«Если Ваше Королевское Высочество, — говорил я ему, — будет содействовать отставке министров, он, без сомнения, окажет этим услугу принцу де Конде, ибо, наверное, принудит тогда Королеву согласиться на все, чего Принц от нее потребует. При этом сам Месьё ничего не выиграет во мнении двора, а только еще сильнее прогневит Королеву, да к тому же оскорбит ее приближенных; не выиграет он и в общем мнении, ибо, как Месьё признал сам, Принц его опередил: первым предложив избавиться от остатков мазаринизма, он стяжал самую громкую славу, а в глазах народа это главное. Потому-то столь опасно внушать Королеве страх, которым может воспользоваться принц де Конде; потому-то, повторяю, это опасно, тем более что доброму имени Месьё будет при этом нанесен урон: все увидят, что он действует по указке Принца, склоняясь к поступкам, которые не только не принесут ему чести, но, напротив, послужат к его посрамлению, ведь люди станут утверждать, что ему первому надлежало [382] вступить на стезю, на которую его увлекли. Какою же выгодой Ваше Королевское Высочество выкупит все эти злосчастные следствия? Должно быть, лишь одною — отдалив от Королевы людей, которых считают преданными Кардиналу. Но такой ли уж это важный выигрыш, когда подумаешь, что разные Фуке, Барте, Браше все равно будут проводить у Королевы полночи, а всякие Эстре, Сувре и Сеннетеры будут оставаться у нее с утра до вечера, и все эти люди станут тем опаснее, что Королева будет еще сильнее озлоблена потерей других?
Беря все это во внимание, Вашему Королевскому Высочеству следует, по моему мнению, в первой же ассамблее палат восхвалить принца де Конде за твердость, с какою тот противится возвращению кардинала Мазарини; поддержать все, что было сказано принцем де Конти от имени брата насчет предосторожностей, какие должно принять, чтобы Кардинал не мог вновь утвердиться; оспорить публично, подкрепив это вескими доводами, необходимость удаления трех министров; доказать, что мера эта оскорбительна для Королевы, которую должно не только почитать, но и благодарить, ведь она не устает повторять: “Кардинал Мазарини удален навсегда", а стало быть, мы не смеем злоупотреблять поминутно ее добротой, ставя ей все новые условия, которым не видно конца. Вашему Королевскому Высочеству следует прибавить, что если бы воззвание обрубать таким образом ветку за веткой исходило из уст человека, не столь безупречного, как принц де Конде, оно могло бы казаться подозрительным, ибо самые корни дерева все еще не выкорчеваны: декларация против Кардинала до сих пор не составлена, известно, что многие ее выражения все еще вызывают споры. Вместо того, чтобы ее поторопить, вместо того, чтобы увенчать или, лучше сказать, утвердить дело, в котором все единомыслят, являются новые требования, которые могут породить сомнения даже у самых искренних противников Кардинала. Только тот совершит святое дело, завалив камнем могилу Мазарини, кто почтет великим грехом бросить хотя бы маленький осколок сего камня в тех, кого Королеве угодно будет отныне призвать к себе на службу. Ежели будет дан хоть малейший повод опасаться, что участь, постигшая преступного министра, может сделаться примером обычным и даже нередким, это послужит лучшим оправданием Кардиналу. Справедливость и доброта Королевы освятили то, что мы совершили с самыми искренними и чистыми намерениями, желая исполнить свой долг перед ней и содействовать благу государства. Нам со своей стороны должно ответить на это поступками, которые докажут, сколь усердно мы хлопочем прежде всего о том, чтобы содеянное нами против первого министра по необходимости и ради спасения монархии ни в чем не посягнуло на истинные права Государя.
На нашей стороне преимущество неоспоримое: публичные заверения, неоднократно повторенные Королевой принцам и Парламенту, что она навсегда отрешила Кардинала от министерства, дают нам право, не нарушая воли Короля, которая должна быть для нас священной, домогаться всевозможных гарантий, потребных для того, чтобы слово это, — а оно [383] должно быть нерушимым также и для Королевы, — было сдержано. Вот об этом-то и следует стараться Вашему Королевскому Высочеству. Но, чтобы исполнить это с достоинством и успехом, Вашему Королевскому Высочеству, на мой взгляд, должно самому не даться в обман и остеречь палаты, что их намерены обмануть, отвлекая вздором от того, чем им и впрямь надлежит заниматься. Дело, воистину не терпящее отлагательства, — это подкрепить убедительными доводами декларацию против Кардинала. Первая декларация была панегириком в его честь; та, которую составляют ныне, ссылается, если верить тому, что нам сообщили, на одни лишь представления Парламента и на согласие Королевы и сообразно с этим может быть со временем истолкована. Ваше Королевское Высочество могли бы завтра же объявить Парламенту, что, так сказать, оснастка этой декларации есть та истинная и надежная предосторожность, над коей следует потрудиться, а оснастка эта станет прочной лишь при условии, если в декларацию будет вписано, что Король изгоняет Мазарини из своего королевства и из своего Совета, ибо всем известно и неопровержимо доказано: это Мазарини помешал заключению мирного договора в Мюнстере 372. Если Месьё разразится завтра в Парламенте такой речью, а я берусь нынче же вечером получить на то согласие Королевы, он окажет Ее Величеству поддержку, но нанесет жестокий удар Мазарини. Он снискает себе в общем мнении честь самостоятельного и решительного нападения на Кардинала, он отнимет ее у принца де Конде, показав, что тот старается преследовать лишь тень его, и все благомыслящие и здравые люди поймут, что Месьё не потерпит, чтобы, прикрываясь именем Мазарини, вседневно наносили урон власти Короля».
Вот какой совет дал я Месьё, вот что я, уходя, написал на листке бумаги, вот что он вручил Мадам, которую приводили в отчаяние обещания, данные Месьё принцу де Конде, вот что Месьё одобрил всей душой и что, однако, не решился сделать, ибо, уверенный, как я уже говорил, что Принц примирится с двором, он посулил ему (полагая, будто в этих обстоятельствах ничем не рискует) вкупе с ним ополчиться против министров. Он признался в этом своей супруге, открыв ей подробности, о каких не рассказал даже мне, и согласия от него я добился только на одно: он даст слово Королеве не пожалеть усилий, чтобы помешать Принцу довести до конца замысел против трех поименованных выше лиц; если же Месьё в этом не преуспеет и принужден будет сам ополчиться против них, он в то же время объявит Принцу, что это в последний раз, и, буде Королева не отступит от своих слов касательно отставки Кардинала, он более никогда не поддержит ее противников. Мадам, которая любила Ле Телье и в силу этого, как и по многим другим причинам, была крайне раздосадована, что Месьё не захотел поступить решительнее, вырвала у него обещание назавтра сказаться больным, ибо она надеялась таким образом отсрочить ассамблею, а самой выиграть время, чтобы добиться от Месьё более положительного ответа. Едва заручившись его согласием, она дала знать о нем Королеве, сообщив ей в то же время, что я творю чудеса, [384] чтобы услужить Ее Величеству. Свидетельство Мадам, принятое весьма благосклонно, ибо оно пришлось на ту пору, когда Королева была весьма довольна герцогиней Орлеанской, а это случалось далеко не часто, значительно облегчило мое посольство. Вечером я отправился к Королеве, которая встретила меня с выражением чрезвычайно приветливым; оно не омрачилось даже тогда, когда я объявил ей, что навряд ли удастся помешать Месьё поддержать принца де Конде в его действиях против министров, да и сам я должен буду выступить против них, если вопрос будет обсуждаться в Парламенте, — из этого я заключил, что Королева мною довольна. Вам, должно быть, уже так наскучили бесконечные пересказы давних бесед, что я не стану подробно излагать этот разговор, оказавшийся довольно долгим, и упомяну лишь о решении, к какому мы пришли в конце: я употреблю все силы для того, чтобы Месьё сдержал данное мною Королеве от его имени обещание сделать все возможное, дабы Принц положил гнев на милость в отношении трех упомянутых лиц; в случае если Месьё потерпит неудачу и сам вынужден будет по этой причине нападать на них, да и мне по тем же соображениям придется присоединить к нему свой голос, я скажу Месьё, что, вздумай принц де Конде в будущем объявить еще новые требования, я их более не поддержу, хотя бы сам Месьё и поддался уговорам Принца. Я долго противился этому последнему условию: правду сказать, оно слишком меня обязывало и к тому же, на мой взгляд, было в высшей степени неприличным, ибо смешивало и, так сказать, уравнивало мои обязательства с обязательствами членов королевской семьи. Пришлось, однако, уступить; мне не составило труда убедить Месьё принять его; он был счастлив, что ему нет надобности порывать с принцем де Конде и сама Королева на то согласна, и потому готов был на все, могущее облегчить этот договор. Я расскажу вам, что из этого проистекло, но сначала позволю себе обратить ваше внимание на два обстоятельства, касающиеся последней беседы моей с Королевой.
