переводом «Мемуаров» был привлечен Никанор Александрович Облеухов. Никаких биографических данных об этом литераторе автору данной статьи не удалось обнаружить. Однако все вышесказанное (и сам факт посвящения малоизвестным переводчиком своего труда осыпанному царскими милостями фавориту, и некоторые нюансы в тексте посвящения, и распространенность имен Никанор и Александр в ряду Облеуховых, и редкость этой фамилии) побуждает думать, что речь идет не о случайном однофамильце, а о близком и к тому же молодом по возрасту родственнике А. Д. Облеухова 15. Ему будущий губернатор Калуги и поручил выполнить трудоемкую, но почетную задачу.
От кого же все-таки исходил первоначальный импульс, побудивший приступить к осуществлению этого незаурядного и сложного замысла? Надо полагать, что все же не от самого П. А. Зубова. Он прекрасно говорил по-французски, в какой-то мере интересовался словесностью 16. Роман Екатерины II с Зубовым начался в июне 1789 г., а уже в записи от 12 июля [690] того же года А. В. Храповицкий отмечает: «По каталогу отмечено купить всякого рода фран<цузских> книг на 4 т. Видно, для Зубова» 17. Екатерина заботилась о расширении духовного кругозора своего любимца, ибо образование его было все же весьма поверхностным, а склад ума лишен подлинного размаха. Последнее он доказал, когда, оттеснив соперников, сосредоточил в своих руках огромную политическую власть.
Первотолчок, обусловивший вспышку интереса к «Мемуарам» кардинала де Реца в придворном окружении Екатерины II, был дан самой императрицей. На такой вывод наталкивает запись, сделанная А. В. Храповицким 4 декабря 1789 г.: «В небытность графа читал почту пред цесаревичем <...>. Е<е> В<еличество> заметила нынешнее время эпохою в рассуждении бунтов: on ne souffre pas la capitation <не терпят поголовной подати>. Слово Кромвелево dans les Memoires du cardinal de Retz, что во время бунта нельзя иметь плана, но само собою выльется. Приказали подать сию книгу» 18. Итак, А. В. Храповицкий был хорошо знаком с «Мемуарами» Реца (книгой весьма популярной в XVIII столетии: во Франции в эту эпоху она была издана 12 раз).
Процитированное статс-секретарем в вольном переложении изречение восходит, видимо, к словам, произнесенным Кромвелем в беседе с президентом парижского Парламента де Бельевром во время их встречи в Англии: «l'on ne monte jamais si haut que quand l'on ne sait ou l'on va» («всех выше поднимается тот, кто не знает, куда он держит путь») 19. Реакция Екатерины II на чтение «Мемуаров» Реца не была запечатлена А. В. Храповицким в его дневнике. Однако не приходится сомневаться в том, что императрица внимательно проштудировала сочинение Реца. Во-первых, занимаясь сама составлением автобиографических записок, она проявляла живой интерес к жанру мемуаров, и прежде всего к его французским образцам. Мемуары французских политических деятелей и полководцев привлекают ее внимание и как документы исторической мысли: ведь именно в эти годы Екатерина II начинает работать над трудом, посвященным истокам русской истории. В январе 1789 г. А. В. Храповицкий отмечает, в частности: «...приказано отыскать в библиотеке посольства: de m-r Du Frene Canaye, du president Jeannin, de m-r d'Angouleme, de Bassompierre, du cardinal du Perron, du cardinal d'Ossat, de Paul de Foix, de m-r d'Estrade, de Montluc et de Villeroi. Je suis a present dans la politique <Я теперь в политике>, никогда за эти книги не принималась» 20. «Мемуары» Реца естественно вписываются в этот контекст. Но они должны были особенно привлечь внимание императрицы, соприкоснувшейся с ними в момент, когда начало разгораться пламя Французской революции, как рассказ о развитии гражданской смуты, направленной против самодержавной [691] власти, воплощенной в лице женщины, королевы-матери и регентши государства. Конечно, Екатерина II, непримиримый и могущественный противник революционного движения, развернувшегося во Франции, не могла сочувствовать вольнолюбивым устремлениям Реца. Но ведь воспоминания кардинала содержат одновременно и поучительнейший материал, повествующий о крушении освободительных порывов и о путях и средствах, позволивших подавить их. Вполне можно допустить, что Екатерина II беседовала о содержании «Мемуаров» с П. А. Зубовым или с тем же А. В. Храповицким или с кем-нибудь из других своих приближенных. Внимание П. А. Зубова, например, под углом зрения его личных интересов, могли привлечь в «Мемуарах» Реца страницы, посвященные сложным перипетиям борьбы за место фаворита королевы и тем самым за обладание государственной властью. Облеуховы, уловив этот интерес властителей монархии к произведению Реца, а с другой стороны, вероятно, понимая и объективное его значение, сочли, что сделают благое дело, осуществив своими силами его публикацию.
Так и появилось первое издание на русском языке «Мемуаров» кардинала де Реца. Воистину habent sua fata libelli. Причем эти судьбы зачастую имеют весьма извилистый и причудливый характер. Второй вывод, который можно сделать, изучая историю издания «Записок» Реца в Калуге, заключается в следующем. Возникновение, расцвет и увядание культурных очагов во многом зависит от факторов личностных, от импульсов, излучаемых государственными деятелями различных уровней.
